Разговор начистоту. «Я не хороший человек, но все, что я говорю о Боге - правда...»

В наш журнал пишут разные люди, как правило, искренне ищущие Истину. Часто нам задают один и тот же вопрос, сформулировать который можно так: зачем ходить в храм, выполнять какие-то правила, придуманные священниками? Ведь человек уже встретил Господа, зачем же эту светлую встречу омрачать какими-то условностями: заучиванием молитв, чтением всевозможной церковной литературы? Ведь самое главное в жизни человека уже произошло: он уверовал!

Самое основное — это встреча с Богом и то, что человек встретил Бога, выбрал Его своим Богом, посвятил Ему свою душу и жизнь. И если бы человек жил в отрыве от всего христианского общества, то он мог бы на этом остановиться. Например, в древности люди узнавали о существовании христианской Церкви, принимали крещение и порой больше никогда не имели общения с Церковью, потому что жили в других частях римского государства или в местности, где не было христианских общин и священников. Поэтому, конечно, главный вопрос в том, чтобы сохранить в себе этот живой опыт о Боге, опыт встречи с Богом.

Наше богослужение, церковные правила развивались очень постепенно, и развивались они в помощь, а не в ограничение молитвенной свободы или лирической открытости Богу. Иногда у нас нет слов. Рвется душа к Богу и хочет Ему что-то сказать, но слов нет. А если посмотреть в молитвенник, то можно найти слова, которые написали святые. Потому что они тоже оказались в таком же положении, им хотелось что-то сказать от себя Господу. И они это выразили в той или иной молитве.

Но тут надо принять в учет то, что, во-первых, совершенно немыслимо идентифицироваться, слиться с десятком молитв вечернего или утреннего правила, как будто они просто твои. Ведь каждая из них написана каким-то одним святым, и он вложил туда свой опыт о Боге, о своей собственной судьбе, о том, как он видит жизнь и мир. И когда мы их читаем, мы не можем просто сказать: «Я всецело заодно с этим святым.» Но ты можешь быть честным и сказать: «Я ещё неопытный, я не знаю точно, как выражать самое глубинное, что во мне есть по отношению к Богу. И вот я возьму ту или иную молитву, именно те молитвы, которые уже доходят до моей души, и буду читать. Причем буду говорить вместе со святым — от себя. Что-то я могу сказать честно его словами, но от себя. Чего-то я сказать не могу, я ничего об этом не знаю.» Приведу пару примеров.

Помню, когда я был подростком, то «насмерть» поссорился с товарищем. Я пришел к моему духовнику, отцу Афанасию и говорю: «Батюшка, что делать? Когда я читаю молитву «Отче наш» и дохожу до слов «и оставь нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим», я не знаю, как это сказать — потому что не прощаю, не могу простить и никогда не прощу». Отец Афанасий сказал: «А в чем проблема? Когда дойдешь до этих слов, скажи: «Господи, не прости мне моих грехов, так же как я не прощаю Кириллу, моему другу». Но я не мог так сказать, я хотел быть прощенным. А батюшка сказал: «Хочешь, но не можешь. Иди домой…». Через некоторое время я вернулся и услышал слова духовника: «Ну, если не можешь, тогда «перепрыгни» через эти слова». Я попробовал, но не смог, потому что хотел быть прощеным. Опять вернулся. И услышал: «А ты хотел бы быть в состоянии ему простить — чтобы хоть это доброе намерение Бог принял от тебя?» — «Конечно, хотел бы!» — «Когда дойдешь до этого места скажи: «Господи, в меру того, как мне хочется простить его, Ты и меня прости!». И так батюшка меня через эту молитву «протянул» до момента, когда я сообразил: я поссорился из-за пустяка — и ради этого себя лишаю Божьего прощения? …

Другой пример того, как мы можем пророй положиться на слова молитвы и на молитву святого, когда у нас нет ни веры достаточной, ни уверенности. У меня был такой позорный случай. Когда я жил с бабушкой и мамой, у нас в квартире завелись мыши. Они полками бегали, и мы не знали, как от них отделаться. Мышеловки мы не хотели ставить, потому что нам было жалко мышей. Я вспомнил, что в требнике есть увещевание одного из святых диким зверям. Там начинается со львов, тигров и заканчивается клопами. И я решил попробовать. Сел на койку перед камином, надел епитрахиль, взял книгу и сказал этому святому: «Я ничуть не верю, что из этого что-то получится, но раз ты это написал, ты, значит, верил. Я твои слова скажу, может быть, мышь поверит, а ты молись о том, чтобы это получилось». Я сел. Вышла мышь. Я её перекрестил: «Сиди и слушай!» — и прочел молитву. Когда я кончил, перекрестил её снова: «Теперь иди и скажи другим». И после этого ни одной мыши у нас не было!

Вот вам два примера, оба позорные в том, что касается меня. Но это говорит о том, что мы не можем просто взять молитву святого и прочесть ее, как будто она наша, и думать, что мы на уровне святого или «отделались». Вопрос в том, что читать те или иные молитвы не так просто. Надо эти молитвы продумывать, процеживать. Надо выбирать те молитвы, которые тебе подходят.

Есть в одном письме святителя Феофана Затворника слова, где он говорит, что, когда ты читаешь псалом, и на второй строчке все твое внимание уйдет в слова и они тебе в душу ударят, останься с этими словами. И вот этому надо учить людей.

То же самое относится к хождению в церковь. Там люди могут встретить Бога каким-то особенным образом. Но если им надо встретить Его под контролем правил, они, может быть, и не придут второй раз. В Париже у нас была дама, заведующая домом престарелых. Она была искренне верующей, приняла православие по убеждению. Она была французской графиней, очень элегантной, культурной женщиной. Когда она первый раз поехала в Россию, то пошла в храм в своем лучшем платье, в лучшей шляпке, с накрашенными губами. А старушка в храме повернулась, посмотрела на неё и сказала: «Миленькая, да в храм нельзя входить разряженной, как проститутка. Дайка я тебя поправлю!» Она плюнула в платок и вымыла ей лицо…

В каком-то смысле это то, что получается, когда человек приходит ещё незрелый. Ему все указывают: того не делай, этого не делай. А надо дать человеку войти и на своем уровне погрузиться в то, что происходит в церкви. Знаете, богослужение, молитва похожа в каком-то смысле на то, как мы можем пойти на концерт и слушать произведения великого композитора. Всего мы не можем воспринять, но что-то до нас доходит. И по мере того, как мы снова это слышим, мы созреваем и все глубже и глубже уходим в этот музыкальный, психологический, а затем духовный мир данного композитора. То же самое нам надо делать с людьми, которые приходят в церковь. То есть не требовать от них невозможного.

Владыка, в Церкви, по идее, люди должны быть если не святыми, то хотя бы стремящимися к Свету, к Господу. Почему же даже в этом святом месте мы часто встречаем недостойных людей?

Вопрос справедливый. Я думаю, что дело священников и сознательных мирян -воспитывать других людей в правде, в чистоте. Это просто несчастье, что на самом деле в Церкви порой происходит то, о чем вы говорите. Но все-таки это Церковь, откуда — вот что меня поражает — Христос не уходит! Потому что Он пришел грешников спасти, и Он пришел с ними быть и хоть Своим присутствием что-нибудь в них изменить. И если мы верны Христу, то можем забыть, что за человек рядом со мной стоит.

Я думаю, что мы всегда можем найти в другом человеке много нехорошего. Однако если я знаю, что пришел в дом Божий, что здесь живет Христос, что Он до сих пор распят ради тех людей, которые недостойны Его воплощения, Его учения, Его смерти и воскресения, то закономерен вопрос: «А я-то каков? Неужели я могу осудить этого человека, которому никто никогда не помог стать другим? Что я могу сделать для этого человека?» Не сказать что-то замечательное, величественное, а что-то сделать для него, на себя посмотреть и начать себя уважать.

Мне кажется, что первое, чему мы должны научиться — это уважать себя самих и, конечно, другого.

Одна знакомая жаловалась мне, что ее сын стал… ходить в православный храм! Он был художником, но бросил искусство, к науке стал относиться с подозрением, свое прошлое увлечение стал называть исчадием ада. С тревогой она спрашивала меня, не является ли Православная Церковь такой же сектой, как некоторые другие религиозные организации? Ведь именно в секте человек становится косным, не способным воспринимать все многообразие мира. Может быть, говорила она, Православная Церковь — символ косности, не успевающей за современностью?

Быть христианином, это значит быть таким человеком, который может в любую ситуацию, в любые занятия внести свет Божий. Конечно есть развратная музыка — и есть возвышенная музыка, есть искусство того или иного рода; но не искусство виновато, а виноват данный человек, который ищет и старается выразить что-то, что в нем есть, и оно у него выходит уродливо. Так же как человек, у которого нет слуха, но который хочет петь — у него все, что он ни запоет, делается ужасным.

И нет такой сферы в культуре, которая не может быть освященной. Если мы возьмем историю Церкви, то, например, святой Иоанн Дамаскин писал стихи и музыку. Многие иконы были написаны святыми. А научные исследования — это попытка как можно глубже познать мир, каким Бог его сотворил, и то, что с ним произошло из-за человеческого отпадения от Бога. После средней школы я учился в Сорбонне, изучал физику, химию и биологию, а затем учился на медицинском факультете, где я получил откровение о Боге. Я одновременно начал открывать и тайны мироздания, и то, что писали святые отцы и духовные авторы. И это слилось у меня в одно. Это не значит, что так обязательно случиться, но это не вина науки, литературы или музыки. Я думаю, что мы должны быть готовы встретить всё, что у нас есть на свете в области знания, культуры и т.д., вглядеться и посмотреть, что в этом есть такое, что говорит истину о Боге и о человеке. И помочь другому разобраться в этом.

Владыка, в августе этого года должна состоятся канонизация православных христиан, замученных в годы советской власти. Среди них в лике святых предполагается прославить последнего Российского монарха Николая II и всю царскую семью. Сейчас в нашей стране существует множество мнений по этому поводу, ибо личность царя вызывает много вопросов. Какое Ваше отношение к канонизации и императору Николаю?

Я думаю, что канонизация царской семьи законная вещь и справедливая. Потому что происходит не канонизация монархии как таковой, а канонизация человека или группы людей.

Это не попытка занять позицию – «монархисты против не монархистов». Это признание того, что из себя представлял государь император как человек и как он рассматривал свое место в России. Как человек, мы знаем, он был нравственным, чистым, с открытой душой. Его отношение к своему служению было классическое: монарх перед Богом представляет всю свою Родину и всех своих подданных. Поэтому, когда пришло время распятия самой России в ужасах гражданской войны, революции и последующих десятилетий, он счел невозможным от этого уйти. Ему предлагали бежать из России в Англию, но он отказался, потому что считал, что представляет Россию перед Богом и народом, и что если его страну распинают, то и он должен принять распятие. Это, как мне кажется очень точно выразила одна из дочерей государя, великая княжна Ольга. У нее есть такие строки:

…И у преддверия могилы

Вдохни в уста твоих рабов

Сверхчеловеческие силы

Молиться кротко за врагов.

Они именно отдавали свою жизнь в единстве с русским народом и с Родиной. Поэтому вопрос об их канонизации, как мне кажется, стоит на этой почве. На почве личной нравственности, личного осознания ответственной солидарности с судьбой России, с русским народом…

Сейчас распространено мнение что необязательно регистрировать брак. Если люди верны друг другу и любят друг друга — почему они должны дожидаться какого-то обряда и до этого срока откладывать близость?

Знаете, за столетия у нас сложилось сложное отношение к любви человеческой, к телесному и душевному общению и к браку как таковому. Один из отцов Церкви писал, что мир не мог бы существовать без таинств, и во всем языческом мире осталось одно таинство после падения человека — это брак. Потому что это то действие, через которое Бог соединяет двух воедино и присутствует в этом единстве. Поэтому брак не обуславливается церковным обрядом, он обуславливается той любовью, которая из двух делает одно.

Но это значит, что эти двое должны действительно друг друга любить, они должны стать действительно едиными. В христианском опыте брак — это икона взаимного отношения Христа и Церкви! В сущности, разница между сожительством по любви в полной чистоте и браком церковным в настоящем смысле слова именно в том, что в светский брак еще не есть икона Христа и Церкви. И вот если говорить в этом смысле о браке церковном по отношению к гражданскому или просто взаимной любви, соединяющей двух, тут есть ещё один момент: самое главное здесь то, что в церковном браке Христос вступает в семью и раскрывает новые горизонты взаимоотношений между людьми.

Многие люди, приходя в храм, замечают там очень много таких же обыденных отношений, бытовых сцен, какой-то неестественности в общении людей — а ведь именно от этого большинство из них бежали и пришли в Церковь! Они ждут чистых, сейчас принято говорить – «неформальных» — отношений между людьми…

Знаете, в древности, в самом начале, с Церковью соединялись люди, зная, что это смертельно опасно. Первое поколение христиан было чистым, потому что принадлежать Церкви значило быть готовым на мученичество. Потом Церковь была признана государством, и положение изменилось.

Теперь принадлежать Церкви ничего подобного не значит. И потому в этом смысле Церковь стала в значительной мере светским обществом, которое верит в Бога, во Христа. Но в этой Церкви есть главные моменты, которые спасительны. В этой Церкви есть люди, которые действительно всю жизнь отдали Христу, для которых встреча со Христом было переменой всего. И они незаметно в этой среде находятся.

Кроме того, Церковь — это место, где мы можем встретить Бога так, как порой мы не можем встретить Его на улице. Хотя и бывает, что мы Его встречаем совершенно в неожиданных обстоятельствах. Это больше относится к войне, чем к мирному состоянию. Мне довелось видеть, как люди просыпаются от греховной жизни на войне. Или, например, в период, когда у нас в эмиграции была неописуемая беднота и голод, но маленькая группа людей создавала маленький храм в каком-нибудь подвальном помещении, и этот храм был местом убежища для Христа Спасителя… В мире, который Его отверг, люди голодные, холодные, бедные создавали место, которое Ему полностью принадлежит.

Но когда тихо и мирно — оказывается, что это делать гораздо трудней. Ведь мы говорим о Церкви как о Доме Божьем. Это место, где Бог живет. Это место, куда мы приходим к Нему и понимаем, что Он тут есть. И порой люди это чувствуют. Я помню одного человека, который как-то зашел в наш храм. Он должен был передать посылку нашей прихожанке, хотя сам был безбожником. Он хотел прийти к концу службы, но, когда зашел в храм, ему «не повезло» — служба ещё не отошла. Он сел в глубине церкви. После, когда все уже ушли, он продолжал сидеть. Я подошел к нему и попросил выйти, так как нужно было закрывать храм. А он говорит: «Я хочу знать, в чем тут дело? Я неверующий, но у меня чувство, что что-то здесь происходит. От чего такое ощущение. От мерцания свечей, от заунывного вашего пения или это коллективная истерика? В чем дело?» Я ответил, что с моей точки зрения это Божье присутствие, но если Бога нет, то у меня нет ответа для него. Этот человек захотел прийти в храм ещё, но только тогда, когда не будет людей. Он опасался какого-либо «гипнотического влияния», как он сказал. Приходил три-четыре раза и все время чувствовал чье-то присутствие. «Знаете, я заметил ещё, что люди приходят в церковь с одним выражением лица, а уходят с другим, с каким-то просветленным. А когда они идут по ступенькам и что-то получают от вас, то у них глаза другие. Значит что-то происходит. Если ваш Бог пассивный, Он мне не нужен, но, если активный — это дело другое. Давайте встречаться и говорить о Нем» … Через год он крестился.

Этот храм и люди в нем, конечно, не святые; но самые обыкновенные люди, коллективно стоящие в присутствии Христа — вдруг делаются носителями чего-то. И если ты обращаешь внимание не на людей, а на то, что создается соборностью, тогда ты можешь уловить что-то, несмотря на греховность людей.

Знаете, я священник уже 50 лет с лишним, и я нехороший человек, но то, что я говорю о Боге — правда. И если то, что я говорю — правдиво, то, несмотря на мою греховность, это может до человека дойти. Есть такое японское присловье: «Если ты стреляешь из лука в цель, твоя стрела не пробьет центра мишени, если одновременно не пробьет твоего сердца».

Беседовал Павел СЕЛЕЗНЕВ

Опубликовано: Фома. Православный журнал для сомневающихся.

2000. № 10. С. 8-13, фот.