Всех святых, в земле российской просиявших
Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Мы празднуем сегодня день Всех Святых, в земле Российской просиявших. С одной стороны, больно видеть, что мало народу собралось на наш праздник вспоминать тех, из которых выросла Святая Русь. И мне хочется остановиться на некоторых моментах в жизни этой зачинающейся Святой Руси, потому что в итоге мы не должны только вспоминать прошлое, прославлять тех, которые перед Богом являются воплощением всей святости, всей богоустремленности, всего страдания и всей славы нашей Родины. Мы должны вглядеться в их жизнь и поставить перед собой вопрос: какой они нам дали пример, и что мы можем осуществить по этому примеру?
И вот первое, что вспоминается в истории нашей Родины — это встреча славян русских с Православием в великом соборе Константинополя. Возвращаясь к князю Владимиру, они ему говорили: «Мы не знаем, на небе мы были или на земле». И вот это осталось одним из основных свойств русской веры и благочестия. Сознание того, что, пришедши во храм, в удел Божий, в дом Божий, мы находимся перед Его лицом, и что, действительно, находясь еще на земле и воздавая Ему славу, поклоняясь Его святости, мы в каком-то отношении, уже в вечности.
И это мы должны осознавать все больше и больше. Храм — это не место, куда мы собираемся для частной молитвы (хотя и это, конечно, должно иметь место), но храм — это место, где живет Бог. В наше время храмы во многих странах стали для Бога убежищем, потому что Он отвергнут, изринут из общества человеческого и безбожием — активным, злобным, и безразличием. Это место, которое вера человеческая выделила на земле грешной как удел Божий: здесь Он у себя дома. И это осуществлено верой людей. И это больше, чем когда-либо, осуществлялось во время темных дней русской революции, когда извергался Бог из жизни, и когда подвижническая вера некоторых людей сохранила Ему дом-убежище. Приходя сюда, мы можем ликовать о том, что Бог с нами, «С нами Бог!», как мы поем в Рождественскую ночь.
И это мы должны осуществлять в жизнь. Когда мы приходим в храм, мы должны осознавать, что приходим в удел Божий. Весь мир, может быть, во зле лежит, но храм — это место святости. И мы к нему должны относиться, как к величайшей святыне, — ничего в него не вносить пустого, греховного, злобного, бессмысленного, а только встретиться здесь лицом к лицу с Живым Богом, поклониться Ему в безмолвии богопочитания.
Вот что пережили наши предки, и вот что мы должны продолжать переживать, хотя, увы, часто мы привыкаем к присутствию Божьему. Мы привыкаем к тому, что храм является как бы нашим храмом и забываем, что это — дом Божий, куда мы должны входить, как мытарь, останавливаясь у притолоки и говоря: «Боже, милостив буди мне, грешному. Я не имею права войти в этот священный придел».
Это первый опыт, который вы должны воспринять из древности Русской Церкви, и которым продолжали жить и действовать столетиями, — и до сих пор.
Второе — мне хочется вспомнить двух первых святых мучеников-страстотерпцев Российских Бориса и Глеба. Они тоже для нас могут послужить живым и животворным примером. На них шел с войной их родич, желая их убить для того, чтобы унаследовать их удел. И они решили не сопротивляться, — как они могли сопротивляться и проливать кровь своего родного человека? И тут они нам дают пример того, как мы должны относиться ко всякому человеку и в личной жизни, и когда поднимаются страшные образы войны. Мы должны помнить, что те люди, которые на нас, может быть, пойдут, которым мы призваны сопротивляться, являются нашими братьями, и что мы не имеем права горделиво, нагло идти на них войной с сознанием нашей праведности и их неправедности.
Но мы имеем пример также и других воинов в течение русской истории. И мне хочется вспомнить только святого Меркурия Смоленского, который должен был вместе со своими согражданами защищать свой город от нападения иноплеменников. В какую-то ночь он был на страже. Он вдруг увидел, как подкрадываются враги. Он вышел один и напал на них, и многих из них убил, спасая жизнь своих сограждан. Но он осознавал, что убийство есть грех, и что он осквернил в себе образ Божий, и что он должен принести искупительную жертву за то, что он совершил. И, спасши город от врагов, он безоружным вышел из него и пошел в стан, против которого он только что воевал, и дал себя убить. Он себя принес в жертву заколения — как бы искупления того, что он пролил человеческую кровь, спасая своих сограждан, и, однако, через это не получая прощения.
И дальше вспоминаются другие образы. Мы часто думаем о юродивых как о людях, которым подражать невозможно; образ жизни, который описан в житиях святых, для нас не только недоступен, но и не желанен. Но есть другие формы юродства. Юродство заключается, в сущности, в том, что человек отказывается от первенства и гордыни своего ума, что он делается в светском отношении безумцем для того, чтобы быть достойным того Бога, Который «безумно» стал человеком, «безумно» принял крест и смерть для нас.
И есть примеры в поздней истории русской общественности хотя бы о некотором ряде юродивых, которые не тем себя отличали, чем отличали себя древние юродивые, но которые отказались от разума, от логики, от ума, от чести быть признанными другими людьми. И один мне вспоминается, некий Яков, который в 19-м веке посетил как-то сумасшедший дом и увидел, в каком несчастье, в каком безумном ужасе живут эти безумные люди,- в цепях, беззащитные, голодные, грязные. И он решил им помогать. Но не тем, чтобы их посещать и приносить им пищу, одежду, помощь, утешение, — он притворился сумасшедшим. Его заключили в сумасшедший дом, и он в течение целых дней играл роль сумасшедшего. А когда наступала ночь и санитары-стражи уходили, он забывал о своем безумии и облекался в мудрость Божию, и утешал, укреплял и, порой, исцелял тех, которые с ним на цепи в одной камере были. Он сумел отречься от чести, которую дает человеку его ум, для того чтобы «безумно» служить другим людям, которые потеряли разум.
Вот пример. Мы не можем все уподобиться ему, но мы можем все поставить перед собой вопрос: какую роль играет в нашем представлении наш разум? Как мы дорожим, как мы стараемся быть в чести, как мы стараемся, чтобы люди признавали в нас людей не только разумных, но умных, мудрых! А вот человек, который сумел отказаться от славы для того, чтобы послужить в смирении, в унижении, в насмешках другим людям, которые тому же подвергались.
Мы вспоминаем также и князей российских. Никто из нас подобного места в обществе не занимает, но что делали князья русские? Они собирали русскую землю, они собирали людей воедино во имя любви к Родине, во имя преданности друг другу. Они собирали людей для того, чтобы они были едины со Христом и во Христе.
Разве мы не можем уподобиться в малом тому великому, что мы видим в них? Разве мы не можем создать в нашей общине взаимное уважение, взаимную любовь? Разве мы не можем позаботиться о том, чтобы все, которые приходят в этот храм — свои и как бы не свои еще, которые еще не бывали здесь, которые нам еще не знакомы — были восприняты и стали частью любящего, единого общества, которое называлось Святой Русью и которое является мирским выражением Церкви в русском народе?
И одно, последнее. Вспоминаются также те люди, которые, охваченные любовью к Богу и изумленные тем, что Бог для них сделал, шли для того, чтобы с другими поделиться этим чудом Божественной любви, этим чудом веры, их приобщить тому, что является вечной жизнью уже на земле. Но они не занимались как бы совращением других людей из одной веры в другую; они шли, являя в себе, собой, а не только в своем учении, красоту, дивность Божественной любви. И есть пример у нас — святого Стефана Пермского, который научился пермскому наречию для того, чтобы веру Христову принести этому народу. Против него восстали жрецы, хотели остановить его деятельность, потому что многие к нему приходили и веровали через него. И пришли трое по поручению жрецов, чтобы его убить. И они вернулись, не тронув его. И когда жрецы поставили им вопрос: «Почему? Вы же были посланы для того, чтобы уничтожить этого человека?», — они сказали: «Мы не могли этого сделать. Он нас встретил с такой любовью, из него сияла такая любовь, что мы пали на колени и попросили его благословения».
Вот чем должны бы быть все православные христиане. Мы должны бы быть сиянием Божественной любви; мы должны бы быть любовью, выражаемой истиной, — но не истиной, которая нападает на полуистину или на ошибочность, но истиной, которая ее возводит к полноте, и которая дает другим людям приобщиться к той славе и красоте, и диву Православия, которое нам было дано незаслуженно, как дар Божий.
Вот все, что я хотел сказать о наших древних святых. Но эти древние святые — в том виде, в котором я сейчас говорю — являются для нас примерами, образами, которые мы можем осуществить в нашей жизни. Мы не можем быть юродивыми по образу древности. Мы не можем быть тем, чем были другие до нас, но мы можем быть самими собою, воплощая в себе Евангелие Христово во всей его красоте, во всей широте его, и мы можем научиться от наших русских святых тому, как можно прожить, чтобы целая громадная страна уверовала в Живого Бога и начала новую жизнь.
Нам дано быть рассеянием, то есть семенем, которое Бог рассеял по лицу всего Запада и других стран. Будем таким сеянием и принесем плод, о котором может радоваться и ликовать Господь. Аминь.
Опубликовано: Соборный листок № 321, июль-август 1998 г.