О церкви и причащении

Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Как таинственна Церковь! Единая в глубинах, единая в корне, и одновременно так болезненно, так чудовищно разделенная! В Литургии, после слов «Святая святым!». священник преломляет перед причащением Святой Хлеб, уже освященный, который есть Тело Христово, и говорит: «Раздробляется и разделяется Агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, но освящаяй причащающияся…» Не есть ли это и образ Церкви в истории? Если правда то, что все, которые веруют во Христа, все, которые через крещение умерли со Христом и восстали с Ним, если правда, что они все едины с Ним, тогда правда тоже и то, что единство существует, и мучительная правда, что мы разделены на всех уровнях.

Можем ли мы сказать, что мы так едины друг с другом, что ничто не может разорвать эти узы солидарности и любви? Можем ли мы сказать, что Церкви, которые называют себя Христовыми, так едины, что у них нет расхождений в вере, нет соперничества, нет подозрительности и неприязни — всего, что немыслимо в едином теле, в котором живет единый дух и которое должно явить миру, что Бог, придя в мир разделенный, как ключ музыкальной гармонии, привел все в единство и цельность.

Мыслимо ли это? И, однако, это так. Мы можем сказать, что никто, кроме святых, не способен пережить это единство, о котором мы говорим. Но этого недостаточно: сказать, что только святые переживают его, не означает, что мы имеем право остаться на положении наблюдателей, а в нашей повседневной жизни мы переживаем так мучительно нашу разделенность и отчужденность! Можем ли мы сказать, что мы друг друга любим? Нет, никак не можем! Мы любим нескольких, игнорируем многих, с неприязнью или даже с ненавистью относимся ко множеству других… Едины ли мы? Да, в благословенные минуты, когда молитва вдруг понесет нас, когда Бог становится важнее всего и мы забываем о себе и, в каком-то смысле, друг о друге, и видим друг друга только во Христе; но иначе — нет.

И это заставляет нас ставить вопросы, каждого о себе самом, о себе самой: имею ли я право подходить к Трапезе Господней? Да, я, может быть, провозглашаю православную веру — в той мере, в какой я знаю и понимаю, цельной и неповрежденной; но недостаточно провозглашать вещи языком и устами: надо отождествиться с ними так, чтобы то, что мы провозглашаем, исповедуем на словах, было бы нашей жизнью. Мы можем быть еретиками, мы можем быть отступниками от Церкви и от Христа тем, как мы живем. Вот почему Апостол говорит нам: «Берегитесь! Берегитесь того, как вы живете, чтобы нам не причаститься в осуждение, чтобы, придя к причастию, мы не оказались неспособными приобщиться Богу, к Которому пришли.»

У апостола Павла есть очень страшные слова об этом; он говорит, что нам надо беречься того, как мы принимаем Тело и Кровь Христову, потому что это — огонь и мы можем сгореть в нем… Самое, может быть, трагическое то, что мы не сознаем ни того, что Тело и Кровь Христовы — огонь, ни того, что, приобщаясь недостойно, мы засыхаем и постепенно превращаемся в золу. Но есть еще и другие слова; святой Симеон Новый Богослов нас предостерегает, что, если кто приходит к Причастию без живого чувства Христа, Которого он встречает в Таинстве, тот принимает не Тело и Кровь Христовы, — потому что в Своем милосердии Христос попускает его принять только лишь хлеб и вино. Это ли не трагично?

И когда мы думаем о себе и ставим перед собой вопрос, то кто из нас может приобщаться Святым Тайнам? Да, мы должны исповедовать православную веру, и мы должны принадлежать Церкви, но такой принадлежности недостаточно. Мы должны принадлежать ей жизнью: вся наша жизнь должно быть в соответствии с жизнью Христовой, наши мысли должны соответствовать Его мыслям, наше сердце должно быть в гармонии с Его сердцем, наша воля должна быть Его волей; может быть, несовершенно, потому что мы все еще неспособны на это, но по крайней мере тоской, решимостью, в страстном и суровом усилии преодолеть в себе все, что чуждо этому.

Кто же может тогда приступить? Совершенно очевидно — никто, кто не присутствует на Литургии с ее начала, потому что Литургию совершает не священник, она совершается в общине, и участие каждого члена общины необходимо для ее свершения; так что, если вы не потрудились прийти к самому началу, и не думайте подходить к Причастию, вам нет места в Приобщении.

И если, размышляя над собой, мы обнаруживаем ненависть, отвержение кого бы то ни было, если внутренне, нашим сердцем, нашей волей, нашей жизнью и делами мы отказываемся от примирения с кем бы то ни было, то мы не смеем подходить к причастию. Христос сказал: «Если принесешь дар к алтарю и почувствуешь, что имеешь нечто на кого-то — оставь свой дар, пойди примирись, и только тогда подходи…» — потому что иначе мы причащаемся в осуждение себе, посягая на право быть со Христом, одновременно отвергая кого-то, ради кого Он стал человеком, за кого Он умер на кресте.

Станем же бережно относиться к этому. Не жадность, не корысть должны приводить нас к причащению, не желание получить что-то для себя самих; а желание приобщиться Христу так, чтобы быть с Ним в согласии мыслью, сердцем, умом, делом, всем, чем мы являемся, и просить Его, чтобы это согласие стало возможным Его силой и благодатью.

Будем же снова и снова задумываться над этим! Возможно ли, чтобы мы приходили просто получить, а не для того, чтобы разделить со Христом Его мысли и Его судьбу? Можем ли мы сказать в Молитве Господней «прости, как я прощаю», если в нас есть непрощенность? И если так, то как можем мы приходить причащаться? Вот, задумаемся над этим, чтобы не пришло на нас, не сбылось над нами предупреждение святого Симеона Нового Богослова и еще более страшное предостережение апостола Павла. Аминь.

Опубликовано: Newsletter № 248, март 1992.

ЖМП 1997 № 8.