Пятидесятилетие кончины патриарха Тихона. Благовещение

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Пятьдесят лет тому назад, в день, когда вся верующая Рос­сия ожидала с трепетом и радостью праздника Благовещения, на­чала нашего спасения, пронеслась над Москвой и затем прогре­мела по всей России страшная весть о смерти Патриарха Тихона. Полстолетия прошло с этого мучительного дня; и в эти дни — сегодня, завтра — все верующие будут вспоминать по всему ми­ру человека, который в самую грозную годину жизни Церкви Рус­ской и Русской земли был Богом поставлен кормчим Русской Церк­ви. Он оказался перед лицом небывало страшных событий; ему пришлось, со всем величием верующего человека и со всей чуткостью и со всей хрупкостью человека просто встретить эти события, вдумываться в них и прочесть знамения времени, когда крушился один мир, и в муках, в крови, в страхе восста­вал иной.

Патриарх Тихон оставил нам завет, которому Цер­ковь должна следовать, вероятно, еще десятилетия: о беском­промиссном, чистосердечном стоянии перед лицом Божиим и пе­ред лицом людей. Он нас научил своей жизнью и своей смертью, своими посланиями, полными правды, грозными, порой устрашаю­щими и, однако, исполненными любви, сострадания, милосердия, предельной ответственности перед Богом и историей. Он нас на­учил тому, что каковы бы ни были обстоятельства жизни, какие бы потрясения не изменяли лицо земли, человек остается обра­зом Божиим, для Бога драгоценным, купленным дорогой ценой жизни и смерти Христа. Он нас учил о том, что мы должны научиться отдавать кесарево кесареви и Божие Богови, но не в том ослабленном смысле, в котором эти слова часто применяются, открывая путь к соглашательству, к малодушию, а на­поминая нам о том, что только то, что несет на себе печать кесареву, принадлежит ему; а то, что несет на себе образ и написание Божие — принадлежит Богу и только Ему.

И в этом смысле весь человек, без остатка, как образ Божией, запечатленный благодатью Святого Духа, принадлежит Богу. Яв­ляется на земле Его образом и видением и призван к тому, что­бы на земле начать строить тот град человеческий, который достаточно велик, глубок, чтобы в нем жил и царствовал Сын Божий, ставший Сыном человеческим, — град человеческий, который мог бы раскрыться до беспредельных размеров града Божия. Но это совершается в исторической буре, это соверша­ется в трагедиях каждого дня, это совершается и в радости строительства. Земная власть, условия земной жизни  не одним Богом определяются. Воля человеческая то соглашается с во­лей Божией — и тогда начинает воздвигаться на земле этот град, имя которому — Небесный Иерусалим, содержание которого — любовь; или человеческая воля восстает против путей Божиих и создается страшный человеческий, земной ад, где человек отвергается после Бога, уже отвергнутого. И, однако, и в те времена, и в другие. Церковь должна стоять среди на­рода своего, среди людей, и провозглашать любовь Божию… И другую правду: не человеческую, правду, которая не просто превосходит человеческую неправду, но которая превосходит и истинную человеческую правду книжников и фарисеев; не прос­тую справедливость, а справедливость Божию. Когда мы вду­мываемся в то, какова эта Божия справедливость, мы с ужасом видим, что она заключается в том, что Бог за каждым из нас признаёт право быть самим собой, даже если это ведет не только к Воплощению, но и к распятию Сына Божия. Свобода Церкви в том, чтобы быть самой собой, свобода Церкви в том, что ничто у нее не может отнять право и власть быть телом Христовым, распинаемым на земле для спасения тех, которые отвергли и Христа, и Отца.

Патриарх Тихон жил во времена, когда трудно было различить пути Божии в страшных событиях нашей истории. И мы видим из послания в послание, как все глубже, все отрешеннее, все более еван­гельски – божественно он прозревает пути Божии…

Но порой эти пути, сочетающиеся с человеческой волей, бывают, темны и мрач­ны, и когда он умирал, последние его слова были: „Как темно!” Он вошел в этот мрак истории, взяв на свои плечи весь ее ужас, и тюремное заключение, и гонения, и отверженность — и без злобы, без гнева, но с несокрушимой твердостью он стоял как кормчий у кормила церковного в страшной буре, которая тогда объяла не только Церковь, но и всю Россию.

Будем молиться о нем, о величайшем сыне Русской Церкви, и будем просить и его святых молитв о нас самих, кото­рых эта буря разнесла по всем краям земли, сделала сиротами и странниками — и, однако, которыми она засеяла весь мир свидетельством, проповедью и присутствием спасительного Пра­вославия. Будем молиться, чтобы великий печальник земли Рус­ской и о своей Церкви родной, и о родном народе вознес свои крепкие, смиренные, непоколебимые молитвы, чтобы Господь благословил нашу Церковь, чтобы она устояла против врагов видимых и невидимых, против гонения и удушения, против об­мана и лжи, против внутренних соблазнов расслабления и ком­промисса, чтобы устояла она в немощи своей силой Божией, которая в немощи совершается и чтобы через нее слово Живого Бога, истина и правда, жизнь и Дух почили навсегда на Русской земле, чтобы жил верой народ русский и чтобы земля наша стала той Русью, которая являлась мечтой, тос­кой и надеждой нашей родины из столетия в столетие, с тех пор, как Христос вошел в нее, с тех пор, как она крестилась, погрузилась в трагедию креста, познав и славу Воскресения.

После того, как я дам отпуст, мы на середине церкви от­служим панихиду о Святейшем Патриархе Тихоне, о всех тех, которые жили и умерли в этой русской страшной буре, о всех тех, о которых он молился, — не только о людях церковных, не только о людях правды, но о всех, ради которых умирал Христос, ради которых жил Патриарх Тихон, ради кото­рых Церковь является распятым телом во спасение мира. Аминь!