О литургии. Беседа 8

После довольно длительного перерыва мы начинаем сегодня снова ряд бесед о литургии. Я хочу вам напомнить, что в прошлый раз в кон­це беседы был поставлен вопрос, который мне кажется очень важным: о роли человеческих чувств, о человеческих отношениях к литургии. Ольга Алекс этот вопрос поставила, и, если некоторые из вас помнят, я по­пробовал показать, как различные молитвы, различные ектеньи в течение литургии располагаются по отношению к основным событиям литургии, да­вая новую глубину и новое содержание прошениям, молитвам и отношениям, которые существуют и без них, но получают новую глубину в этом со­поставлении.

Если вы помните, я указывал на то, что литургия начина­ется словами «Благословенно Царство», царство Отца, Сына и Святого Духа, царство, самое содержание которого, внутренний двигатель и за­кон, является любовь. И в ответ на этот призыв, на этот зов вознести Богу хвалу за Его Царство, Церковь отвечает молитвой, которая являет­ся делом конкретной, вдумчивой любви по отношению ко всем людям, ко всем нуждам; эта молитва — великая ектенья, с которой начинается ли­тургия. И те же нужды, но в различных видах будут уже дальше предста­вляться в связи с малыми ектеньями, в виде тех молитв, которые читает священник.

Второй поворотный пункт, который по-новому оттеняет молитвенное сознание верующих, это чтение Евангелия. В начале литургии после ек­теньи есть поучительная часть; в древности она начиналась чтением Ветхого Завета, теперь от Ветхого Завета остается только прокимен, несколько стихов, аллилуйя и опять несколько стихов, которые выбраны из-за пророческого, вечного их значения. Затем чтение Апостола, чте­ние Евангелия.

И вот, после Евангельского чтения, перед каждым из нас возникает вопрос: если это чтение было не напрасно, что мы из этого чтения из­влекли? Разумеется, из каждого конкретного чтения мы извлекаем кон­кретные уроки, но из всякого Евангельского чтения мы слышим Божий призыв к любви, любви к Богу и любви к людям, сливающейся в единственный опыт Божественной любви, которой нам дано приобщиться, и вот тут начинается снова другой ряд молитвенных криков, взываний — сугубая ектенья, где молятся о всех людях. Затем ектенья, которая посвящена как будто наиболее беспомощным в этом отношении — усопшим. Мы можем за них молиться, мы можем жить так, чтобы в какой-то день стать перед Богом их оправданием. И вот специальная молитва о них возносится. За­тем о других людях, которые тоже по-своему беспомощны — это те, кото­рые услышали призыв Божий, стали оглашенными, то есть стоят у самой ограды Церкви, но в Церковь еще не приняты, по неподготовленности, потому что они не прошли через тайну крещения. За них особенно молятся, потому что их нужда должна особенно трогать наши сердца и нас волновать.

Затем молитвы снова сосредотачиваются на одной нужде в двух её выражениях. Эта нужда вот в чем: эти люди верующие, которые собрались в храме, через несколько минут приступят к совершению таинства Евха­ристии, а это нечто, что человеческими силами не осуществить. Чело­век, который стоит на этой грани, стоит на той грани, через которую переступает Бог, чтобы принести небесную тайну на землю к нам. И вот, собравшиеся люди молятся, с одной стороны, о себе, потому что страшно предстоять перед совершением тайны. Мы недостаточно отдаём себе в этом отчет, но если мы могли бы пережить, как переживали святые, веяние Святого Духа, если мы могли бы пережить то, что сейчас тайносовершителем является Сам Господь, потому что человек не может совершить то, что будет совершаться, то, конечно, мы с большим трепетом предстояли бы в безмолвии перед тем, что совершается.

И вот народ молится, вернее священник от имени народа в тайной молитве возносит специальное прошение о том, чтобы было дано этому народу предстоять, чтобы этим людям было дано не в суд и не в осужде­ние причаститься Тайн. И затем, во второй молитве, о том, чтобы было дано священникам как добрым строителям тайн Господних, совершить та­инство. Здесь тоже всё течёт от нового евангельского откровения о любви. С одной стороны в Евангелии нам открывается Божия любовь, ко­торая переливается в наши души и нас учит относиться друг ко другу так, как относится Сам Господь, а с другой стороны, именно оттого, что нам открывается эта глубина Божественных действий, мы сознаём, что стоим на грани, перейти которую своими силами мы не можем.

Затем третий поворотный пункт: освящение Святых Даров, после которого снова льётся молитва, которая до своего предела дойдёт, именно молитва любви перед тем, что совершилось, когда народ будет петь «Отче наш». А что совершилось, мы видим воочию; мы видели Великий Вход, о котором мы уже говорили; мы видим на престоле Тело и Кровь Господни разъединенные, подчеркивающие заклание Агнца, излияние крови, смерть. И вот перед совершившимся мы снова возносим Богу молитвы о том, чтобы Его жертва была не напрасна, чтобы мы принесли то, что по человечеству мы могли принести, чтобы Господь нам даровал Дух, и чтобы все люди получили помилование и чтобы все нужды встретили бы Господню заботу. И в конечном нашем излиянии, в крике души поется молитва Господня «Отче наш». Я об этом вам только напоминаю, потому что об этом говорилось подробно в прошлый раз; очень нам важно пом­нить, что литургия есть небо на земле, как её называл Иоанн Кронштад­тский, и что в этом отношении она небо на земле. Всё земное является содержанием и предметом литургической молитвенной тайносовершительной заботы, но, с другой стороны, это не только ряд человеческих мо­лений, но что это событие чисто небесное с которым переплетается именно так, как в деле спасения, переплетается земное и небесное.

Теперь, если поставить себе вопрос о том, что же чисто божественное, какие тут действия совершаются, где мы можем видеть почти что во­очию действующего Бога, то мы можем несколько моментов выдвинуть. Первый, это основной общий момент: Церковь не является просто земным обществом, это общество сложное, это общество одновременно и равно земное и божественное, человеческое и божеское. И то, что совершается в церкви, принадлежит одновременно двум мирам. В церкви есть челове­ческий момент, но он не ограничивается только нами; когда мы смотрим на церковь в нашем лице, она действительно представляется как хруп­кое, шаткое, ищущее общество людей; как говорил Ефрем Сирин, это не общество святых, а толпа кающихся грешников. Но это один только аспект Церкви, притом только один из аспектов да­же человечества в Церкви, потому что в Церкви есть один Человек, ко­торый принадлежит до конца земле и одновременно принадлежит до конца небу — это Господь Иисус Христос. Он истинно и подлинно человек, но Он и истинно и подлинно Бог. Оставляя на минуту мысль о Его Божестве, если мы подумаем о Его человечности, о человечестве в Нем, то мы увидим что, как Священное Писание нас учит, как опыт нас учит, Он являет­ся человеком, во всём подобным нам за исключением греха. Нет ничего человеческого, что было бы Ему чуждо кроме отпадения от Бога, отрече­ния от Бога, активного безбожия, которое есть в конечном итоге ко­рень всякого греха. Но, с другой стороны, Он являет нам не просто од­ного из множества людей, а в Его лице является образ того, чем человек может быть, всё, чем человек может быть, мы находим в Его лице. И вот в Церкви мы видим человечество в двух видах: падшем и истинном. Мы видим человечество какое мы есть и мы видим человечество, каким оно может быть, потому что оно явлено во Христе. К этому можно ска­зать, что еще одно лицо в Церкви уже осуществило эту дивную человеч­ность — это Божия Матерь.

И вот мы видим таким образом, что даже в своем чисто человечес­ком аспекте Церковь не является только эмпирическим обществом, кото­рое мы знаем в опыте жизни, но в ней явлено, что такое человек в окончательном, совершенном, полном смысле слова. Церковь в этом отношении принадлежит и нынешнему веку и будущему веку, и полноте и неполноте; мы еще не выросли в свою меру, но эта мера человека нам дана во Христе. Мы можем ее созерцать, познавать и уподобляться. Но я ска­зал уже, что во Христе, как Священное Писание нас учит, обитала полно­та Божества телесно, и таким образом даже если думать о Церкви только по отношению ко Христу, она не является обществом людским, она явля­ется человеческим и божественным обществом одновременно. Но, кроме того, мы знаем и другое. У нас есть два рассказа; один в 20-ой гла­ве Евангелия от Иоанна, и другой в начале книги Деяний Апостольских, о том, как Дух Святой вошел и восстановился в Церкви, наполнил Собой Церковь.

Первый рассказ нам показывает вечер Христова воскресения: Спаси­тель явился Своим ученикам, Он дунул на них и сказал «Примите Святого Духа.» И это действительный и реальный дар, только этот дар Святого Духа тогда был дан всей апостольской совокупности, Дух Святой был дан единству церковному. Никто из апостолов Его не получил лично, никто из них Им не обладал лично. Вы, наверное, помните о том, как Фомы не было в этот вечер с ними, но когда он вернулся к ним, ему не было нужды получать отдельно этот дар Святого Духа, который всем был дан. Он, Фома был приобщен этому богатству, потому что он принадлежал церковному единству. И, с другой стороны, впоследствии, все, входив­шие в апостольский круг, который всё ширился, расширялся и учителями и проповедниками и верующими, все делались причастниками этого дара Святого Духа, который есть живое, действенное присутствие Святого Духа внутри Церкви.

В книге Деяний мы видим другое. Это рассказ о том, как члены этой Церкви, в которой живёт Святой Дух, когда они выросли в ту меру, которую им определил Господь, каждый порознь, каждый лично получил дар Святого Духа и вошел с Ним в небывалое до того соотношение, стал, как апостол Павел говорит, лично, сам каждый храм Святого Духа. И вот тут мы видим, что и в Духе Святом Церковь Божественна, но одновремен­но, что этот неизреченный дар мы носим в глиняных сосудах, как гово­рит апостол Павел, потому что это в нашей исторической реальности присутствует Святой Дух в Церкви, в нас, хрупких, и порой очень хрупких храмах Он живёт и действует. И вот тут тоже, не только во Христе, но и в Духе, вечное и временное, историческое и неизменное, человече­ское и Божественное соединены как бы крепким узлом, неразделимо; одно действует в другом и через другого.

И, наконец, и здесь я буду очень краток, и только укажу на эту тайну. Священное Писание нас учит о том, что во Христе и действием Духа Святого мы входим в совершенно новое отношение с Богом и Отцом. Послание к Колоссянам нам говорит, что наша жизнь сокрыта со Христом в Боге. Спаситель, в конце одиннадцатой главы Евангелия от Матфея нам говорит: «Вся Мне предана суть Отцем Моим, и никто не знает Сына токмо Отец, ни Отца кто знает токмо Сын и емуже аще волит Сын открыти  у него»: Вся Мне предана суть Отцем Моим, и никто не знает Сына кроме Отца и никто не знает Отца кроме Сына, и тот, кому, если того захочет Сын, Он это откроет. И это дало основание одному из древних отцов Церкви, Игнатию Антиохиискому, в первом веке, говорить, вернее подчеркивать, что, соединяясь уже неразлучным единством со Христом через крещение, через причащение Тайн, через жизнь церковную в ее со­вокупности, мы делаемся вместе со Христом тем, что Игнатий Богоносец называет «всецелым Христом», подчеркивая, что Христос, опять по уче­нию Апостола Павла является главой, мы являемся членами и вместе составляем всецелое явление Человека с большой буквы, в полном смысле слова, нарастающее в мире. А по отношению к Отцу, следуя учению Священного Писания, вы, наверное, помните то место, где говорится, что Дух Святой воздыханиями неизреченными молится в нас и что Он учит нас взывать к Отцу словами «Авва, Отче» то есть именно теми словами, которые Христос употребляет по отношению к Отцу Духом Святым не толь­ко потому, что мы Христовы, но и потому, что мы приобщены Христу, мы делаемся по отношению к Богу сыновьями, родными детьми.

Часто подчеркивается, что Священное Писание говорит «вы дети по приобщению, а Христос единородный Сын». Я думаю, мы слишком подчеркиваем то, как мы делаемся детьми Божиими и забываем, что Бог различе­ния не делает между Своими детьми, и этим объясняется то, что св. Ириней Лионский так смело говорит, что Духом Святым, делаясь едиными со Христом, мы, в конечном итоге, призваны не только быть общниками Божественной природы, как говорит апостол Петр, но единородным Сыном Божиим. Всецелый Христос, глава и члены вошедшие в это неизреченное соотношение со Отцом — вот какова Церковь, в которой совершается таин­ство.

После этого не удивительно, что можно говорить о Церкви как о не­бе на земле, как о тайне будущего века, потому что будущий век, то есть вечность, присутствует и действует в Церкви, в которой мы живем. И таинства церковные являются подлинно Божественными действиями, но такими действиями, которые возможны в самой Церкви и невозможны вне ея, в том смысле, что это не прорывы как бы Божественной власти и си­лы, которые порабощали бы себе тварь, которая иначе была бы непослуш­ной, но в пределах тайны церковной, где уже восстановлена эта гармония, хотя бы в воле, хотя бы в намерении, между Богом и нами Бог свободно и беспрепятственно может действовать и в полной мере, в меру Его Божественной власти и в меру нашей веры.

Теперь, если на это так смотреть, то первое, что надо подчерк­нуть, это нечто о чем я уже раньше говорил. В начале литургии есть слова, которые на славянском языке звучат «се, время сотворити Господеви», которые дьякон говорит священнику. Греческий текст еще может быть темней, чем славянский перевод, но темней по-иному, и его можно перевести равно «Время теперь служить Богу», но можно тоже перевести, и это перевод, который мне был дан на Афоне одним из тамошних монахов «время настало Богу действовать». И действительно это так, пото­му что в проскомидии, приготовительной части службы, сделано все, что по-человечески можно сделать — народ собрался, священник и другие слу­жители облачились, приготовились, хлеб и вино поставлены, молитвами всё это освящено.

Что же остаётся? Остаётся, чтобы этот хлеб стал Телом Христовым и это вино — Кровью Господней. И этого никакие человеческие ухищрения сделать не могут; никакие тайносовершительные молитвы, ника­кие обрядовые действия, ничто не может совершить этого чуда. Это может быть совершено только непосредственным действием Господним, иначе это не будет совершено вовсе. И поэтому, разумеется, священник и дальше бу­дет читать молитвы, будут совершаться какие-то действия тайносовершительные и обрядовые — не в них сила и не на них надежда; надежда толь­ко на то, что то общество среди которого это совершается, общество, где Бог и люди вместе совершают тайну и где Господь совершает Сам то, что человек на земле не может совершить.

И вот это корень и центр всего: тайносовершитель всякого таинства в конечном итоге только Господь Иисус Христос внутри Церкви, которая является Его телом, Его живым, видимым, ощутимым присутствием Силой и действием Святого Духа, Который в этом Теле живет и присутствует, но всё равно, это всё дела и действия Божественные. И теперь, если по­смотреть на то как, более или менее выпукло, это высказывается, то есть моменты, которые как бы наглядно подчеркивают, что теперь дейст­вует и говорит Господь. Чтение Евангелия: читает, правда, дьякон или священник, но слово Божие. Момент освящения Святых Даров: молит­ся Церковь, чтобы Святой Дух сошел и освятил: священник молитвенно и просительно благословляет хлеб и вино, и вместе чашу и дискос, и мы верим, что Святой Дух совершает тайну. Здесь такие моменты, где мы ви­дим, что это освящение принадлежит Самому Богу, потому что здесь не в порядке как бы объявления, а в порядке просительной молитвы мы обраща­емся к Богу. То же самое можно бы сказать и о других таинствах. Ска­жем, в католичестве священник говорит «я крещаю тебя»; в Православной Церкви мы говорим «крестится раб Божий» и можно было бы сказать «я его погружаю, а Господь над ним совершает чудо его приращения к Телу Хрис­тову». И это очень важно.

И вот если теперь посмотреть на эти оба ряда, с одной стороны человеческих наших воздыханий, молений, устремлений, и, с другой сторо­ны, действий Божиих, мы видим, что они оба идут параллельно. Бог дей­ствует, человек отзывается и можно идти шагом дальше. Мы ответили на первый призыв «Благословенно Царство» любовью; мы можем подойти те­перь к слышанию Евангелия. Мы на Евангелие отозвались состраданием, любовно, пониманием по отношению ко всем, которые перед лицом Божиим сейчас, живым и усопшим, мы можем двинуться шагом вперед и произнес­ти символ веры, потому что этот Символ веры это выражение нашей ве­ры в то, что Бог есть любовь, потому что Троица и любовь — одно и то же. И если это так, мы дальше можем идти в наших молитвах к совер­шению самого таинственного освящения хлеба и вина и к приобщению. И вот эти два ряда человеческого постепенного возрастания и Божиих призывов, — больше того: Божиих действий нас постепенно приводят к моменту, когда эти два ряда должны соединиться и встретиться для то­го, чтобы возможно было приобщение, когда и священник говорит «Святая святым» то есть то, что освящено — тем людям, которые освящены. Здесь совершается встреча этих двух рядов освященного постепенно освящае­мого и теперь посвятившего себя Богу народа и этих Тайн, которые Богом освящены. Есть кому принять Тайны — они встретились.

Опубликовано с сокращением: «Труды» Т.2. 2002. М.: Практика