О молитве Господней
Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Со все возрастающим чувством не только благоговения, но и ужаса я произношу слова Молитвы Господней: ужаса, потому что они стоят передо мной судом. Когда ученики просили Господа научить их молиться, Он дал им эту молитву, и первые ее слова, которые подчас так глубоко нас радуют, могли бы и, может быть, должны, кроме благоговения, наполнять наши сердца еще и страхом. «Отче наш»: когда мы размышляем об этих словах, то мы думаем о нашем человеческом братстве, наших соседях, наших родных, наших сестрах, братьях, любимых; но, когда Христос эти слова произносил, они, верно, звучали совсем по-иному, потому что Он — Единый, Который может Небесного Бога называть «Отец»; и потому, что после Своего Воскресения Он назвал Своих учеников «братьями» и «сестрами», и значит эта молитва может вызвать трепет страха.
Христос, Единородный Сын, мог беседовать со Своим Отцом словами молитвы «Отче наш — Мой Отец — Который на небесах, там, где Я Сам восседаю в Славе Твоего престола, находясь в то же время и здесь, медленно ступая к Моей страсти — да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле». Эти слова были словами Сына, Который оставил славу вечности для того, чтобы вступить в сумерки и ужас нашей земной жизни. Он пришел, дабы эти три прошения могли осуществиться, и Он мог произнести эти слова, потому что Он мог сказать их не только всем Своим умом, всем Своим сердцем, всей Своей волей, всей Своей самоотдачей как Бог, но и как Сын, пришедший в мир, чтобы сделать их реальностью, чтобы они были реальностью посреди людей. И когда мы произносим эти слова, мы должны быть, как говорит Священное Писание в Евангелии от Иоанна, «во Христе». Эти слова мы можем произнести не в осуждение себе, только если мы так глубоко, так неограниченно едины со Христом, что разделяем с Ним Его жертву во спасение мира. Только из глубин Христа мы можем произнести эти слова божественного сыновства, иначе они осуждают нас, потому что вся наша жизнь — отрицание, что мы едины со Христом, Его члены, Его продолжающееся присутствие в мире в его спасение.
Это измерение мы забываем и думаем просто о другом: об измерении человеческого содружества — «Отче наш», но подразумевает ли это, что каждый вокруг — для нас брат, сестра? Есть очень страшная фраза у Соловьева; он говорит: «Когда кто-то говорит мне: «У нас общий отец», мой первый вопрос к такому человеку: «А какое тебе имя? Авель или Каин?» И опять: когда мы, просто на уровне нашего человечества, произносим слова «Отче наш», когда мы этим провозглашаем, что признаем всякого вокруг нас за брата, за сестру, то кто мы — Авель или Каин?
Вы, может, скажете: «Но Каин был убийцей, я не убийца!..» Так ли это? Не только проливая кровь человека, лишая его или ее телесной жизни, мы становимся убийцами. Как часто люди были преданы и этим предательством убиты в самой сердцевине своего существа!? Как часто сплетня, злостная или беспечная, ранила человека и разрушила все взаимоотношения вокруг!? А часто ли мы вспоминаем о людях, которые умирают от голода, которые бездомны, которые окружены ненавистью, пожеланием, чтобы их не было?! Не часто ли, если мы только внимательны, мы встречались с людьми, которые хотели бы, чтобы того или другого человека не было бы?! О, мы не думаем об убийстве, но как мы надеемся, что кто-то может изъять этого человека из нашей жизни, из нашего окружения, чтобы забыть о нем, и он для меня перестал бы существовать; это — путь Каина. Он хотел убрать Авеля, который был его осуждением, обвинением против него. Часто ли мы над этим задумываемся? И когда мы произносим слова «Отче наш» и думаем, что эти слова соединяют нас в братство, в сестричество, отдаем ли мы себе отчет о всей требовательности, всем значении этого?
Во второй половине молитвы мы говорим: «Прости, как я прощаю». Если мы не прощаем, то эта молитва — богохульство, и она перестает быть нашей молитвой, произносимой вместе со Христом. Понимаем ли мы это? Отдаем ли мы себе отчет, как страшно произнести эти слова, которые Сам Христос мог бы сказать Своему Отцу, и которые мы можем произнести только в Нем, с Ним, но не по самостоятельному праву на это?
Задумаемся над этим. Я делюсь с вами, одна за другой, мыслями и обстоятельствами, которые так для меня важны в жизни, которые являются итогом многих лет жизни. Задумайтесь над ними теперь, пока не поздно; и пусть Христос, Который учил Своих учеников этой молитве, кода они еще не полностью созрели для нее, Который учит нас тоже этой молитве, несмотря на нашу незрелость, — да дарует Он нам хотя бы если не зрелость, которую надо с бою взять (помните, что святые отцы говорят: пролей кровь и прими Дух), пусть Он примет хотя бы нашу волю, чтобы оно так было. Отречемся от всякой ненависти, положим конец всякой клевете, прекратим все сплетни, откроем сердце всякой нужде, душевной, духовной или материальной; научимся быть братьями и сестрами в человечестве, и только тогда, как сказано в притче об овцах и козлищах, только тогда, когда мы станем подлинно человечными, мы сможем вырасти в меру божественную, во Христе. Аминь.
Опубликовано: London Cathedral Newsletter № 265, сентябрь 1993.
«Наблюдайте, как вы слушаете…» — М.: Фонд содействия образованию XXI века, 2004. (Библиотека журнала «Альфа и Омега»).