Я хочу поделиться с вами всем, что накопилось... Беседа 17

Я закончил прошлую беседу рассказом о сотворении Адама и Евы, о том, как человек — Адам — из которого была взята Ева, взглянул на нее и увидел в ней себя в неизреченной славе, красоте и святости и воскликнул: здесь я и здесь она!.. И здесь новый шаг был совершен в уподоблении человека Лицам Святой Троицы. В предыдущей главе нам было сказано о том, что Бог сотворил человека, мужчину и женщину сотворил их, по образу и подобию Своему; и здесь разверзается, раскрывается тайна этого богоподобия.

Сегодня, однако, нам приходится взглянуть на трагедию, потому что новосозданная эта двоица, которая какое-то мгновение времени или неисчерпаемо долгий срок была иконой Троичного Божества, как она разбилась? Что случилось? Что случилось, что появился тот мир, в котором мы живем, раздробленный, разбитый, потемневший, в котором мы не умеем смотреть друг на друга и видеть друг в друге неизреченную красоту?

История падения начинается, однако, до падения человека, Адама и Евы. Есть маленькие отрывки, которые указывают, намекают на это событие в Ветхом Завете и также и в Новом, также и в писаниях отцов. Собирая это в очень упрощенном виде, я хочу поставить вопрос о том, каким образом то, что было создано совершенным, без пятна и порока, могло вдруг превратиться в тот ужас, который мы называем падением. Это началось не на земле, а в мире ангелов небесных.

Ангелы были созданы Богом совершенными, прекрасными. Но так же, как и человек был создан в невинности и призван к святости, они были созданы без пятна и порока и, однако, должны были через свое приобщение к Богу расти все выше и выше, светлеть, приобщаться к тайне Божественной святости. Отцы Церкви издревле ставили перед собой вопрос о том, как эти ангелы могли отпасть от своего призвания, как они могли пасть и перестать быть ангелами и стать демонами. Объяснения были даны разные, которые, в общем, не удовлетворяют, большей частью. Было сказано, что ангелы Божии позавидовали человеку, узнав о том, что в Предвечном Совете было решено, что Сам Бог воплотится и станет человеком с тем, чтобы и человек мог вырасти в меру приобщенности Божеству. Есть объяснение через зависть, через гордыню, разные объяснения.

Но мне пришлось прочесть одно объяснение, написанное древним писателем Лактанцием, которое неясно говорит о том, о чем я хочу сказать сейчас, может быть, превосходя его мысль. Он говорит о том, что ангелы Божии возрастали в святости своей, приобщаясь все глубже, все совершеннее к святости Божией, что их пронизывал постепенно Божественный свет, что они начинали светиться светом Самого Бога. Святой Григорий Палама нам говорит, что ангелы стали светами вторыми. Бог был первый Свет, единственный Свет, а они по приобщению делались светильниками, светами. Они не были отягощены плотью, телесностью, хотя и ангелы Божии не являются чистыми духами в том смысле, в котором мы говорим, что Бог есть Дух. Они приобщались к тому, что представляет Собой Бог, и в них все ярче, ярче и ярче сиял Божественный Свет; они делались, как я только что сказал, светами вторыми. И вот Лактанций, как мне помнится, говорит о том, что в какой-то момент некоторые ангелы взглянули на себя и были потрясены той красотой, тем величием, который они собой представляли, тем, что в них влился свет Божественный, что они были приобщены в этом смысле к Божеству. И один из них, Денница, Люцифер, Светоносец, как бы загляделся на себя и воскликнул: Зачем мне больше? Я обладаю всем, о чем только можно мечтать, я сияю светом, Божественным светом, я — Божественный свет в этом мироздании, вместе с другими ангелами, которые выросли в мою меру. Зачем нам Бог, когда мы сами сияем так же, тем же светом?.. И в этот момент они отпали от Бога. В этот момент Божий свет в них потух, остались только твари, которые только могли или покаяться, чего они не могли в этот момент сделать, увлеченные собственной красотой, которую они от Самого Бога получили, которая отражала Божественную красоту и сияние, и они отпали и стали темными силами. И вот эти темные силы и положили начало падению человека.

В библейском рассказе мы видим, что Бог два пути определил человеку для полного своего возрастания: один путь — прямой, безгрешный, подлинный: это было приобщение к Нему Самому, приобщение к Его премудрости, и такое глубокое приобщение, что человек мог познавать все, что создал Бог, как бы умом Божиим, не просто своими догадками, а приобщенностью к Божественной премудрости. И другой путь — это путь познания тварного мира на уровне этого мира и его тварности. Призвание человека было в том, чтобы так приобщиться Богу, так соединиться с Ним, чтобы Божественная премудрость в нем жила, чтобы в нем выражалась, его питала, ему раскрывала все тайны бытия Премудрость Божия, принятая в любви и в поклонении Самому Богу, в послушании в том смысле, в каком я пробовал его описать несколько бесед тому назад, то есть в способности так молчать всем своим существом, чтобы слышать голос Божий в себе, который все перед нами раскрывает. Да молчит убо всякая плоть человеческая — говорится в песнопении Великого поста.

Был другой путь, как я сказал, путь как бы естественного познания, познания мира, который сродни человеку, потому что человек своей телесностью, своей материальностью, даже своей душевностью приобщен к созданному миру. Вне Бога полного познания невозможно было получить, но какое-то изначальное познание можно было уловить; и вот на этом темные силы и уловили человека.

В Библии сказано, что в раю было два дерева: древо жизни и древо познания. Древо жизни это древо как бы образно приобщенности человека Богу, такой приобщенности, что он питался бы всем Божественным и в Боге все видел, как бы изнутри Божией Премудрости глядел на все создание и видел это создание, как видит его Бог. И второе — древо познания, которое стоит и которое нам дает возможность глядеть на все Богом созданное, дивиться красоте, премудрости, познавать многие тайны, которые заложены в творении, но как бы не полностью через приобщение с Богом. Не видеть вещи так, как их видит Бог, а только изначально бороться для этого видения.

Большей частью, когда мы слышим о падении человека, нам это представляется как окончательная катастрофа. Человек отвернулся от Бога и выбрал путь естественного познания. Но не так об этом думает святой Ириней Лионский, который был учеником святого Иоанна Богослова. Он говорит, что и тут человек не был Богом оставлен, что он не был как бы присужден навсегда блуждать во тьме, не зная, не познавая того мира, в котором он создан. Он говорит о том, что это трудный путь, но, что вглядываясь, вдумываясь, вживаясь в тот мир, которому мы принадлежим,— потому что он Божий, потому что в нем сияет Божий свет, потому что на нем запечатлена Божественная премудрость, человек может постепенно раскрывать эту Премудрость. Понимать Бога через Его творение, до момента, когда, дойдя до предела возможного естественного познания, он открывается к познанию Божественному. Он открывается к тому, что оставляет свои попытки познать естественным умом то, что сотворил Бог, и останавливается в молитве, в поклонении, в молчании, в созерцании Бога. Так что даже падение, в представлении святого Иринея Лионского, не является окончательной катастрофой, не является концом судьбы человека. Но тот путь, который мог бы быть путем быстрого постепенного светоносного восхождения и углубления в тайны Божии, превращается в долгий путь искания, блуждания, ошибок, исправлений и страдания. Вот как святой Ириней объясняет этот отрывок из книги Бытия.

А дальше? А дальше между Богом и человеком создается, не вырастает, а вдруг, мгновенно открывается пропасть, потому что в тот момент, когда человек выбрал естественное познание мимо Бога, он уже с Богом не в отношении взаимной глубинной любви и доверия, а в отношении вопрошания, порой и страха. Нам Библия рассказывает о том, как Адам и Ева услышали, как Бог ходит в раю. Это, конечно, образы, потому что весь этот рассказ является, как бы образной попыткой довести до нашего сознания что-то, что описать невозможно, на нашем языке сказать то, что случилось в мире, которого больше нет. И когда они сознают около себя присутствие Бога, Которому они уже не приобщены, как раньше, детской любовью, детским доверием, совершенной отдачей себя, готовностью и желанием все только через Него познать, они испуганы и оба прячутся от Бога. И Бог их зовет: Адам, где ты?.. И Адам отвечает: я обнаружил, что я наг, что я голый, и мне стыдно… — Кто тебе об этом сказал? — Ева сказала… К этому мы вернемся через несколько минут. Но тут вдруг оказывается, что доверие, простота, которая была в начале, пришла к концу.

В тот момент человек мог бы еще, вернее — уже понять, что с ним случилось. Но в этот момент он еще не понимает; он только сколько-то помрачен, но он не понимает до конца, что с ним совершилось. Он думает, что может продолжать расти, становиться собой, познавать мир как бы параллельно с Богом. И тут входит в силу очень страшный закон. Жить можно — в том смысле, в котором Бог жив, и в котором живы те, которые в Боге и с Ним — только приобщенностью с Ним. В момент, когда человек отрывается от Бога, у него остается только один путь: рано или поздно умереть. И это именно случается с первой четой. Смерть через них входит в этот мир. Они потеряли источник Жизни, и без источника Жизни — Жизни больше нет. И начинается трагический период, в котором мы участвуем, когда человечество и весь живой мир познают смерть и приобщаются смерти. Это очень страшно. Но если мы вспоминаем то, что святой Ириней сказал, это не абсолютно безнадежно.

Но тут целый ряд вещей совершается. Изначально человек имел плоть, вернее, имел тело, имел душу, и в нем обитало дыхание Божие, которое Господь вдохнул в него. В тот момент, когда человек отворачивается от Бога, эта иерархия колеблется, остается в первом плане то, что принадлежит к естеству. Дух уже не познает Бога, как он Его познавал изначально, и поэтому дух не может руководить, вести человека от силы к силе, от славы к славе, от земли на небо, в глубины Божии. И в человеке тускнеет его человеческое сознание и появляется то, что мы называем плотью. Изначально человек состоял из тела и души. И то, что отцы называют телом, это та же плоть, но пронизанная духом, одухотворенная, освященная. Теперь эта освященность заколебалась, и тело в значительной мере стало плотью, то есть тем же телом, но уже не таким одухотворенным, не таким чистым, не таким гармоничным. И уже не душа и не дух правят всем человеком, а взаимное как бы равновесие разных сил, а порой борьба между ними. И отсюда рождается то, о чем говорят Отцы все время, о борьбе человека со своей плотью, потому что эта плоть является тем же телом, но отяжелевшим, потерявшим свою духовность, уже не приобщенным и не руководимым духом человека и через этот дух — Духом Святым. И дальше, когда мы вглядываемся в наш опыт, мы приписываем этой плоти нашей все дурные влечения, мы виним нашу плоть в том, в чем мы должны были бы винить наш дух. Я вам уже упоминал слова святого Феодора Студита о том, что после падения весь мир, включая самого человека, стал подобен доброму коню, которым руководит пьяный всадник. Человеческая душа, человеческий дух, потеряв свое единство с Богом, потеряв свою гармонию, уже не может гармонично, правильно вести всего человека, и человеческая телесность, его плоть начинает себя вести анархично. И вместо того чтобы познавать, как и отцы это делали, что виновен дух человека, что виновно его сознание, его душа, его воля, мы виним свою плоть, которая является жертвой нашего отпадения от Бога и отпадения от той цельности, которая нам была изначально дана. Это очень нам важно помнить, потому что, как кто-то из отцов сказал, борьба с плотью — это борьба за тело. Это, кажется, сказал отец Сергий Булгаков; борьба с плотью это борьба за тело, борьба за то, чтобы наша плоть была возвращена к той славе телесности, которая ей была дана изначально. И это нам вручено, это наша задача: всеми силами нашими, всей силой воли направить себя обратно к Богу, вернуть себя к Богу послушанием, то есть вслушиваясь в голос Божий, который в нас продолжает звучать и который еще звучит вокруг нас через Священное Писание, через святых отцов, через святых, и стать снова Человеком. Если же мы теряем полностью эту приобщенность к Жизни, то остается только полная смерть.

Вы, наверное, помните рассказ о том, как пришел потоп, как Бог взглянул на людей, которые тогда ушли всецело в вещественность этого мира, и, как сказано, стали плотью, уже не телесностью, а плотью. И Господь сказал: лучше им умереть; как бы они вечно не жили (это мои слова) только как трупы, как плоть без духа. И пришла на них смерть. Как это страшно!..

Но и тут мы можем не терять надежду, потому что пути Господни неисповедимы, и мы можем видеть, что тот Бог, Который создал всё и вся для того, чтобы жизнь жительствовала, чтобы жизнь Божественная пронизала все, Он и их не оставил. Но мы должны понять, что если мы не приобщаемся через наш дух, через нашу душевность к Богу, то мы не можем нашу плоть обновить так, чтобы она стала телом. Если вы поставите вопрос о том, какая разница, взгляните на жития святых, посмотрите на видение Мотовилова, который видел святого Серафима во славе, когда он всем своим телесным существом засиял перед ним, когда Мотовилов не мог на него смотреть, потому что ломили глаза. И когда Серафим сказал: ты не мог бы меня таким видеть, если бы в это мгновение и ты не был таким… Это то, что мы видим также и на горе Преображения, о чем я уже говорил, как Христос вдруг засиял Божественным светом весь, всей плотью Своей непорочной, совершенной, неоскверненной, но и одежда Его засияла, потому что Его одежда — вещество этого мира — ничем не было от мира оторвано, кроме человеческого греха. И как свет этот лился на все, что окружало Его, как эти лучи пронизывали и камни, и утесы, и растения, и как (мы это видим в иконе Феофана Грека) из глубин, из недр каждого вещества, которое было тронуто этим светом, засиявал вечный Божественный свет. Потому что мир, вещество этого мира, не пало, — пал человек, и мы оскверняем и осквернили этот мир; и от нас зависит, нам поручено под руководством Христа стать водителями, наставниками этого мира обратно в райское состояние. Но для этого человек должен сам вернуться к Богу, приобщиться к Нему так, как святые приобщались.

Когда я говорил о рождении Евы от Адама, о том, как человек, всецелый человек разделился как бы на два лица, то я говорил о том, как оба эти лица увидели друг в друге ту совершенную красоту, хотя бы изначальную, к которой они были призваны. И вот после того как человек отошел, отпал от Бога, не отрекся от Него, а просто заблудился, они престали видеть друг друга такими, какими они видели себя и другого. Глядя друг на друга, употребляя слова святого Мефодия Патарского, который написал это на латинском языке, они глядели друг на друга и говорили: это мой alter ego, это другой я сам. И в тот момент, когда они отпали от Бога, Который является силой соединяющей их, они смотрели друг на друга и каждый из них сказал (это опять-таки мысль этого святого): я — ego, тот — это alter, это уже не друг в русском смысле слова, то есть самый близкий мне человек, другой я, я в ином лице; это иное существо. И вот в этот момент (об этом Лосский писал несколько раз) вместо двух лиц стали друг перед другом два индивида. Индивид — латинское слово, которое означает последнюю степень разделения, дальше разделять нельзя. Если вы возьмете двух из нас, мы индивидуумы друг по отношению к другу, в том смысле, что каждый из нас замкнут в себе, как бы закрыт под своей кожей, и делить дальше невозможно, потому что если пробовать делить каждого из нас дальше, то это убийство. Это тело, это душа, это те или другие части тела, но это не цельный человек. И вот этот страшный момент, когда из двух лиц, которые были едины и познавали себя как одно, появилось два индивидуума, два отдельных лица, которые уже не составляли полностью одно целое. Я говорю “полностью”, потому что грех человеческий не смог разрушить дело Божие и отделить двух людей, которые были призваны быть едиными. В этом смысле (к этому, может быть, я успею сегодня вернуться или следующий раз) нам надо помнить, что человеческий грех не окончательно все разрушил.

Но тут оказалось, что они друг на друга посмотрели и увидели не себя самих во славе, а иного, и сказали: нам стыдно, я голый, я голая, он голый, она голая, мы голые, что нам делать? И говорится в Библии: Бог сшил им одежду кожаную. То есть они облеклись в какую-то одежду. Но они теперь познали себя как нагота, вместо того чтобы познать свое нагое тело как торжественное, ликующее сияние красоты. Этому мы можем найти сравнение. Когда мы смотрим на работу великого художника, будь то статуя, будь то картина, и видим нагое тело, мы видим в нем только неизреченную красоту, гармонию. Когда нам показывают порнографическое изображение тех же телес, мы видим только уродство, ужас, оскверненность. И вот это и случилось в тот момент. Человек посмотрел на другого и не увидел его как самого себя, а как чужого, как нагого. Здесь начинается история падшего мира, потому что вместе с тем как человек пал, пала и вся природа, весь мир, потому что, как я говорил уже не раз, человек был создан для того, чтобы быть вождем этого мира от тварного совершенства к приобщенности к Божественной красоте, к Божественной жизни. Человек сам отпал и уже не может этот мир вести, и весь мир заколебался, и весь мир превратился в нечто страшное. Вы, может быть, помните это место, кажется, в шестой главе книги Бытия, когда после потопа человеку, который настолько отпал от Бога, что больше не может жить только своей приобщенностью Богу, Господь говорит: теперь тебе все твари отданы; они будут твоей пищей, а ты будешь их ужасом… Вот то соотношение, которое существует теперь со времен падения между нами и сотворенным миром. Вместо того чтобы быть как бы вершиной этого мира, быть вождем этого мира от земли на небо, быть проводником Божественной красоты, славы, святости в этот мир, мы стали предметом страха и ужаса. И мы это видим постоянно вокруг нас, и увы, мы это видим и в нас самих.

Но все ли разбилось одновременно с падением человека? Нет, не все. Один из отцов Церкви (мне кажется, что это святой Григорий Великий) писал о том, что мир не мог бы продолжать существовать без таинств, то есть без таких действий или таких состояний, когда Божественное вливается в тварное, когда тварное перерастает себя самого, когда Божественное, вливаясь в тварное, приобщает эту тварность к вечному и к Божественному. И вот об этом он говорит, что единственное таинство падшего мира — это брак; брак, понимаемый как соединение двух существ, которые друг на друга посмотрели, возлюбили друг друга так, чтобы уже не видеть друг в друге иного, чужого, не видеть другого как наготу, а увидеть другого как красоту. Брак, по слову этого святого, является единственным таинством, которое весь мир держит с момента его сотворения и даже с момента его падения. Брак не как формальность, не как обряд, а как то чудо, которое позволяет двум людям друг на друга посмотреть и сказать: мы уже не двое, а двоица, мы едины, мы двоица так же, как Бог — Троица. И когда появляется ребенок, мы — икона Святой Троицы.

Ветхий мир до Христа этого не мог знать умом, но этот мир это знал опытом. Мы видим в Ветхом Завете ту неописуемую любовь и верность, которая соединяет любящих друг друга людей. Вспомните Вооза и Рахиль, как она говорит ему о том, что она его любит, и твои боги будут моими богами, все твое будет моим, потому что она приобщилась ему, и между ними уже нет разделения, они стали едины — без обряда, без какой-нибудь формальности, а через таинство любви. И вот святой Григорий нам говорит о том, что мир только тем и держится, что таинство любви, то есть Божественная любовь, вливающаяся через человека в мир, делает мир еще жизнеспособным. Этот мир не отпал от Бога, пока осталась любовь. Конечно, это не та любовь, о которой открывается в Евангелии, не та любовь, которая нам обещана, когда, как говорит апостол Павел, Бог будет все во всем, когда мы познаем Бога, как мы Им познаны, когда мы будем приобщены Божественной природе. Да; но теперь уже любовь, которая является как бы сущностью, одним из проявлений Сущности Божией, живет, льется в душах человеческих, соединяя души, преодолевая розность тел и соединяя людей в двоицы по образу и подобию Божию. Над этим надо нам задумываться, потому что когда мы говорим о браке в нашем опыте, часто люди ищут брака, как совершаемого таинства, то есть как обряда, через который двое уже имеют право быть едиными телесно, — потому что душевно никто не может помешать двум быть едиными. Но не обряд создает брак. Брак глубже всякого обряда. Это Божественная любовь и Божественная жизнь, которая не оставила человечество и не оставила мир, когда человек пал. Это диво, это чудо!

На этом я кончу сегодняшнюю беседу и следующий раз продолжу эти размышления над началом книги Бытия и дальше перенесемся из книги Бытия в остальную историю Ветхого Завета и в Новый Завет. А теперь помолчим немного и подумаем. Я знаю, что сказал многое, что для вас, вероятно, чуждо или странно; но подумайте. Это плод моего чтения, моего скудного размышления, но вместе с этим того опыта жизни, который меня поставил лицом к лицу с многими, многими людьми.

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007;

«Спасение мира». – М.: «Медленные книги», 2018