Исцеление двух слепцов и немого

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Когда слышишь те евангельские чтения, которые Господь нам дает из воскресенья в воскресенье, порой сжимается сердце о том, что в те времена, когда Спаситель телесно был на земле, всё вокруг Него менялось: исцелялась болезнь, обновлялись ду­ши, начиналась новая жизнь для всех, кто только обращался к Богу с криком, с плачем, со стоном, а то, порой, только с на­деждой на спасение и на помощь. И так грустно бывает, озираясь на свою жизнь и на нашу церковную жизнь, как мало это чудо обновления, это чудо новой жизни, влекущее за собой не только душевную перемену, но и телесное здравие, совершается в нашей среде. Почему же это?

Не только потому, что среди нас телесно, видимо нет Христа; Христос воскрес, Христос прославился, Христос восседает одесную Бога и Отца, и Он нам обещал, что если только мы обра­тимся к Нему с молитвой веры, то совершится то, о чем мы про­сим, и больше того, что Он совершал на земле, совершится в нашем грешном мире, после того, как Он будет прославлен. В чем же дело?

Не потому ли мы так бессильны, что мы неспособны отозвать­ся всей душой, всем состраданьем, ужасом и болью, плачем и криком перед Богом на то страданье, на ту скорбь или на ту нужду, которые вокруг нас? Не потому ли наша молитва не вос­ходит к Богу на крылах огненных, что в нас мало любви и мало состраданья?

И вот перед нами стоит не только вопрос, перед нами стоит суд Божий над нами; Он нам не только земное житие, не только существование даровал, не только жизнь — ту трепетную, живую жизнь, которая ключом бьет в нашем теле, нашем сердце, в нашем уме, в нашем обществе; Он нам дал нечто гораздо более драгоцен­ное: Он Сам нам открылся, Он дал Себя познать. А дать се­бя познать, открыться кому, это значит быть готовым, чтобы тот, которому мы любовью открываемся, мог самым глубоким, са­мым жгучим образом нас ранить, довести до смерти, и как в жизни Христа — до смерти крестной.

И вот этой любви, которую Господь нам явил, у нас нет по отношению друг ко другу; мы не открываем свое сердце с готов­ностью быть глубинно ранеными, истечь кровью состраданья. Мы не открываемся друг другу так, как если бы мы говорили: Госпо­ди! Возьми мою жизнь и дай ее этому человеку! Возьми у меня то, что Ты мне дал, и дай этому человеку!.. Мы хотим одно­временно всё сохранить и что-то выпросить у Бога для нуждающегося, вместо того чтобы поделиться, или, вернее, отдать всё, до последнего: и время, и усердие, и состраданье, и ду­шевную муку, и ласку, и любовь, и крепость — всё, всё без остатка.

Церковь, в этом отношении, странное, таинственное общест­во: с одной стороны, Церковь полна жизни, которая от Бога бьет ключом, жизни вечной, которая преображает нас, несмотря на то, что мы так неоткрыты ни Богу, ни людям; а с другой сто­роны, какое мы сами больное общество! Как мы неисцелены, как мы еще глубоко ранены… Не пора ли нам, верующим, нам, людям церковным, опомниться, обратиться к Богу, отдаться Ему и принять Его; отдаться ближнему, как бы ни стра­шно это было, как бы мы ни пугались самой мысли о том, что не останется ничего от меня, если я только всё отдам; не пора ли нам начать по-новому, заново, изо дня в день и каждый день и из года в год новый путь: путь восхождения к тому, чтобы каждый из нас стал истинно живым, действующим об­разом Христа, и чтобы Церковь стала сияющей, спасительной иконой и Спасителя нашего, и Святой Троицы, Бога, — победо­носной, всё исцеляющей, всё обновляющей любви. Аминь.