Цикл бесед о значении архитектуры храма

Я намереваюсь провести ряд бесед о церкви. Слово «церковь» первым делом вызывает в нашем воображении мысль о храме, будь то величественный собор, будь то простой малый деревенский храм. И сразу встает вопрос: Почему эти храмы?

Разумеется, простой и непосредственный ответ в том, что христиане хотят собираться для общей молитвы, для встречи, для того, чтобы слушать Божие слово, провозглашаемое священником.

Но есть еще и другое в храме. В Новом Завете нам говорится, что в вечности храма не будет, потому что тогда Бог будет, как говорит апостол Павел, всё во всем. Его присутствие будет ощущаться везде. Его благодать, Его сила, Его свет, Его любовь будут пронизывать каждого человека и всех вместе взятых. Они будут пронизывать даже и остальную тварь, то, что мы называем вещественным и материальным миром. Бог будет как бы везде и во всем. И поэтому не нужно будет иметь особенных мест, где бы люди собирались, потому что это Божий дом. А слово «Церковь» происходит с греческого и именно значит «Дом Божий». Но это время еще не пришло, мы его ожидаем с надеждой, мы молимся о том, чтобы оно случилось, мы вспоминаем слова Нового Завета, последней главы последней его книги, где говорится: Дух и Невеста — т.е. тварь — взывают: Гряди, Господи Иисусе, и гряди скоро!..

Но пока это не совершилось, мы живем в мире, который человеческим предательством отдан греху, отдан злобе, отдан разделенности, повержен во власть смерти. И в этом мире, где, по человеческому предательству, Бог не полный, не единственный хозяин жизни, есть места, которые верой человеческой отданы Ему. Люди, уверовавшие в Него, возвращают Ему как бы право жить на нашей грешной, обезбоженной земле. Вера человеческая воздвигает храмы, где Бог нераздельно является хозяином, где Его слово — и закон, и радость, и торжество, где Его заповедь является желанием нашим, где всё сосредоточено на Нем и где Он может свободно действовать и воздействовать на наши души.

Земля предана в рабство. Но на ней стоят дома, которые воздвигает вера. И в этом что-то удивительно трогательное для верующего. Когда мы думаем, что Властителъ всего мира, Бог, сотворивший все­ленную, но изгнанный неверностью людей, нуждается в нашей любви, в нашей заботе, мы Ему предоставляем место убежища, мы своей верой Ему обеспечиваем место, где Он у Себя на земле, которая стала такой чуждой всему святому, всему возвышенному… Он как бы нищий, как бы обездоленный, а мы с любовью Его принимаем и даем Ему место жить на земле и спасать эту землю.

И вот о чем нам говорят эти храмы: об изгнанничестве Божием, и, однако, о том, что на земле остался народ, общество, которое Ему верно до конца; причем верно порой ценой жизни и ценой смерти. Вот о чем говорят нам храмы. Дальше мы будем говорить еще о том, как раскрывается храмом, а не только в храмах наша вера.

Православный храм строится крестообразно, как бы запечатлевая на нашей грешной земле образ креста, которым Спаситель наш Иисус Христос победил смерть, грех и зло на земле; это печать Божия, наложенная на нашу грешную землю. Но, кроме того, что храм строится крестообразно, он строится также из трех частей. Притвор, та часть, храма, в которой стоят верующие, и, отделенный от этой части иконостасом, как бы стеной, на которой поставлены иконы — алтарь. И вот задумаемся о том, что нам говорит архитектура самого храма.

Притвор это как бы передняя; она широко открыта на двор, на улицу, на город, на страну. Но дальше она закрыта дверью, которая вводит в храм. В древности, а в некоторых местах и сейчас, — в этом притворе были иконы, большей частью, изображающие по его стенам символические сцены Страшного суда; на двери — образ Христа, но не судящего мир, а спасающего мир: Всемилостивого Спаса.

В притворе в то время стояло два разряда людей. С одной стороны, те, которые уже услышали зов Господень: Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я вам дам покой — те, которые во Христе уже прозрели своего Бога, своего Спасителя,  те, которые хотели стать частью народа, который свою жизнь Ему посвящает. И поэтому притвор и открыт на весь мир — чтобы всякий, кто услышит зов Бо­жий или в своем сердце или посредством проповеди, мог придти туда, не стучась, полноправно придти и стать посреди других людей.

Но войти в храм человек может, не только научившись христианству, но и обязуясь быть верным Христу. И в этом притворе стояла еще другая группа людей: те люди, которые тяжко согрешили, было, против заповеди Христа, уже став христианами. Их исключали из христианского общения. И в то время люди трех разрядов как бы были исключены. Все они согрешали против основной, можно сказать, против единственной заповеди Евангелия — против любви.

Исключались те, которые по страху или по каким-либо другим побуждениям отрекались от Христа, возвращались в язычество, для которых Христос переставал быть Господом и Богом, которые, отрекаясь от Христа, являли предельную к Нему нелюбовь, отказывались от лояльности, от любви к Нему.

Второй разряд — те, которые совершили убийство, которые презрели человека настолько, чтобы его исключить из земной жизни, которые настолько не сумели пожалеть и полюбить, что не нашли иного образа устроить свою жизнь, как уничтожением другой, чужой жизни.

И третий разряд это были прелюбодеи, люди, которые нарушили, разбили существующую человеческую любовь, которые вторглись в брак, после которых брак был уже разбит, потерял свою изначальную цельность и красоту.

Эти три греха против любви исключали человека из общения церковного, и они тоже стояли в притворе. И стояли они покаянно, стояли они с надеждой, с криком всей души о том: Господи, прости! Господи, научи! Господи, раскрой перед нами двери Твоего вечного, прекрасного Царства, Царства любви, Царства единства, Царства жизни, Царства правды!.. И поэтому на дверях, вводящих во храм, часто изображался Христос Спаситель — либо как человек, носящий на своих плечах потерянную овцу, либо иным каким-либо образом. Потому что Он был их надежда, а не осуждение, Он был Тот, Который пришел спасти, а не погубить. Вот, о чем говорил притвор.

___

В прошлой беседе я описывал притвор храма — то место, где вся­кий человек стоит перед судом своей совести и перед судом Божественной правды и любви. Дверь, которая отделяет притвор от храма, раскрывается только для тех, которые покаянием изменили свою жизнь и которые или вновь возвращаются в общество верующих, или впервые в него войдут путем крещения. Вступая в храм, они находились среди людей, которые свою жизнь посвятили Богу не в каком-то особенном смысле, не становясь монахами, священниками, а поняв, что Бог — хозяин их жизни, что Он их Спаситель, и что на Его любовь можно ответить только любовью и благодарностью всей жизни.

Эта средняя часть храма на западных языках — да и на русском — называется кораблем. И этот образ корабля говорит нам о двух вещах. Во-первых, о том, что корабль несет своих пассажиров к цели; этот корабль нас несет в Царство Божие. Мы вступаем в него — и мы уже в Божием уделе, на пути, и вместе мы устремлены к цели.

Но корабль говорит еще и о другом: корабль хрупкий, корабль окружен волнами, которые всячески стараются его разбить, размыть. А это говорит нам о том мире, в котором мы живем: корабль церковный движется, содержит своих пассажиров-верующих, как корабль на море и в буре. Он окружен либо безразличием, либо бурей. Единственное место, где верующие находятся как бы у себя, это в этом Божием доме, который они соорудили для своего Бога.

Эти два элемента играли огромную роль в понимании верующих с древних времен. Когда, став верующим, человек делался гонимым, когда и язычники, и само государство устремляли всю свою силу и всю свою ненависть на этих беззащитных людей, которые только о том и мечтали, чтобы во имя Бога, Который так возлюбил мир, что Он Своего единородного Сына отдал на спасение мира, во имя этого Бога быть верными, преданными служителями правды, истины и любви на земле. И это остается в силе и теперь.

И вот в этом корабле мы стоим. И стоим мы перед лицом иконостаса. Иконостас — греческое слово; оно значит место, подставка, на которую можно ставить иконы. И эта стена отделяет алтарь, куда никто не входит, кроме служителей алтаря, от верующих.

Это разделение нам говорит опять-таки о чем-то очень важном; мы на пути в Царство Божие — да; но мы его еще не достигли. Христос сошел на землю, Бог стал человеком — да, и этим всё изменилось на земле и для тех, которые знают это, и для тех, которые не имеют еще об этом никакого понятия. Но мы еще только на пути. Мы стали, как говорит апостол Павел, своими Богу, родными, близкими. Христос говорит Своим ученикам: Я вас больше не называю слугами, а друзьями, потому что слуга не знает воли своего Господина, а Я вам всё сказал… Христос к нам пришел; Он всё нам раскрыл, всю красоту, всю любовь Божию; но мы еще в своей жизни этого не воплотили и не осуществили. И поэтому это разделение между кораблем и алтарем нам напоминает, что нам надо совершить еще целый крестный путь. И действительно, войти в алтарь царскими, средними вратами иконостаса можно только пройдя под крестом, который возвышается над этими воротами.

Корабль это место, где находятся те люди, которые на пути в Царство Божие. Но, разумеется, это Царство Божие не где-то в пространстве. Христос нам говорит, что Царство Божие внутри нас; Царство Божие — не форма внешней жизни, а внутреннее содержание человека, который отрекся от всего того, что является грехом. А что такое грех? Это отделенность от Бога, это отказ от единства с Ним, это разрыв с моим ближним, это отказ его любить ценой всей жизни и, если нужно, всей смерти своей. Это отказ жить в глубинах своих собственных, потому что эти глубины нас устрашают. Легче жить поверхностно, слегка, чем жить всей жизнью, всей глубиной своей.

Вот о чем нам говорит этот корабль; вот куда мы идем, вот куда мы устремлены — в те глубины, где только ты можешь найти Бога, где, обретя Бога, ты обретешь любовь, которая тебя сделает способным жить и умирать не только ради Бога, но ради твоего ближнего.

___

В своих беседах о структуре храма я остановился перед алтарем. Вы, наверное, помните, что корабль храма разделен на две части; в одной стоят верующие; другая часть, отделенная от верующих как бы стеной, средостением, иконостасом, называется «алтарь», и в алтарь входят только священнослужители или церковнослужители для исполнения тех или других церковных обязанностей.

Это разделение очень важно для нашего понимания христианского православного мировоззрения. Та часть корабля, где стоят верующие, стоят те люди, к которым пришел Бог, ради которых Он стал человеком; это место, куда из вечности вступил Бог. И вот алтарь это то место, которое является по существу местом Божиим. В алтаре мы находим престол и жертвенник. В алтарь входят при рукоположении в дьякона, в священника, в епископа через Царские врата, т.е. через те средние врата, которые ведут прямо к престолу.

И это очень важный момент. Алтарь представляет собой удел Божий, является как бы знамением того, что, правда, Бог пришел на землю спасать людей, мы на пути в вечность, мы идем к этой вечности; но мы в эту вечность не вступили до конца. Она нам открылась, как раскрываются Царские врата, как раскрываются западные двери церкви; она нам открыта, мы призваны вступить в нее, но нам надо пройти целый духовный путь, прежде чем это осуществить.

И когда молодой — или зрелый — человек, рукополагаемый во дьякона, священника, епископа, проходит эту невидимую грань раскрытых Царских врат, он себе отдает отчет в том, что он вступает в такую область, в которой по праву стоять никто не может. Стоять между Царскими вратами и престолом, перед этим столом, который изображает собой престол Божий и место заклания, может только Тот, Кто является Первосвященником всей твари, Богом, ставшим человеком.

А мы, вступая и становясь на это место, отдаем себе отчет с ужасом, с трепетом, что мы стоим на святом месте, куда ни один чело­век по праву не мог бы вступить. Это поистине глубокое, страшное переживание.

И поэтому, когда мне приходится рукополагать молодого человека, я всегда останавливаю его на этой грани. Останавливаю, чтобы он задумался. Предупреждаю его о том, что он вступает в такую область, которая собой представляет осуществленную человеческую святость. А святость достигается только путем креста — такой любви, которая о себе может всё забыть, которая ни о чем не думает, ни о чем не мечтает, кроме как о том, что Божие и что может раскрыть врата, открыть путь к спасению для других людей. Человек, стоящий на этом месте, представляет собой как бы икону, и икона понятие двойственное.

Те люди, которые стоят в корабле, в самой церкви, как бы видят в священнике образ: он одет в священнические одежды, это уже не тот или другой знакомый им человек, это уже только священник, представляющий собой Христа. Но с другой стороны, священник, который отдает себе отчет, что он — икона, этим же самым должен по­знать, что он — только образ, что он только образ, а что первообраз — Бог, ставший человеком, Господь Иисус Христос.

___

В предыдущих своих беседах я описывал архитектуру, структуру храма. Теперь мне хочется связать эту структуру с путем духовной жизни. Вы, может быть, помните, что храм состоит из трех основных частей: притвора, который широко раскрыт на мир, на улицу и закрыт в сторону храма вратами, через которые вступают только путем крещения, только путем веры. Затем та часть корабля церковного, в которой стоят верующие. И затем, в глубине храма — алтарь.

И вот представьте себе путь человеческой души, идущей с улицы, через притвор, через эти врата вдоль храма вплоть до самых Царских врат, и дальше, вступающей в алтарь, в глубине которого возвышается икона воскресшего, победившего рознь, разделение, грех, смерть Спасителя Христа.

Почему человек идет в притвор? Каким образом, что его может привлечь туда? Конечно, многие приходят к храму из одного любопытства. Любопытство это вопросительный знак, любопытство говорит о том, что где-то такое есть нечто, что может быть для меня интересно или что может раскрыть передо мной какие-то глубины жизни, о которых я даже представления не имею. Я знаю только, что они должны там быть, потому что другие люди мне об этом сказали. Или, просто, потому что стоит храм, и я не знаю, что в этом храме происходит. Но тысячи, миллионы людей за две тысячи лет вступали в эти храмы, и с ними что-то там совершалось такое значительное, что они были готовы жизнь свою отдать, умереть, если нужно, пытки пройти, для того только чтобы сохранить этот храм и эту веру.

Но кроме любопытства есть еще другие побуждения. Человек, живущий в мире, человек, живущий обычной, простой человеческой жизнью, часто чувствует какую-то неудовлетворенность, чего-то ему не хватает, какая-то тоска гложет его душу. Он мечтает о чем-то, чего не может найти вокруг себя, о каком-то внутреннем расцвете, которого он не может достигнуть никакими своими силами. Он читает, он думает, он разговаривает с друзьями — и всё-таки где-то остается внутренняя пустота. Человек чувствует, будто в нем есть такие глубины, которые ничем, ничем не могут быть заполнены; любовь переливается через край, а вместе с этим — какая-то тоска и голод ос­таются; красота исполняет душу восторгом — но она только говорит о том, что есть, должна быть какая-то еще ее превосходящая красота. Знание наполняет наш ум, составляет содержание нашей жизни — и знание нам говорит, что мир надо познать полностью, и видимое, и невидимое, и что есть какая-то невидимая область, о которой говорят верующие и которой я, как неверующий, не познал…

И вот человек приходит и ставит вопрос: Что же тут происходит? В одной из предыдущих бесед я говорил о том, что в древности на стенах притвора изображали сцены Страшного суда, а на дверях, вводящих в храм, образ Спасителя Христа — не судьи, а именно Спасителя. И вот, придя в этот притвор, человек вдруг себе отдает отчет в том, что он стоит перед судом. Конечно, не перед судом этих икон, этих изображений, а перед судом собственной своей совести — что я за человек? Человек ли я вообще? Достоин ли я называться человеком в полном смысле? Я запачкан, я изуродован, я не­полноценен, и не только потому, что жизнь меня таким сделала, а потому что я не сумел стать человеком в полном смысле этого слова…

И человек вдруг оказывается перед судом собственной своей со­вести. И этот притвор, в который человек вступает, это место страшного суда, потому что нет ничего более требовательного, страшного, чем собственная совесть, ставящая человеку вопрос о том, — ты кто? Неужели ты не человек? Неужели ты урод? Неужели ты изуродовал всю возможную красоту, которая тебе предоставлена?.. Человек стоит перед судом, и это роль притвора, того места, где этот суд должен совершиться, раньше чем человек сможет вступить в храм и присоединиться к верующим.

Христос Спаситель сказал о Себе: Я — дверь. Я дверь, которая вводит в просторы вечной жизни, Я дверь, которая раскрывается на полноту жизни, на торжество жизни, на ликующую, ничем непобедимую жизнь.

И когда человек над собой произнес суд, стоя в притворе, перед изображением Страшного суда на иконах, и когда он поднял глаза на среднюю икону Христа с таким чувством, что — неужели и Он меня осуждает? Неужели и Бог меня отвергает, неужели я себя осудил, и Бог меня засудил вместе с моей совестью? — тогда человек видит перед собой образ Христа спасающего, Сына Божия, ставшего сыном человеческим, Бога, ставшего человеком для нашего спасения.

И он может смотреть с ужасом на свое недостоинство, и с бесконечной благодарностью, бесконечной радостью на лик Спасителя Христа. Он — дверь. Он — путь, который вводит в вечную жизнь. И в ответ на подлинное покаяние, на сокрушенность сердца, на крик о том, что — спаси, Господи, я утопаю, спаси, Господи, я недостоин своего звания человека, я не могу не быть человеком — эти двери раскроются. И человек вступит в храм.

Но вступить в храм можно только после того, как человек познал какие-то основные данные христианской веры. Он должен поверить не головой, даже не только сердцем, а всем своим существом, опытно — потому что он прикоснулся к краю Его ризы, Его одежды — поверить в существование Бога. Он стоит перед Богом, Который есть полнота жизни, торжество жизни, полнота любви крестной, себя отдающей любви, спасающей любви. Он должен познать, что Христос — Спаситель его, и что от Него можно научиться всему, что приведет человека к полноте вечной жизни. Без этого вступить в храм нельзя, и поэтому человек, пришедший с улицы, из мира, и познавший свою нужду, оплакавший свое недостоинство, теперь вступает в разряд учеников, его обучают тому, что такое вера Христова. И когда он уже имеет какой-то опыт и какое-то знание, он войдет в храм путём крещения.

О крещении отдельно я сейчас говорить не буду. Но крещение заключается в том, что человек, познавший, принявший Христа как своего Спасителя, берет на себя уподобиться Ему всем, чем только он может уподобиться. Стать на Него похожим всем, чем только он может быть похожим. Пройти через жизнь по тому пути, по которому прошел Христос. Иначе сказать, по пути себя отдающей любви, любви, которая от себя самого отрекается, которая имеет заботу только о человеке, которому другой нужен, о ближнем своем и о Боге.

А для этого надо как бы умереть. Надо умереть в том смысле, что нам кажется, что клокочущая в нас жизнь, сосредоточенная на нас самих, и является настоящей жизнью, что я — кумир, я — центр, я — начало и конец и содержание всего, и вот надо иметь мужество и познать Бога настолько, чтобы сказать: Нет, я теперь понимаю, что со своими мечтами, желаниями, страстями, трусостью, невежеством я стою между мной и моей собственной полнотой, что я себе мешаю быть человеком. Это момент, когда человек говорит самому себе: Ты мне надоел, я больше не могу жить, сосредоточившись на себе самом, отойди с пути, есть вещи настолько более значительные, богатые, святые, чудесные, чем сосредоточенность на мне самом… И когда человек соглашается отречься от себя, сказать себе, своей самости, своему эгоизму, своей сосредоточенности на себе: уйди, сойди на нет, — он может вступить в то, что мы называем смерть Христова, соединиться с Ним через ту не вещественную, а внутреннюю, таинственную смерть, и ожить. Потому что в тот момент, когда человек от себя откажется, раскроется всему, и Богу, и ближнему, и миру — тогда он вдруг расцветает, как цветок раскрывается. Начало новой жизни это воскресение. Он умер — и теперь воскрес; всё смертное, тленное в нем умерло, но родилась новая вечная жизнь, и он теперь в храме, в этом корабле, который его унесет, под водительством Христа и под дыханием Святого Духа, в вечность, в полноту жизни.

Когда посетитель входит в храм, он видит веред собой только пространство; направо, налево — стены, где-то впереди далеко ступеньки, ведущие к иконостасу, за которым, он знает — а то, может быть, и не знает — есть алтарь.

А между дверьми, которые его впустили в этот храм, теми дверь­ми, которые являются образом спасающего Христа, и Царскими врата­ми, лежит длинный ковер. Этот ковер, конечно, никакого мистического, символического значения не имеет. Но он представляет собой в моем воображении путь всей христианской жизни: со двора, с улицы, из мира в притвор, на суд собственной совести, открытость Богу, крик о помощи, вступление в храм — и затем целое восшествие от этой купели крещения до момента, когда у самых Царских врат человек причащается Тела и Крови Христовых, в полноте его христианского образа. Этот путь мы должны сейчас быстро осмотреть, опознать.

Человек находится в том, что называется корабль, т.е., той части церкви, которая содержит в себе и верующих, и алтарь. Корабль это место, где люди находят спасение от разъярившейся бури, но это тоже место, где они знают, что вокруг них волны бьют в стены корабля, стараясь его размыть, разбить, унести их и погубить. И вот это образ Церкви; это место, где люди, которые выбрали веру в Бога, выбрали цельность души, выбрали быть подлинно людьми достойными этого звания, находятся под угрозой смерти со всех сторон, всех тех и всего того, что отрицает Бога и подлинное человечество. Корабль нам говорит о том, что да, здесь мы собраны в путь, но это путь опасный, это путь, который окружен смертью, ненавистью и опасностью.

И, с другой стороны, зная это, вступающий в этот корабль чело­век, глядя направо и налево на своих спутников, познаёт, знает, что это всё люди, которые, подобно ему, выбрали этот опасный, страшный путь, и что они через это сделались ему самыми близкими, самыми родными людьми. Он с ними разделяет самое существо веры и жизни своей. Вокруг — море людское, там могут быть и родные, и друзья, но в каком-то смысле они ему уже не так близки, как те люди, которые вместе с ним выбрали Господом своим Иисуса Христа с готовностью и жить и умирать ради Него и вместе с Ним.

И вот перед ними тоже путь от крестильни до места причащения. Они умерли для себя, ожили силой Божией, и теперь предстоит вся жизнь. Христос о Себе говорит: Я Жизнь, и Истина, и Путь… Он указывает нам, как надо жить, но еще больше Он нам указывает на то, каким человеком надо стать, чтобы быть подобным Ему, подлинно, истинно человеком, и соединиться с Ним в причащении Святых Таин на самом краю алтаря, по эту сторону еще, но на самом крае, и за этим краем — один шаг, чтобы соединиться со Христом по-иному, — не только на жизнь, но и на смерть.…

…

(цикл остался неоконченным…)