Возвращение блудного сына. Беседа 6

Когда блудный сын вернулся покаянием в отчий дом, его отец облек в одежду сыновства; но не только это он сделал; он ему дал перстень на руку. Когда мы сейчас думаем о перстне, мы думаем об украшении; в древности, в те столетия, когда люди писать не уме­ли, перстень был как бы печатью. Дать кому-нибудь свой перстень значило вручить ему возможность запечатать любой документ, то есть значило, что вы ему отдаете свое доброе имя, свою честь, свое имение и, порой, свою жизнь. Этот перстень давал власть над всем. И вот мы находимся перед лицом последнего, как бы, дерзновения со стороны отца. Он принял сына, но давая ему свой перстень, он этим доказывает, что верит ему до конца. Верит, что, испытав то, что он испытал, этот сын никогда больше не окажется ниже своего достоинства, никогда больше не окажется блудным сы­ном, предателем, верит, что теперь он всё понял и что ему можно доверять неограниченно.

И тут мне хочется сказать два слова о прощении. Мы часто путаем два понятия: простить и забыть. И в этом мы делаем боль­шую ошибку, потому что прощение не начинается в момент, когда мы способны забыть обиду или унижение, которое мы претерпели. Больше того: иногда нельзя забывать, для того, чтобы человека не подвергнуть новому искушению. Это я вам изъясню примером.

В нашем приходе когда-то был пьяница. Его, наконец, уговорили пойти в больницу; его там долго лечили; он вышел из больницы здо­ровым. Собралась семья. И на радостях — безумно, нелепо — поста­вили на стол бутылку вина. Он глотнул, выпил — и стал пьяницей снова.

Вот здесь прощение можно отличить от забвения. Его принять в дом, дать ему законное его место в семье было как бы образом, притчей прощения; поставить бутылку вина — значило забыть, забыть его слабость, забыть, что он может снова пасть.

И в данном случае, я думаю, отец, о котором говорит притча, этой ошибки не сделал бы. Он сына принял с новым доверием, но он его не подверг тем искушениям, которые его сделали блудным сыном.

И что же еще дальше случилось? Вы думаете, может быть, прос­то потому, что он вернулся в отчий дом, он стал совершенно иным человеком? Нет! Вероятно, из страны далекой он принос с собой всякие привычки неблаговидные; он забыл, как живут в приличном доме, в стройной обстановке. Но отец был готов дать ему время прижиться. И так часто нам бы надо это понять. Мы часто обращаемся к Богу за прощением; мы молим Его о том, чтобы Он нас при­нял снова; и мы думаем: Да, Господь меня простил, и теперь я уже в безопасности, теперь я уже за пределом искушений — и снова падаем. И тогда мы думаем: неужели Бог меня не может больше простить? Нет — Бог потерпит; только была бы в нас решимость, только была бы в нас пламенная решимость, честное желание стать новыми людьми. Покаяние заключается в том, чтобы вернуться и, вернувшись в от­чий дом, бороться беспощадно со всем тем, что нас делает недо­стойными Божественной любви, человеческой любви или даже просто своего человеческого достоинства.

И так этот блудный сын начал жить; жить благодарностью, жить изумлением о том, что стоило ему обратиться к отцу, к Богу, как отец раскрыл свои объятия, принял его, облек в сыновство и доверил ему всё: свою честь, свое доброе имя, — всё, что у него было.

Вот как мы должны отозваться на тайну Христова Рождества, на воплощение Сына Божия, и на то, что Он берет на Себя всю тяжесть падшего мира, мира, отпадшего от Бога, подобного этому блудному сыну и в лице каждого из нас, и коллективно в лице всех, всего человечества.

Опубликовано: Николо-Угрешский вестник. 1992. № 6, 7.