Беседы на конференции жен священников в Питерборо. Часть 1
В первой беседе мне хотелось бы поговорить о том, что это такое — быть женой священника. Как вы догадываетесь, мои знания получены из вторых рук и, вероятно, не очень велики. Но мне хотелось бы отметить один или два момента из жизни жен наших православных священников, болезненно поразившие меня. Собрав все, что я узнал от разных людей, я пришел к заключению, что в жизни жены священника есть две большие трудности — не на уровне действия, а на уровне бытийном.
Однажды пожилая жена замечательного священника заметила мне: если Авраам принес в жертву своего сына Исаака единожды[1], то каждый священник чувствует, что его долг — приносить в кровавую жертву всю свою семью ежедневно. Мало того: в случае Авраама Бог обеспечил в замену ягненка, а за жену и детей священника Он никакого выкупа не предлагает. День за днем муж или отец приносит семью в жертву тому, что полагает своим долгом: созиданию Царства Божия и церковной деятельности. Когда жена и дети могут видеть реальную ценность действий мужа и отца, жертва болезненна, но имеет смысл. Однако гораздо чаще объективная ценность его действий неочевидна: отчасти потому, что в его деятельности всегда есть сторона, которую невозможно объяснить или передать другим, отчасти же потому, что многое из того, что священник делает, думая, будто строит Царство Божие, совершенно бесполезно и представляет собой пустые хлопоты.
Во втором случае жена должна проявить понимание и помочь мужу различать между созиданием Царства Божия и множеством действий, не имеющих с этим Царством ничего общего; действий, которые рядом с Гефсиманским молением, Крестной жертвой, славой Воскресения и Вознесения представляются почти кощунственными. Но в первом случае от жены требуется вера; подлинная вера, которая помогает мужу действовать, дает ему ощущение доверия и поддержки жены, даже когда она не имеет права понять его действия до конца. Есть проблемы, связанные с частной жизнью людей, о которых жена не имеет права знать, есть проблемы, связанные с исповедью и дальнейшим развитием человеческих отношений, где жена может принять участие, но очень небольшое, побочное, и здесь снова от нее требуется вера, — вера, покоящаяся на доверии и выражаемая словами: «Я не понимаю, почему ты так поступаешь, но я знаю, что ты человек цельный, человек правдивый, человек Божий, человек любящий, и не вмешиваюсь в твои действия, более того, поддерживаю тебя молитвой, преданностью, всеми силами храня покой и устойчивость в доме».
Я менее всего говорю о внешней стабильности семьи, я говорю о прочности, надежности; потому что очень легко действовать, когда тебе доверяют, и почти невыносимо что-то делать, когда человек, которого ты любишь больше всех, сомневается в тебе на самом глубинном уровне.
Есть и другие трудности в жизни жены священника. Любой другой человек, когда что-то неладно, может обратиться к Богу. Жена священника порой не может обратиться к Богу свободно и с открытым сердцем, потому что именно Он — причина ее душевного страдания. Ведь именно на службе Ему, в Его имя, из-за Него возникают трудности, которых иначе могло бы не быть; и это должны понимать и учитывать оба — и муж, и жена, и им следует приносить свои трудности Богу во всей простоте и открытости. И помимо Божьего руководства временами требуется еще чье-то суждение и вмешательство: духовника, друга или епископа.
Я хорошо помню семью одного священника, где возникли большие сложности в отношениях, были потеряны радость и доверие — не по греховности, а из-за праведности супругов. Муж был исключительно хороший священник. Так как он был русский священник, то он и его семья жили в большой материальной нужде. Все свое время и жизнь он отдавал пастве, семья чувствовала себя, совершенно покинутой. Однажды кто-то из детей сказал: «Ох, как бы я хотел быть сиротой, тогда у него нашлось бы время для меня!» Это очень трагические слова. И как-то я сказал этому священнику: «Послушай, ты воображаешь, будто строишь Царствие Божие, но для всех очевидно, что ты разрушаешь собственную семью, а семья есть Церковь, по слову апостола Павла и образу, который он дает. Ты должен отказаться от половины священнической деятельности, чтобы воссоздать свою семью». Он ответил с полным сознанием, что таково призвание священника: «Как же можно? Бог послал меня к этим людям, разве могу я их покинуть?» Тогда я воспользовался своей привилегией духовника и сказал: «Ты сделаешь это из послушания, и если кому-то грозит осуждение от Бога, я беру осуждение на себя, но ты отныне отдаешь полжизни семье».
Он так и поступил, сделав это с удивительной честностью и цельностью. Через некоторое время его жена пришла ко мне и спросила: «Что вы сделали с моим мужем? Мы счастливы!» Тогда я спросил в свою очередь: «И как это повлияло на жизнь прихода? Приход распадается?» И она, а затем и ее муж ответили: «Наоборот, не знаю почему, но мне теперь не нужно бегать из семьи в семью, люди приходят к нам домой, потому что, как они говорят, находят у нас мир, счастье и свидетельство того, что, если дать Богу быть хозяином в доме, дом становится раем».
Я думаю, это очень важно помнить. Может быть, я должен был бы сказать это скорее вашим мужьям, чем вам, но я думаю, всем надо осознавать эту проблему, иначе главным врагом жены священника становится Бог, потому что из-за Него, в Его имя ежедневно приносится Авраамова жертва, из-за Него разрушаются радость, счастье, устойчивость семьи.
Я начал с библейского образа, с Авраама, приносящего в жертву Исаака. Хочу представить вам другой образ. Думаю, что если жизнь священнической семьи будет правильно понята, то, несмотря на волнение, напряженность, борение, среди которых протекает эта жизнь, она может раскрыться ясности, покою и глубине. Вы, наверное, помните отрывок из книги пророка Осии, где Господь говорит: «И дам ей… долину Ахор в преддверие надежды»[2]. «Долину Ахор» можно перевести как «долину тревоги», поскольку на иврите «Ахар» значит тревожиться и «Ахор» — тревога. «Я превращу долину тревоги во врата надежды». Пожалуй, именно это я хотел передать вам в нашей беседе и, может быть, помочь вам различить в этой «долине» очертание и признаки открывающихся врат.
Посмотрим на долину Ахор. Вы помните из Священного Писания, что это одно из самых трагических мест еврейской истории. Именно здесь Иисус Навин приказал забросать камнями Ахана, сына Хармия, вместе со всей его семьей за то, что после падения Иерихона они тайно взяли себе часть общей добычи[3]. Ужас святотатственного воровства и жестокий приговор заставили евреев навсегда назвать место, где это произошло, местом горя, долиной тревоги. Но с этим местом связано и обетование. Исайя говорит, что долина Ахор станет местом «отдыха для волов»[4], местом покоя и мира, а Осия дает еще более прекрасное обещание: здесь будет больше чем мир, здесь будут «врата надежды»[5].
Мы все искуплены и спасены из рабства Господом, все оставили землю рабства, Египет. Мы взяли в собственные руки наше путешествие ко граду Божиему, но вдобавок, как это случилось с евреями на пути из Египта в землю обетованную, некоторые были избраны, чтобы идти под водительством великого пастыря, Моисея, под водительством Христа, которого прообразует Моисей в Ветхом Завете, и также быть водителями и помощниками. Священник в Церкви вместе с семьей принадлежит к тем, кого Бог избрал в помощь великому Пастырю. На этом пути, в конкретных обстоятельствах нашей жизни неоднократно, но символически единожды мы приходим на место, называемое Иерихон. В истории евреев Иерихон был городом, окруженным двойной стеной, в него никто не мог войти, и выйти из него было невозможно, этот город окружил себя стенами и закрылся в них.
Разве это не образ каждой человеческой души, каждой семьи, любого класса общества, любой политической партии, любой группы людей или любого человека, которые из страха или по ненависти отказываются от общения, от контактов, от человеческих взаимоотношений? В такой ситуации находятся священник, его жена и дети. Мы постоянно наталкиваемся на города, обнесенные двойными стенами, защищенные внешней стеной отвержения от других и внутренней стеной замкнутости на себе, и наша задача — заставить эти стены пасть.
Что случилось в еврейской истории? Стены не были сокрушены камнями. Перед лицом отвержения, будь то делом или словом, чем больше вы нападаете, тем больше вас отвергают. К стенам не были применены насильственные способы. Евреям было приказано обойти вокруг стен семь раз (семь — число полноты и исполнения) в созерцательной тишине, неся самое святое, что у них было, — Ковчег; сосредоточив все внимание на Ковчеге и трубя в трубы и шофары (роги).
Бараний рог — шофар (вспомните жертвенного ягненка, упомянутого в начале) — и в Ветхом Завете, и в современном иврите связан с прощением и искуплением. В день покаяния и прощения, в Йомкипур, в синагогах во все времена и по всему миру трубят в шофар. Рог возвещает прощение, но прощение означает падение, разрушение стен разделения. Прощение означает: случилось нечто, что разрушило разделение и создало союз, единение, согласие, общение, связь, зарождающуюся любовь, а может быть, и любовь осуществленную. Евреи шли, сосредоточившись только на своей святыне, Ковчеге, трубя в рог прощения и искупления, и когда на седьмой день время исполнилось, стены рухнули и пали — и город остался незащищенным. Затем случилось нечто в историческом плане ранящее и трагическое; нечто, что я вовсе не стану обсуждать: все население было уничтожено. Но образно говоря, эти люди, замкнувшие себя в отрицании внешнего мира и сосредоточенные на самих себе, олицетворяют такое отношение, в результате которого создается разделение и невозможны более единство, общение и любовь. Они должны были исчезнуть.
Точно так же когда между группами людей или отдельными людьми падают стены (потому что кто-то оказался способен так любить, что прощение пришло к тем, кто не были готовы его принять, мир пришел к тем, кто не были людьми мира), тогда все, что есть отрицательного: неприятие, ненависть, алчность, страх, эгоцентризм и т.п. — должно быть уничтожено, и те, кому было дано это осуществить благоговейной молитвой и провозглашением любви Божией, звуком рога, никоим образом не должны приобщиться испорченности города. А присвоить, что бы то ни было принадлежащее городу отвержения, есть святотатство; тем самым мы становимся участниками самого существа этого отрицания, и вот почему в текстах, которые я привел, Ахан и его семья должны были умереть смертью тех, кто несли это отрицание, потому что сами стали причастны этому отрицанию. Они присвоили нечто, то есть хотели обладать этим, исключив всех остальных. Они стали соучастниками духа Иерихона, а не града Божия; и, однако, эта долина тревоги, долина Ахора, место, напоминавшее о чем-то чрезвычайно трагическом, должно было однажды превратиться в дверь надежды. Особенно трагично, что Ахан и его семья были членами того самого народа, той самой группы людей, которые участвовали в общем богослужении, молились, чтобы пали стены разделения, — и все же эти стены разделения выросли в них самих новым Иерихоном.
Это было предательство, святотатство в среде тех, кому надлежало творить дело Божие. Чрезвычайно важно понять наше положение: мы — израильтяне, в нашей среде Ковчег, мы призваны заставить стены рухнуть; но никакая атака, никакая агрессия не заставит стены рассыпаться; при нападении агрессивность и насилие лишь возрастают. Стены рухнут только от звука горна, трубящего мир, только в результате священной процессии людей Божиих, свидетельствующих о своем единстве с Ковчегом. Это приложимо к священнику с семьей: ведь то была не процессия левитов, не левитское богослужение; процессия была священная не в «клерикальном» смысле, выражаясь современным языком, — это было действие народа Божия. И первое место среди народа Божия, поскольку речь идет о сознательной готовности действовать согласно воле Божией, принадлежит священнику и той, которая едина с ним, и также тем, кто родились от них.
Теперь я хотел бы предложить вам третий образ, касающийся священника и особенно его жены, в контексте человеческих отношений; описывая не специально приходские ситуации, но человеческую ситуацию в ее универсальном, глубоко человеческом аспекте, универсальном в том смысле, что она приложима ко всему без исключения.
Вы не хуже меня знаете вторую главу Евангелия от Иоанна — рассказ о Кане Галилейской[6]. Мне хочется обратить ваше внимание на ту роль, которую играет в этом событии Матерь Божия; не ко всей притче, а к месту Богоматери и к тому, как Она поступает, потому что Она была не просто «полезной» во внешнем смысле — Она играла непреходящую и решающую роль в этом событии.
Кана, деревушка в Галилее. Брак в бедной семье: гости, крестьяне, друзья из соседних деревень, может быть, несколько друзей из маленьких провинциальных городков в округе, как, например, ваша Питерборская епархия; среди прочих приглашена Мария, Мать Иисуса, и также Иисус с учениками. Пир бедняков. Это значит — все, что у них было, уже на столе; они поставили все, что могли, а сердца гостей еще голодны, жаждут еще радости, веселья большего, чем уже испытали, и им не хватает вина. И тогда Матерь Божия обращается к Сыну и говорит: Вина нет у них.
Можно ли поверить, что Матерь Божию волновало, только чтобы запас вина был бесконечен, и чтобы гости могли пить, пока не упьются, и чтобы праздник любви завершился всеобщим опьянением во всем его безобразии? Конечно, нет. Но вы помните образ вина в Писании: вино веселит сердце человека[7], вино бодрит людей. И на другом краю спектра — рассказ о Пятидесятнице, схождении Святого Духа, слова людей, слышавших первую проповедь апостолов: еще слишком рано, чтобы они могли быть пьяными от сладкого вина, и, однако, они говорят как люди опьяневшие[8]. Везде в Писании образ вина есть образ того, что прикосновение Божие, явление Святого Духа может сделать с человеческой душой — зажечь ее так, что она горит пламенем, полным жизни, света, порыва, сияния и тепла.
Матерь Божия обращается к Своему Божественному Сыну не для того, чтобы Он совершил приземленное чудо, которое кончится земной гулянкой, а чтобы Божественное прикосновение придало празднику нечто, что никогда не улетучится, что сделает радость глубокой, вечной. Но обратите внимание на разговор. Я буду пользоваться переводом, который кажется мне наиболее близким к греческому тексту.
У них нет вина. Иисус оборачивается к Матери и говорит Ей: Что Мне и Тебе, Жено? Еще не пришел час Мой. И затем, против всякой логики, ничего не отвечая Сыну, противореча Его словам каждым Своим действием, Матерь Божия обращается к слугам и говорит: Что скажет Он вам, то сделайте. Христос только что сказал, что ничего не собирается делать. Он только что спросил Ее, почему, по какому праву вообще Она обратилась именно к Нему. Она же указывает слугам выполнить, что бы Он ни приказал, и, как бы противореча Себе, Господь совершает нечто. Он совершает чудо в Кане.
Это не цепь бессмыслиц, это нельзя объяснить ошибкой в тексте, это нельзя принять просто потому, что это Священное Писание, в надежде, что когда-нибудь мы сможем понять то, что пока представляется невозможным для понимания. Христианские авторы силились понять этот текст, и из глубин церковного опыта возникло некое объяснение. Святой Иоанн Златоуст принял пессимистическую точку зрения. Он говорит, что здесь мы видим пример обычного поведения матерей: привыкнув приказывать детям, пока те были маленькими, матери думают, что могут продолжать командовать всю их дальнейшую жизнь, и даже Мать Иисуса заслужила упрек в этом. В свете дальнейшего это толкование мне кажется неверным. Я позволю себе реконструировать текст; это будет, конечно, только парафраза и попытка прояснить смысл.
Матерь Божия, тронутая состраданием, знающая, что такое совершенная радость, радость духа, обращается к Сыну и говорит: «У них нет вина, радость тускнеет, пир подходит к концу, но посмотри, сердца их распахнуты, глубоко открыты в ожидании радости». Он отзывается: «Что у нас общего? Почему Ты обратилась ко Мне? Потому ли, что Ты Мать Моя по плоти и из-за этого чувствуешь Себя ближе всех ко Мне? В таком случае Мы все еще в области естественных отношений, а это не область благодати, не область Царства, здесь не бывает чудес; и тогда Мой час еще не пришел». И затем, не отвечая Ему, но свидетельствуя, что Царство Божие неким образом уже пришло, Матерь Божия совершает акт веры: Что скажет Он вам, то сделайте. И поскольку Она — Та, о Которой Елизавета, движимая Духом, вдохновленная Им в самом сильном смысле слова, сказала: благословенна Ты, уверовавшая, что дано будет Тебе по вере Твоей, по слову Божию[9], — Она совершает акт абсолютной веры, и Царство Божие устанавливается, ибо везде, где Богу предложена абсолютная вера, то есть полное доверие и верность, Бог свободен действовать: Царство пришло.
По древнему еврейскому изречению, Бог может действовать везде, если только человек Его допустит. И Христос отзывается; здесь больше не действуют естественные отношения, это связи по благодати, по Царству, которое объявлено и свершено, достигло полноты, стало явным. Согласно законам Царства Бог действует свободно, и вода, простая вода обычной жизни становится вином Царства Божия.
Я сказал, что хочу обратить ваше внимание только на одного человека — на Божию Матерь, потому что во многих жизненных ситуациях вы занимаете именно Ее место. Вы можете быть тем человеком, который способен проявить внимание, чуткость, сострадание, понимание, любовь; вы можете различить нужду, не высказанную людьми, которые не верят, что выход возможен. Если вы просто присядете за стол к радующимся, посидите у постели больного, если просто окажетесь среди обездоленных, сомневающихся, отчаявшихся, — смотрите, слушайте, будьте внимательны, учитесь различать. В какой-то момент вы сможете обратиться к Богу и сказать: Господи, здесь нужда. Ты открыл ее мне (ведь, по-человечески говоря, мы все слишком эгоистичны, слишком слепы, слишком эгоцентричны, слишком замкнуты в себе по образу Иерихона и не замечаем нужды рядом). Я верю в Тебя, я доверяю Тебе безоговорочно. Я знаю: как Ты говорил с Авраамом о Содоме и Гоморре, воспламеняя его любовью, на которую Ты мог бы ответить, как Ты ответил на молитву Твоей Матери, Ты ответишь и на мою молитву. Я в это верю, и потому среди людей, которым кажется, будто Царство Божие далеко, оно уже здесь, уже пришло в силе. Ты можешь действовать, Господи, потому что здесь присутствует человек, который верит безоговорочно и зовет: «Приди, Господи Иисусе!»
И это мы можем делать всегда, везде; нет момента, нет ситуации, когда мы не могли бы быть тем, чем была Матерь Божия в Кане Галилейской, чем были миллионы христиан в подобной или глубоко отличной ситуации. Присутствие веры дает Богу возможность действовать.
Пер. с англ. М.В. Шмаиной
под ред. Е.Л. Майданович.
Опубликовано: Труды. Т. 3. — М.: «Практика», 2019.
[1] Быт 22:1—14.
[2] Ос 2:15.
[3] Нав 7:24.
[4] Ис 65:10.
[5] Ос 2:25.
[6] Ин 2:1-11.
[7] Пс 105:15.
[8] Деян гл. 2.
[9] Лк 1: 42—45.