Иерархические структуры Церкви

Когда мы говорим о Церкви, мы можем подходить к ней с двух сторон. Катехизис сообщает нам, что Церковь есть общество людей, объединенных одной иерархией, одним вероучением, одним богослужением и т.д. Однако это слишком внешний подход. С таким же успехом можно говорить людям: если вы хотите найти такой-то храм, то вот вам описание его, вот как он выглядит.

Но Церковь узнается изнутри, и “внутреннее” Церкви невозможно определить ни одним из этих понятий — ни одним словом, ни всеми вместе, потому что Церковь — это живой организм, тело. В XIX веке Самарин определял Церковь как “организм любви”. Тело это — одновременно и человеческое, и божественное. Это сообщество людей, которые связаны с Богом не только верой, не только надеждой, или устремлением, или обетованием, но гораздо более органично. Это место, где Бог и Его творение уже встретились, уже заодно. Это само таинство встречи. Это путь, по которому человек может войти в это соотношение.

Церковь человечна в двух аспектах: в нас, пребывающих, так сказать, в становлении, и — во Христе, Который есть откровение Человека. Такого человека, каким мы — каждый из нас в отдельности — призваны стать.

Церковь также есть храм Святого Духа. И мы – каждый в отдельности, индивидуально, — тоже призваны быть местопребыванием Духа. И поэтому как Церковь в целом — все ее члены, — так и каждый ее член являются вместилищем Святого Духа. Вместилищем в том смысле, что мы не можем обладать Духом, однако Он дает нам Себя так, что мы оказываемся охвачены Его присутствием. Опять же в большей или меньшей степени в соответствии с нашей открытостью Ему и нашей верностью Христу, то есть верностью тому, к чему мы призваны: быть совершенным образом совершенного, полного, действительного Человека. И во Христе и в Духе мы — “чада Божии”, дети Бога.

Мы часто думаем о себе в терминах приемных детей. Христос есть Единородный Сын, а мы, так сказать, Его братья и сестры. Так Он нас называет — Своими друзьями. Но мы пребываем на этом уровне только потому, что не достигли в меру возраста Христова. Наше призвание — расти в подобие Христа, чтобы в каждом из нас и во всех вместе можно было увидеть то, о чем говорит как о нашем призвании святой Ириней: во Христе силою Святого духа мы призваны стать не только приемными детьми Бога, но все вместе стать единородным сыном Божиим… И то, что к нам может быть обращен такой призыв — всем вместе быть единственным сыном Божиим, – показывает, насколько полным должно быть наше единство, как оно должно быть совершенно.

Это очень важно. И поэтому, говоря о структурах, мы должны помнить, что вот это и есть сущность, подлинная реальность Церкви, а все остальное только служит этой цели, ее достижению. Безусловно, как я уже сказал, мы только находимся на пути к этой полноте. Но вместе с тем Церковь уже — изначально — есть эта полнота. Как говорил отец Георгий Флоровский, мы одновременно in via — в пути и in patria — на родине, дома. Мы уже дети Царства. Царство уже пришло в мир. Мы все его граждане. И в то же время мы граждане, которые должны — каждый из нас — еще вырасти, в полную, меру Христа, то есть должны стяжать то, что Павел называет “умом Христовым”. Мы должны настолько исполниться Духа, чтобы каждое наше слово, каждая мысль, каждое движение нашего внутреннего “я” — и даже самого нашего тела — было исполнено Духа. Как говорил старец Силуан Афонский, благодать Божия, достигающая нас в духе, постепенно охватывает нашу душу и в конце концов наполняет и тело, так что тело, душа и дух становятся одной духовной реальностью, единой со Христом, и мы таким образом становимся — не только зачаточно, не только в перспективе развития — действительно членами одного Тела.

Когда мы думаем о том, как связаны составные части этого Тела (апостол Павел говорит о глазе, голове, ноге и т.д.), мы должны сознавать, что наше призвание — призвание Церкви — быть иконой, образом Святой Троицы. Единственной подлинной “структурой”, единственным реальным путем, на котором Церковь будет строиться в соответствии со своим призванием, является отображение ею во всем своем бытии тех отношений, которые существуют внутри Святой Троицы: отношений любви, отношений свободы, отношений святости и т.д.

В Троице мы различаем то, что греческие отцы называют “монархией Отца”, то есть единоначалием Отца. Он есть источник, “сердце” Божества. Но и Дух, и Сын  равны Ему. Они — не производные, не вторичные боги, но суть то же, что и Он. И мы должны спросить себя: что это значит? Как мы на земле можем быть образом, иконой этой реальности?

Для нас вершина, предельная точка — это Господь Иисус Христос. Господь Иисус Христос — наш Господь, наш Бог, наш Спаситель и в Нем начало всех структур — тех структур, пронизанных присутствием Духа Святого, которые в Духе и во Христе постепенно соделывают нас — сначала несовершенным, но — образом Святой Троицы. Когда я говорю “образом”, я не имею в виду некую неподвижную структуру, но нечто динамичное и мощное, динамично-живое, как Сама Троица. Некоторые отцы Церкви говорят о Троице в терминах перихорезы — кругового движения хоровода, в котором Три Божественные Лица в одномоментности вечности занимают места друг друга. Они являются Один для Другого тем, чем каждый является для всех — все время, в каждый момент. И это то, к чему мы призваны.

У меня нет времени развить эту мысль. Но если это так, тогда в жизни Церкви есть два аспекта. Во-первых — это по необходимости структуры, потому что мы несовершенны, мы только еще на пути. Мы нуждаемся в водительстве и, как река, текущая к морю, мы нуждаемся в берегах, — иначе мы превратимся в болото. Во-вторых — это живая вода, которую Христос дал самарянке, — вода, бегущая в этих берегах.

В нас есть нечто, что свершено, и нечто, что несовершенно. Если развить сравнение с иконой, можно сказать, что не только каждый из нас в отдельности, но и Церковь в целом подобна иконе, которая была написана совершенно, но затем испорчена, искажена человеческой небрежностью, ненавистью, различными обстоятельствами, всем злом мира, так что для постороннего взгляда человека, чуждого Церкви, некоторые ее части до сих пор выражают эту совершенную красоту, тогда как другие являют следы порчи. И наша личная задача, призвание в своей собственной жизни и в жизни общины, к которой мы принадлежим, — это может быть приход, евхаристическая община, епархия, Церковь поместная или вселенская — состоит в том, чтобы восстановить эту икону в совершенной красоте — в той красоте, которая в ней уже присутствует.

Можно сказать иначе. Святой Ефрем Сирин говорит, что когда Бог творит человека, Он вкладывает в его сердце, в сердцевину его существа полноту Царства или, если угодно, совершенный образ Бога. И цель жизни в том, чтобы пробиваться все глубже и глубже к этой центральной точке — чтобы выявить то, что заложено в глубине. Поэтому, когда мы говорим о структурах Церкви, мы должны помнить, что в Церкви есть нечто, что не может быть структурировано, не может быть организовано, не может быть ограничено правилами и уставами. Это — действие Духа святого в каждом из нас и внутри отдельной общины, а также и вселенского церковного сообщества. И это очень важно, потому что Святой Дух говорит нам и с нами, с каждым и со всеми вместе, или воздыханиями неизреченными, или же с ясностью трудного гласа, призывающего нас на борьбу.

Но, с другой стороны, в нас есть несовершенство и хрупкость, и поэтому должны быть и структуры, подобные лесам строящегося здания или берегам реки, или палке, на которую опирается хромой, чтобы не упасть.

Однако настоящим искушением для Церкви, как и всякой человеческой организации, являются структуры, построенные согласно мирским принципам: принципу иерархии и власти. Иерархии как подчинения, как порабощения, как унижения; иерархии, оттесняющей чужих и ненужных. Нередко в наших общинах (на практике — в очень многих православных общинах, богословски же — в Риме) миряне оказываются не нужны, неуместны. Это — стадо, которое нужно пасти; у него нет никаких прав, кроме того, чтобы быть ведомым к цели, которую, как предполагается, знает духовенство.

В своей крайней форме это проявляется в представлении, что вся полнота власти сосредоточена в руках папства, так что Церковь воспринимается как пирамида, на вершине которой — папа. Это богохульство и ересь, — ересь против природы Церкви. Богохульство же потому, что на том возвышенном месте, которое присвоил себе папа, никто, кроме Господа Иисуса Христа, не имеет права стоять. Поэтому вопрос здесь не в том, хорошо ли будет управляться Церковь, но это хула против Христа и самой природы Церкви.

Вместе с тем, исключая эти две крайности, — под чем я разумею властные структуры и подчинение, которое они предполагают, — мы все-таки должны задать себе вопрос о том, какими должны быть структуры Церкви. Структура, о которой мы говорим, есть та, которую Христос определил словами: Кто из вас хочет быть первым, да будет слугой всем. Смысл иерархии — в служении. Чем выше служитель по своему сану, по своему званию, тем ниже он должен быть в отношении своего служения. Он должен совершать наиболее низкое и смиренное служение, а не наиболее высокое.

Для тех, кто знает французский язык, я приведу пример. Однажды во Франции журналист задал мне вопрос: почему христиане так высокомерны, что употребляют такие титула, как “Ваша Эминенция” — “Ваше Преосвященство”? Это относилось ко мне персонально. И я ответил: А почему нет? Это знак нашего предельного смирения. Есть горы, есть холмы, а есть просто бугры (по-французски une eminence — небольшая возвышенность, бугорок. — Прим. пер.). И я думаю, что с богословской точки зрения это был правильный ответ. Это именно то, чем должен быть патриарх, митрополит, архиепископ, епископ, духовенство и т.п.: оконечностью перевернутой пирамиды, когда они находятся снизу и пирамида стоит на одной точке, обозначающей высшего иерарха — самого низшего служителя. Вот это мы должны снова осознать.

Но мы сможем это осознать только тогда, когда восстановим понимание Церкви как тела и сообщества с множеством функций, а не множеством групп, соединенных так, что одни стоят на головах у других. В данном случае я имею в виду то, что мы должны восстановить понимание роли и достоинства мирян. У нас был недавно епархиальный съезд на тему царственного священства. Царственное священство забыто. Если оно не забыто в богословских учебниках, оно забыто на практике, в жизни. Я настаиваю на этом, потому что хотел бы, чтобы вы поняли и приняли мою точку зрения — для меня очень важную, очень мне близкую.

Становясь служителями Церкви — священниками, мы не перестаем быть членами Тела Христова, “лаоса” — народа Божия. Однажды на конференции, куда клирики не допускались, а меня пустили, потому что я должен был выступать, меня представили словами: “Здесь присутствует митрополит Антоний, который является мирянином в духовном сане”. И это совершенно верно. В некотором смысле “лаос” включает в себя также и клириков, но с другими функциями. Мы должны восстановить это понятие о святости и достоинстве мирян. Если же мы этого не сделаем, мы не можем говорить о структуре Церкви как об образе Троицы. Мы не можем сказать, что в Троице — и сейчас я скажу нечто почти кощунственное — существует “хозяин” и подчиненные ему рабы. Бог Отец — это не “начальник” в Троице, рядом с которым есть еще два меньших начальника.

Действительно, отцы говорят, что Бог творит мир двумя руками, которые суть Сын и Дух, и в этом контексте такое сравнение уместно. Но по существу Три Лица Троицы совершенно равны друг другу, и так же существует полное равенство всех членов Церкви. По-иному быть не может.

Конечно, существует иерархическая структура, в которой тот, кто выполняет наибольшее служение, кто является слугой для других, есть наибольший в очах Божиих. В этом все дело. Но это менее всего заметно в нашей литургической практике, потому что наша Евхаристическая литургия во многом переняла формы византийского императорского двора, придворного ритуала. И поэтому не так уж трудно епископу чувствовать себя “центром”, главой общины, окруженным служителями меньших рангов, за которыми в отдалении, стоит и народ. Но это неверно.

Литургия совершается всей общиной, а не только священнослужителями. Вот почему я неоднократно говорил, что тот, кто не присутствовал с самого начала службы, не может подходить и причащаться — если, конечно, не существует серьезных, уважительных причин. Ибо иначе он не участвует в совершении литургии. Если кто-то приходит в середине литургии и хочет причаститься, это значит, что для него литургия — все равно, что ресторан, где повара приготавливают блюда, а ты приходишь, когда тебе надо, и просишь для себя порцию.

Это очень важно: мы должны снова понять, что “лаос”, народ Божий включает клириков. И в этом смысле различные члены рукоположенного священства занимают каждый свое собственное, особое место в созидании Церкви.

С самого начала, с первой главы книги бытия призванием человека было освящение всего творения Божия. Святой Григорий Палама говорит, что человек сотворен принадлежащим двум мирам: миру Божию — духовному миру, и миру материи. И не потому (это уже я добавляю), что он есть высшая точка в процессе эволюции, наиболее совершенная обезьяна, ставшая несовершенным человеком, а потом развившаяся во что-то еще. Человек не был сотворен из наиболее совершенной обезьяны. Согласно Библии, он был сотворен из праха земного. Бог взял как бы основной материал всего творения и из этого сделал человека. Так что человек участвует во всем, что было сотворено из земной пыли, начиная с малейшего атома и кончая самой большой галактикой, а также во всем остальном, что мы видим в окружающем нас тварном мире с его растениями, животными и т.п.

Это чрезвычайно важно. Если Бог стал человеком во Христе, значит, Христос участвует, как и каждый из нас, в материальной пыли, в галактиках, в атомах, в животном мире, во всем, что принадлежит тварному миру. Он воспринял опыт всех творений. Он — один из нас, но в Нем каждая тварь может увидеть себя самое в том предельном состоянии, которое является ее призванием, ее целью.

То же самое, когда мы думаем о хлебе и вине Евхаристии. Хлеб и вино остаются хлебом и вином в том смысле, что они не становятся чем-то иным по сравнению с тем, что они есть. И вместе с тем, исполненные силы Духа Святого. Они становятся Телом и Кровью Христа, — не переставая быть тем, чем они являются. Таким же образом мы призваны стать сынами Божиими в Единородном Сыне — “единородным сыном в Единородном Сыне”, — не преставая быть уникальными личностями — каждый из нас. Каждый из нас уникален пред Богом, а не только — одна из особей человеческого рода, подобных друг другу. В книге Откровения говорится, что в конце времен каждый получит имя, которое знает только он и Бог, — имя, совершенно выражающее сущность каждого, его уникальную связь с Богом.

И поэтому, когда мы говорим об иерархии, мы должны понять, что необходимо восстановить правильный подход к ней: как иерархии служения, иерархии смирения, иерархии, в которой нет места господству, власти. Бог избрал бессилие, когда даровал нам свободу, право ответить Ему “нет”. Но Бог во Христе, Бог в Духе приобрел иное качество: не власть, которая убеждает, но авторитет, который может убеждать. Это не одно и то же.

Авторитет есть качество человека — и Бога, — способного быть убедительным, но, не заставляя нас делать что-либо. И если наша иерархия постепенно придет к пониманию, что ее призвание — обладать авторитетом, а не властью, тогда мы будем ближе к тому, чем Церковь призвана быть: живым телом, “организмом любви” — но не сентиментальности. Ибо Христос говорит о любви словами: Нет большей любви, как кто положит душу свою за ближнего.

Поэтому, говоря о структурах Церкви, нужно сказать: да, они необходимы. Но отношение со стороны людей, находящихся на “командных высотах”, должно быть отношением служения. Я среди вас как слуга, — говорит Христос. И мы — как и Он – призваны быть слугами. Структуры необходимы, потому что мы хрупки, греховны, потому что диавол искушает нас, потому что мы — незрелы. Но эти структуры должны быть подобны Закону Ветхого Завета, который апостол Павел называет “детоводителем”, педагогом — тем, кто учит и направляет.

Когда мы читаем в начале книги бытия, что человеку было дано господство, мы всегда толкуем это в терминах права на управление, на порабощение, на подчинение; права относиться ко всему творению как к подвластному. На самом деле слово “доминирование” в английском и французском происходит от латинского “доминус”, которое может означать “владыка”, “повелитель”, а может значить и “учитель”, “наставник”, “мастер”. Наша задача — быть этими “наставниками”, приводящими все творение к полноте единения с Богом, а не доминировать, не господствовать. Но в этом процессе, как я сказал, необходимы и структуры, и формальное, институциональное священство.

Почему вообще священство? Позвольте мне сказать, — и это мое предположение, так что всякий, богословски, более сведущий, чем я, может поправить меня, — позвольте мне предположить, что каждое человеческое существо призвано привести в область Бога все, что его окружает: обстоятельства жизни, места, где он живет, существа. Но одного человек не может совершить: он не может сам себя освятить. Мы не в состоянии актом воли, по своему собственному решению стать тем, чем мы не являемся по причине нашего отступления от своего призвания. Вот почему Христос и Святой Дух входят в мир и действуют, и поручат нам сакраментальное служение, то есть служение священников, назначение которых — приносить Богу элементы этого тварного мира, так чтобы они могли быть изъяты из области греха и введены в область Божию. А Бог затем воспринимает их и освящает силою Святого Духа.

В этом смысл священства. Его административный аспект — это не сущность его, а нечто уже побочное, второстепенное. И поэтому оказывается, что существует “структурированный” народ Божий — лаос, к которому принадлежат и клирики, то есть священство, назначением которого является литургическое служение, совершение священнодействий или, лучше, создание ситуаций, в которых может действовать Бог. Потому что, — если речь идет о литургии, — никто не может совершать литургии и на самом деле она не совершается никем, кроме Самого Христа: Он — единственный Первосвященник всего творения. Мы можем произносить слова, делать жесты, но тот, кто приносит эти дары Богу, есть Христос; и сила, которая претворяет эти дары в Тело и Кровь Христовы, которая преображает воду, взятую из колодца, в воду вечной жизни, есть Дух Святой.

Пер. с англ. А. Кырлежева

Опубликовано: «Континент». № 82 (1994, № 4). С. 246-253