Слово на полугодичном общем собрании прихожан

Я не буду сегодня вечером останавливаться на различных событиях церковной жизни, которые всем вам отлично известны. Те из вас, которые находятся здесь, — те же самые люди, ко­торые бывают на богослужениях и участвуют в жизни прихода, и поэтому нового я им ничего не могу рассказать. Я хочу толь­ко сделать несколько замечаний общего порядка: общего, пото­му что он относится ко всем, и ко всей нашей церковной жизни.

Природа Церкви определяется русским мыслителем Самариным как «организм любви»; и в годы нашего раннего знакомства, когда нас было немного, когда мы все друг друга знали хоро­шо и много лет жили друг с другом, быть таким организмом люб­ви было относительно легко. Быть организмом любви не значит обязательно всех одинаково и равно любить. В организме люб­ви могут быть и схватки, но там, где люди, как в семье, рань­ше всего друг друга любят, хотя они и расходятся, и сталки­ваются, любовь остается жива и эта живость любви передается от человека к человеку, и передается тем, кто вне.

С расширением нашего прихода, с появлением в нем людей новых, которые не имеют с другими общего прошлого, с увели­чением количества людей становится, конечно, гораздо более трудным это общение любви между членами прихода, и оно не­осуществимо, если стараться его основать только на личных симпатиях. В таком порядке мы осуществить церковной любви не можем, просто потому, что мы способны любить лишь двух, трех, десятерых. И мы можем остаться Церковью в самом силь­ном смысле этого слова, именно — Телом Христовым, организ­мом любви, о котором Самарин говорит: «Только если мы пере­растаем меру природных наших взаимоотношений, если мы не поймем, что всякий человек, который вместе с нами молится, приобщается Святых Тайн, осуществляет свою духовную жизнь, дорог Богу, что каждый каждому вручен и вверен, мы не усто­им против естественных сил разложения и расхождения». И вот в этом смысле ожидать, что церковная жизнь может развивать­ся естественно, — нельзя. Церковная жизнь может развиваться, углубляться, охватывать новые глубины и широты, новые круги людей, только сверхъестественно, то есть, когда каждый член Церкви готов дать Богу простор, чтобы Он его сломал, перемолол, покорил, преобразил, чтобы постепенно свет Божий через него достигал бы других людей; для этого нам надо сделаться как бы прозрачными, надо достичь такой гибкости в Божией руке, чтобы Бог мог действовать свободно через нас и в нас. И это требует подвига, это требует того, чтобы каждый человек отказался от себя и дал бы Богу жить и действовать в нем. Иначе вместо Церкви получается благо­честивое, а иногда очень неблагочестивое общество людей, которые кичатся какими-то общими свойствами, чистотой своей веры, красотой своего богослужения, и так далее, но которые не представляют собой такой семьи, где каждый для каждого брат, сестра, отец, мать, чадо. Тогда, как бы мы ни говори­ли о Православии и являли его объективно в Богослужении, наша жизнь доказывает, что всё это ложь, за которой нет ре­альности.

В пределах нашего храма, на богослужении, мы не легко можем встретиться лицом к лицу с каждым и глубоко проникнуть друг в друга, потому что количественно нас слишком много, и потому что наша община делается чрезвычайно богатой своей сложностью, происхождением людей, возрастом, языковыми приз­наками, и не только англо-русскими, но присутствием среди нас греков и арабов, и людей французского языка. До сих пор мы делали то, что казалось нам возможным, но нам надо всё время искать новых путей общения. Одна возможность — это просто встречи как та, которая была после рукоположения Пети Скорера (21 окт.), когда много людей собралось и несколько часов были вместе. Очень успешна была попытка во время Го­вений устроить так, чтобы приезжающие извне Лондона были приглашены на ночевку людьми, им незнакомыми. Через такое гостеприимство установились личные дружбы и глубокие отношения среди нескольких человек, и наконец, в местах, где есть какая-то густота православного русского и английского населения, люди начали собираться между собой.

Вот я хочу обратиться ко всем с просьбой: если вокруг вас живут православные — приглашайте их. Но приглашайте их не потому, что вам нравится такой-то человек, исключая дру­гого человека, а посмотрите, кто живет в вашем округе, кто доступен, и пригласите хоть на чашку чая, — но всех, кто нравится и кто не нравится, просто потому, что они — свои люди, и вы увидите, что из этого могут вырасти такие группы людей, которые уже друг друга будут любить по признаку при­надлежности к Богу, принадлежности к общине. И только тогда станет возможна другая сторона жизни, которая у нас слаба, — это взаимная забота. Мы заботимся, конечно, о своих, о тех, кто нам нравится, но есть очень много людей, которые никому не нравятся и о которых никто не заботится. Ответ са­мый простой, что это — дело священника… Но это не дело священника, не его дело — заменять ту любовь, которую прихо­жане в себе не чувствуют. Очень важно, наоборот, чтобы вся­кое дело любви было делом всей общины, а не частным предпри­ятием. ..

Если мы хотим создавать живой, полноводный организм люб­ви, общество людей, способных быть проводниками Божией любви, то одна из самых страшных вещей, которую мы должны уничтожить в своей среде, — это сплетни, пустую, гадкую болтовню, ко­торая постоянно слышится. Отношения между людьми гораздо меньше разрушаются ненавистью и спорами, чем этой постоянной ржавчиной гнилых слов. До меня доходит почти всё, что гово­рится в приходе; вы, может быть, думаете, что я так далеко, что не слышу, но рано или поздно, в личных разговорах, в пись­мах, по телефону, в нашептывании до меня доходит такое коли­чество всякой дряни, что чувствуешь иногда, что нужно защи­щаться от внутренней отравы. Я уверен, что то же самое слу­чается и с вами, и мне кажется, что если мы хотим оздоровить нашу церковную жизнь, надо бороться с этим. Большей частью приходит человек и говорит: «Знаете, я такого-то глубоко люб­лю, я о нём страшно озабочен, и потому хочу с вами поделить­ся» — и тут же начинает изливать помои на этого человека. Или говорит: «Этот человек в таком положении, надо молиться о нем, я хочу вам объяснить, почему» — и тоже начинается из­вержение всякой грязи. И если вместо того, чтобы терпеть и злиться, а то иногда и облизываться, как со всеми иногда бы­вает, вы бы остановились и сказали, как я раз сделал с одной прихожанкой: Простите, я не помойная яма; если у вас перели­ваются помои через край, идите в другое место, но я не дам свою душу заполнить всей этой грязью… — то люди сначала, конечно, возмутились бы, а потом, может быть, и оздоровились бы. Я считаю, что борьба против сплетен, борьба против рас­сказывания всего ненужного, — один из основных способов очищения атмосферы среди людей. Над этим надо задуматься и с этим надо бороться.

Здесь я закончу, и попрошу наших священников и Михаила Александровича Звегинцева сказать нам о работе, которая их ближе всего касается.

Опубликовано: «Приходский Листок»  № 44,  Ноябрь 1973 г.