О блудном сыне
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Притча о блудном сыне нам всем так известна — казалось бы, что снова можно о ней сказать и что снова можно в ней найти? И действительно, если бы эта притча, которая так глубоко врезалась в сердце, была один раз нами поистине воспринята, то не нужно было бы об этом больше говорить, а можно было бы каждый раз, как приближается Пост, радоваться радостью сына, который вернулся в отчий дом, и радостью отца, который своего сына обрел после того, как много лет он был мертв. Но это не так. Каждый год возвращает нас к этому дню, и каждый год эта притча встает перед нами новым упреком, обостренным упреком, потому что каждый год мы так ее пережили, так её поняли и так мало сделали. Взглянем же на нее вновь и попробуем вновь её понять.
Два сына — два совершенно разных положения по отношению к отцу. Один молод, не укрощен еще в своих страстях, с сердцем живым, но заблуждающимся. Другой зрелый, но холодный: человек, который умудрился прожить рядом с этим отцом, каким он нам представляется в притче, и ничем не измениться; который в конце притчи представляется нам лжеправедником, — вернее нет: человеком, который никогда по-настоящему сыном своему отцу не был. Он сам это говорит: Я как раб тебе служил все эти годы, а ты мне не дал награды… Сыном по-настоящему он никогда не стал — и вот первое положение.
Можно сказать, что мы трагично в себе совмещаем часто и странно обе картины. С одной стороны, Отец наш небесный, Бог, нам так хорошо известен, мы так хорошо, глубоко знаем Его любовь, мы так прибегаем к Нему с верой, с радостью, с надеждой, зная, что будем встречены, как блудный сын, и вместе с этим, живя в таком изумительно глубоком и тесном соотношении с Ним, мы сыновьями Его не делаемся, потому что когда до нас доходит очередь явить свои чувства, мы оказываемся черствыми, холодными наемниками, да и то редко верными и преданными наемниками нашего Отца. И, с другой стороны, когда мы взглянем в свое сердце, то видим, как мало в нем света, чистоты, прозрачности, как оно полно еще резких противоречий, страстных движений, неправды разного рода.
А если мы взглянем дальше на эту притчу: разве редко бывает, что мы поступаем в жизни как этот юноша, который всё получил от отца, всё, что только отец мог ему уделить, и который всё это унес и расточил.
Вернемся памятью в ранние годы нашей жизни: сколько было живого чувства, сколько было способности и силы вдохновенья жить, жить евангельски, жить не только правдой, но и всей красотой и дивной глубиной Евангелия. Всё получили, всё взяли, вошли в жизнь, и вот, в зрелые годы или к старости, оглядываясь назад, смотришь и видишь, что опустели руки, опустело сердце, опустела душа и стала пустынной внутри и пустыней вокруг — и почему? Потому что богатство отчее мы взяли, и вместо того, чтобы сеять широкой рукой, давать, давать, давать от любящего сердца, мы этим богатством жизни торговали, покупая себе вечным богатством временных, проходящих, дешевых, неверных друзей.
И вот, мы теперь с этим стоим — каждый из нас с этим стоит, каждый ушел когда-то с полными руками и обеднел. Что же остается делать? Вспомним слова Девы Богородицы, сказанные Ею на празднике брачном в Кане Галилейской: Что бы Он ни сказал — сделайте; и вспомним первое слово, которое Христос принес Своей проповедью: «Покайтесь!», т.е. повернитесь лицом к Богу; вы шли в далекий путь, расточая богатство, и теперь смотрите: изголодалась душа, исхолодалась, одинока; войдите в себя, вспомните, откуда вы шли, с чем, от Кого, и вернитесь.
Станем идти этим покаянным путем в дни наступающего Поста, в дни, ведущие к этому Посту; станем идти с сознанием своего обеднения, своей нищеты, понимая, что по праву — кто же нас назовет сынами, дочерьми этого дома, отчего дома? И вместе с этим поймем, что для Отца нашего мы ничем никогда не можем быть, кроме как сынами и дочерьми, потому что мы Ему родные, потому что мы Его дети, потому что мы можем быть недостойнейшими детьми, а для Него мы — Свои ; и когда будем идти в Отчий дом с разбитым, горестным сердцем о напрасно прошедшей жизни, или пусть понапрасну прошедшем одном годе, последнем годе, будем думать, что мы к Отцу идем, к Тому, Кто нас так возлюбил, что когда мы всё взяли от Него и ушли, Он не отнял, а сказал: Иди с миром, а Я буду ждать, чтобы ты вернулся, буду ждать одиноко, потому что ты Меня оставил, но Я не изменюсь, Я буду Тот же, только ты прочтешь на Моем лице, что годы, которые прошли, принесли скорбь, и боль, и тревогу о тебе.
Вот, как нам надо идти, с надеждой светлой и с горем в душе, горем о том, что мы оказались такими недостойными Того Отца, Который есть дивный, и пойдем, пойдем твердо, пойдем решительно, чтобы уже, вернувшись, в Отчем доме остаться и вглядеться в этого Отца и вырасти в сынов и дочерей Отчего дома, не стать подобными рабообразному старшему сыну, а стать, как Отец. И в тот момент, когда мы вернемся, когда откроется нам Отчий дом, когда мы войдем в его тишину, его совершенную глубину, в сияющую радость и крепость и чистоту этого дома, тогда нам всё будет отдано, мы облечемся в первую ризу, которую мы сбросили презрительно, чтобы одеться в чужие одежды, получим перстень от Отца, т.е. ту печать, которой в древности человек запечатывал свои письма и которой Отец отдает Себя в наши руки — честь и имя и богатство Свои, всё отдает за одно слово истинного покаяния.
И поэтому поспешим — через неделю будет говориться здесь же о грядущем суде, когда будет уже поздно. А теперь еще время, время радости покаяния, радости духовной весны. Аминь.