Бывают времена, когда душу охватывает тревога. Тревога бывает о собственной своей судьбе, о судьбе близких, родных, своих. В прошлый раз я говорил о том, что сейчас Русская Церковь находится перед лицом решительных испытаний. И вот многие отзывались на мои слова тревогой, но тревогой не мудрой, тревогой, которая не приносит плода.
В сердце надо нести живую, острую заботу о всех, кто в нужде, но эта забота не должна захлестывать в нас надежду, непоколебимую веру в силу Господню, уверенность, что и врата адовы не могут победить Церкви Христовой. Тревога должна быть в нас, странно, как многое в христианской вере, исполненная глубокого покоя и непоколебимой уверенности. Мы должны научиться стоять там, где средоточие всех сил и где равновесие всех сил, в том месте, в том абсолютном центре всех событий, земных и небесных, которое не колеблется ими никогда.
Помните рассказ о том, как ученики Спасителя вместе с Ним плыли по Тивериадскому морю; разразилась буря, волны захлестывали их лодку, они были в глубочайшем смятении, ожидая погибели, смерти, а Христос в это время, у кормы, лежал и спал. И ученики этого Божия покоя не смогли вынести. Этот Божий покой показался им оскорблением их страха, безразличием к их судьбе, и они пошли Его будить.
Но с какими словами они к Нему обратились? Не со словами безусловной веры: «Господи, прикажи и утихнет буря, Господи, повели и сама смерть пройдет мимо». Они обратились со словами смятения: «Господи, неужели Тебе все равно, что мы погибаем?» И Христос никакого сочувствия им не высказал. Этот крик безверной смятенности Он оборвал твердым словом: «Маловеры! Маловеры, доколе Мне с вами быть?» Доколе Ему, после всех явных чудес Божией власти, Божия милосердия, Божией мудрости, доколе терпеть Ему эти вечные крики о том, что мы погибаем, когда мы знаем, что нет нам погибели. А затем, отвернувшись от них, Христос повернулся и обратился к ветрам и к морю, бьющим по ним валом, и повелел буре замолкнуть и улечься, и буря улеглась.
Мы теперь находимся опять перед событиями, которые вызывают тревогу в душе, но не надо забывать, что эта вновь рожденная в нас тревога только для нас нова, русские люди на родной земле 50 лет несут этот крест, 50 лет идет борьба на жизнь и на смерть между Богом и восставшими против Него людьми, и от того, что теперь какие-то люди, наконец, услышали, наконец, поняли, что там совершается что-то уж очень великое и уж очень страшное, ничего не изменилось. Слава Богу, что до каких-то людей дошло сознание того, что давно было бы пора понять, и в чем давно надо было бы участвовать, не отрываясь от родной Церкви, не предавая ее на одиночество, а оставаясь в ее лоне верными до конца, нося ее крест, а не только ища безответственной свободы. Теперь многие люди, да, услышали, говорят, потому что были глухи 50 лет, и ворвалась в их душу тревога — боятся, что человек Бога победит. Какая жалость! Действительно, и теперь Христос бы встал и сказал: «Маловеры, доколе Мне с вами быть?»
Пусть в наших душах будет глубочайшее сочувствие с Церковью, которая наша, но не в словах только, а в полном с ней единстве, не для того, чтобы их осуждать, когда мы не касаемся и мизинцем креста, который на них лежит уже 50 лет, а делом, единством, и будем с ними едины не только сочувствием, не только единством веры в одной Церкви вне расколов и разъединений, а будем мы с ней едины этой непоколебимой верой, которая держит Церковь уже 50 лет. Владыку Бориса, который был когда-то нашим экзархом, один из священников Запада спросил, есть ли какая-нибудь надежда по-человечески, что спасется Церковь и устоит, и владыка Борис, много лет проведший в концентрационном лагере и много изведавший страдания, повернулся к нему и резко сказал: «Если вы рассуждаете о человеческих возможностях, то вы уже безбожник».
Церковь спасается только силой Божией и совершается в ней и над ней невозможное. Вот, как будем верить, не будем искушать Христа, не будем стараться вовлечь Его в нашу бесплодную тревогу, рождающуюся от колеблющихся сердец, а войдем в Его божественный, крепкий, непоколебимый покой и с непоколебимой верой будем стоять в пределах родной Церкви, едиными со всеми, кто несет ее крест, никогда не разъединяясь ни с ней, ни с кем в ней, потому что ни Церковь ни Христос не делимы.
Аминь.