Если понять, что содержание храма — это та тишина, та глубина, в которой находится Бог, то понятно делается, почему человек, идущий в храм, еще только пускаясь в путь, настроен так, как он не бывает настроен, когда идет на работу или в гости. В храм собираешься с момента, когда просыпаешься и знаешь: Я иду на встречу с Живым Богом. И одеваешься по-иному, и готовишься по-иному, и стараешься, чтобы разговоров лишних не было, чтобы не рассеивало ничто недостойное той глубины, в которой только и можно пережить содержание храма. И по дороге идешь серьезно; идешь, как на встречу с очень значительным или с очень любимым человеком, не рассеиваясь пустыми мыслями, а зная: я иду на встречу — ну, скажем просто, — с возлюбленным, с самым дорогим, драгоценным человеком или существом, какое у меня на свете есть.
По церковным правилам (но, конечно, эти правила были писаны тогда, когда храмов было очень много и дорога из дому до храма была недолгая) по дороге полагалось читать молитвы. Начинали путь, сказав: Благословен Бог наш, всегда, и ныне, и присно, и во веки веков. То есть навсегда Он благословен; что бы ни случилось, что бы со мной ни было, я благословляю Его имя. Эти слова Благословен Бог говорят о том, что я Богу верю до конца, что я иду на встречу с Ним, и что бы ни случилось пона пути туда, в самом храме или на пути обратно, имя Божие для меня святыня, и я его благословляю.
Когда доходишь до самого храма, останавливаешься на мгновение: это дом Божий, это Божий удел. И крестишься перед храмом не только на икону, которая видна, но и на самый храм: это место селения Божия. Вступая в него, мы говорим: Вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святому Твоему во страсе Твоем. И вступаешь в этот храм, останавливаешься, не спешишь никуда, стоишь мгновение, потому что ты вошел в удел Божий. Все это пространство, все это место посвящено Богу в мире, который Его отрицает, который Его не знает, в мире, где у Него нет ни места, где главу преклонить, ни гражданства, ни права жительства. В храме Он дома; это место, где Он у Себя и принимает нас как хозяин; это святое место, куда можно вступить только с такими чувствами, которые достойны и самого человека, и Бога, Которого идешь встречать. И поэтому человек кладет на себя крест: Во имя Отца и Сына и Святого Духа… Я вошел в Божий удел во имя Божие, я не принесу в этот удел ничего недостойного Его. Вернее, все, что недостойно, должно быть здесь очищено, омыто покаянием и обновлением души. И, постояв несколько мгновений, идешь, как в обычном доме, к Хозяину этого дома. Мы идем к той иконе, которая стоит посередине храма и представляет собой образ Христа Спасителя. Мы идем первым делом с поклоном к Хозяину, становимся на колени, кланяемся Ему до земли в знак глубочайшего нашего почтения, благоговения, трепета внутреннего; ставим свечу, которая изображает наше горение. Пламя чисто, мы нечисты; оно представляет собой чистоту, которая все-таки горит перед Богом, как свеча, которая привела нас на встречу с Ним. И мы целуем эту икону. На церковном языке это называется прикладываться: человек губами прикладывается к образу, целует его. Некоторые люди (я в том числе), целуя икону, всегда говорят: Да не дам Тебе поцелуя, как Иуда Тебя поцедовал! Дай мне поцеловать Тебя, как ребенок целует мать, как целуешь любимого, почитаемого человека, без обмана, без неправды. Причем в русской традиции Спасителя Христа, Божию Матерь, святых — в лицо не целуют. Целуют либо руку, либо Евангелие, которое держит Христос, но к лицу не прикасаются; так же как в обычной жизни мы целуем в лицо только людей очень нам близких.
Опубликовано: «Войду в дом Твой…» — СПб.: Сатисъ, 2011. 78 с.