О событиях в Москве 19 - 22 августа («ГКЧП»)

Я был очень поражен тем, что страшные события, которые раз­вернулись в России после 19-го августа, начались именно в это чис­ло, в день Преображения Господня. Об этом упоминал Святейший в своей проповеди. Я хочу прибавить нечто к этому. Преображение Господне говорит о двух вещах. С одной стороны, ученики Христовы, ушедшие с Ним от всякой молвы на высоты Фаворской горы, вдруг увидели перед собой Христа, сияющего вечностью, светом вечности, светом Свое­го Божества. Они увидели в Нем человека, каким он должен быть, че­ловека в полноте своей человеческой и Божественной славы. И это их потрясло, они пережили это как видение, больше того: они пережили это, будто сами вступили уже теперь в Царство Божие, пришедшее в силе. И это было правда; но этой правдой всё не исчерпывалось, по­тому что Преображение Господне нам говорит также о другом. Моисей и Илия говорили со Спасителем в момент Его Преображения о Его ис­ходе, т.е. о Его крестном пути, о том, что Ему следовало пережить для того, чтобы не только Он, но весь мир был в свое время преобра­жен. И поэтому в празднике Преображения переплетается тема предель­ной человеческой славы, гармонии, Царства Небесного, победы и чело­века и Бога над всем злом и неправдой, и вместе с этим указание на то, каким путем это происходит. Ученики сказали Христу: «Нам здесь так хорошо быть, останемся!» Спаситель ответил: «Нет!» — свел их с горы в долину, где они встретились вновь лицом к лицу с горем человеческим, с безысходным горем, с тем, что ни другие ученики Христовы, никто вокруг них не мог помочь отцу, сын которого бо­лел неисцелимо. Вот это был первый шаг Христа и Его учеников, когда они сошли с горы.

И когда мы говорим о празднике, мы должны помнить, что празд­ник бывает двоякий. Иногда человек перестает работать, не мо­жет работать, не может ничего делать, потому что его душа так исполнена ликованием, радостью, изумлением. А бывают такие празд­ники, когда опускаются руки от ужаса того, что происходит. И вот праздник Преображения в себе как бы содержит эти две стороны: обе­щание и реальное присутствие среди учеников всеконечной победы Божией и преображения человека и мира, и в то же время предупреждение о том, что эта победа может быть одержана только крестным путем, о том, что Христос так засиял Божественной Своей природой, Его человечество так было преисполнено славой вечной жизни, потому что в этот момент Он всё отдавал: жизнь и смерть — за спасение мира.

Это мне показалось как бы притчей о том, что происходит в России. Ужас того, что случилось, и вместе с этим в сердцевине этого ужаса свет Преображения, надежда, которая вспыхнула, радость, которая заликовала, дружба, которая связала людей, единство, какого люди никогда до этого вместе не переживали; и с другой стороны предупреждение (которое в тот момент, конечно, не было воспринято в такой форме) о том, что победа будет одержана этим единством, этой соборностью, этой сплоченностью, этим сознанием, что мы все вместе составляем одно, что у нас одна мысль, одна душа, одна во­ля, и вместе с этим, что впереди лежит целый путь борьбы. На Запа­де говорят, что свобода может быть сохранена только постоянным вниманием, что она не может сама сохраниться, что ее надо оберегать. И вот это первое, о чем надо сейчас думать. Свобода, которая была взята с бою, может умереть, зачахнуть от человеческого безразли­чия, от забывчивости, от розни, от несогласия, от мелких челове­ческих страстей. Никогда не должен русский народ забыть то, что тогда случилось: что в момент, когда речь шла о разгроме человеческой жизни, человечности, разгроме всего драгоценного, что было пережито и приобретено: чувство жизни, чувство творчества, чувст­во свободы, чувство, что теперь можно говорить и думать, и дышать, — что пережитое в тот момент не должно теперь растратиться. А растратиться оно может легко, потому что очень легко быть героем, очень трудно быть подвижником. Об этом в свое время говорил отец Сергий Булгаков в замечательной статье, именно так озаглавленной («Героизм и подвижничество». Сб. «Вехи». М.,1909. — Ред.)

Героизм — это вспышка, это момент, когда перед лицом какого-то особенного ужаса или какой-то особенной нужды человек делается больше, чем он был в обычной жизни. Я помню одну девушку, мою ученицу в Русской гимназии — самая обыкновенная девочка была. Во время немецкой оккупации бомба упала на дом, где она жила с родными и другими людьми — и она вдруг стала героем. Все выбежали; огляну­лись — в пылающем доме осталась одна старушка. И девушка без еди­ного мгновения колебания бросилась в пламя спасать эту «чужую» старушку, которая для нее была Человеком, которая вдруг явилась для нее единственной и предельной целью и ценностью. И она в этом пожаре погибла… Это героизм. А подвижничество начинается в тот момент, когда вдохновение уже спадает, когда уже нет коллективно­го восторга, когда уже надо изо дня в день творить — и порой скучно, постепенно, труднически творить, творить и строить новую жизнь.

И вот тут мне кажется, что чрезвычайно важно, чтобы русский народ сейчас не забыл того сознания единства, того ликования о том, что все слились в единое чувство, что воля у всех была одна, что вдруг все преграды между людьми, всякая рознь растворилась, что каждый в каждом увидел брата, сестру, друга, сотрудника, вои­на, который на одном с ним поле битвы сражается за последние и предельные высоты. Мне кажется, что сейчас вопрос именно так сто­ит в России: не разойтись на партии, не разойтись на группировки, не начать смотреть друг на друга, как бы забывая, кем был ваш со­ратник. Знаете, как бывает: ночью смотришь на светлячка — он весь сияет светом, а наутро посмотришь на него — червяк. И вот в этом есть страшная опасность для всех сейчас; увидев в другом человеке сияние светляка, на следующий день вдруг его не узнать, увидеть только его обыденность и без интересности. Тут на­до сплотиться, тут надо помнить единство, которое было пережито, тут надо его держать сознанием, силой, и вместе, соборным умом, строить новую жизнь.