Проповедь в неделю о Страшном Суде
Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Сегодня, почти на пороге Великого поста, мы вспоминаем день Страшного Суда. В чем же этот суд? Неужели предстанет перед нами вся наша жизнь, каждая ее деталь, каждый отдельный грех? Или что-то более страшное встанет перед нами?
Христос, в великопостной службе Двенадцати Евангелий, восклицает: Люди Мои, люди! Что Я вам сделал, и чем вы Мне отплатили! Если мы задумаемся над тем, что Господь сотворил с нами и чем мы Ему воздали, тогда ясно делается, в чем и суд, и ужас суда. Господь восклицает нам, что Он нас возлюбил еще до того, как мы появились в жизнь, в мир; возлюбил нас и призвал к бытию. А когда Он пришел на землю спасать нас от нашей погибели — чем ответило человечество? Оно Его отвергло; Того, Кто дал жизнь, присудило на смерть; Того, Кто нас призвал к бытию, Кто дал нам имя вечное — как говорит Священное Писание, мы захотели самое имя Его исключить из ряда имен человеческих. Он нас призвал, врагов Своих, грешных, отвернувшихся от Него; а мы чем ответили? Иудиным поцелуем, и отречением апостола Петра, и бегством других учеников, и тем, что Он остался один.
Он нам принес вечную жизнь и в Своем учении, и в Своем примере. Его учение — мы пренебрегаем им; Его пример — мы ему не следуем, как бы говоря этим: Господи! Зачем Ты нас полюбил? Зачем Ты пришел? Зачем Ты нас учил, зачем Твой пример любви, любви до конца сияет перед нами? Нам это не нужно. Мы как-то, как-то проживем на земле, склонимся долу, превратимся в землю и ничего от нас не останется.
И вот когда мы станем перед Господом уже в вечности, когда воссияет перед нами всё величие, вся красота Его любви; когда мы воспримем уже полностью, прямым как бы ударом в душу, что любовь Его крестная, жертвенная нами была в пренебрежении — тогда действительно станет до слез горько; тогда сгорим мы со стыда, тогда страшно будет нам на себя посмотреть. А вместе с тем только в этом и суд. Суд только в том, сумели мы любить, или захотели мы жить, пусть без любви, пусть без вдохновенья, но жить беспечно, безответственно, как будто со смертью кончится всё, тогда как со смертью всё только начинается. Начинается вечность, поднимается заря, а не тухнет заря.
И вот перед каждым из нас вопрос не только о том, как он сам или она сама любит, но о том, как мы отвечаем на любовь. Я говорил о Божией любви, которая воссияет перед нами в такой славе, что нам будет невозможно в ней ошибиться; но и на земле — как относимся мы к любви тех, которые нас, может, несовершенно, но так глубоко, так нежно, так сильно умеют любить? Как часто бывает, что перед гробом человек остающийся говорит мне: Какой ужас — я только теперь понял, я только теперь поняла, как он, как она меня любили! Я только теперь понял и поняла, как я его на самом деле, или ее на самом деле любил, и вместе с этим, как мелко я жил.
Христос нам не говорит о такой любви, которую Он нам явил, о том, что нам следует, каждому, всё время отдавать себя, а о простых вещах. Смотрите, что говорит Господь в сегодняшнем Евангелии: Призрел ли бездомного? Пожалел ли голодного? Поделился ли излишком твоей одежды с тем, кому нечего носить? Посетил ли ты больного? Не постыдился ли ты заключенного в тюрьме, как бы тебя не приравняли к нему? И говорит: Что вы сделали одному из них, вы Мне сделали. Потому что, когда мы делаем доброе человеку, которого (?) любит всей жизнью и всем существом, мы делаем это не только тому, но и Любящему его.
И вот посмотрим на нашу жизнь и поставим перед собой вопрос: умеем ли мы оценить, отозваться на любовь тех, которые нас любят — конечно, несовершенно, но любят из всей своей силы, сколько они умеют. Поставим перед собой вопрос: как мы отзываемся на Божию любовь? Он нас к бытию призвал, к вечной жизни; падших — Он всё равно продолжал любить, и пришел нас спасать, и примером, и словом, жизнью и смертью.
Подумаем об этом. Потому что если мы неспособны будем отозваться на любовь, когда ничего не останется, на всю вечность, кроме любви — с чем мы останемся? Тогда действительно суд — нашей совести, не Божий, а наш собственный — будет страшен нам. Аминь.