Собеседование о Церкви и священниках в современном мире. Радиопередача Би-Би-Си. Часть 3

В чем заключается роль Церкви для рядового верующего, не для священника, а для простого мирянина?

Мне кажется, что Церковь это место, где люди могут вместе выразить свою связь с Богом; вместе — в порядке общей веры, общей молитвы, сознания, что они едины, что они составля­ют один живой организм, одну как бы личность во множестве лиц; это первое; сознание, что мы можем не говорить с Богом: «Ты и я», а вместе сказать «Отче наш«, охватив тоже и других чувством люб­ви, чувством уважения; и еще, может быть, очень сильным и очень важным чувством взаимной ответственности, потому что если бы мы все были людьми замечательными, выдающимися, не представляющи­ми никогда проблемы друг для друга, такая совместность была бы просто гармонией, радостью, чем-то вроде музыкальной симфонии. Но в нашей совместности есть трагический момент, потому что мы все друг для друга трудны. Трудны, потому что мы не одного уровня духовного; трудны, потому что мы в состоянии борения и борьбы, которую несем для того, чтобы вырасти в, полную, меру своей личности, т.е. стать самими собой до предела, какими Бог нас возмечтал, и какими мы хотим стать. В этом процес­се мы переходим не только от победы к победе, но часто от пора­жения к поражению; у нас бывают взлеты, у вас бывают провалы, у нас бывают моменты, когда мы себе и другим делаемся невыно­симы.

И вот в этой совместности церковной есть очень ценный для меня момент — это принятие другого не тогда, когда всё хорошо, а тогда, когда всё плохо; апостол Павел это называл «друг друга тяготы носите» и прибавлял «и так вы исполните за­кон Христов». Вот эта готовность, не только одного — дорогого, любимого, знаемого, но всякого, кто вдруг тут рядом окажется, воспринять, принять как своего брата, с готовностью понести всю тяжесть его личности, всю неустойчивость его, всю трагедию его становления, все его житейские и духовные трудности — мне кажется, представляет сердцевину церковной жизни.

Церковная жизнь — не праздник, в этом смысле; она являет­ся праздником только если понять, что действительно два человека, или сто, или тысяча человек, которые берут на свои плечи взаимные тяжести, взаимные трагедии, вступают в пир любви, в чудо любви, в такое взаимное отношение, что самое мучительное вдруг оказывается осмысленным, значительным, таким, что можно это нести, потому что это делается вместе и с вдохновением. Вот в этом отношении Церковь для каждого из нас может иметь двоякое значение; с одной стороны, она меня несет, как поток несет щепку, а с другой стороны, я сознаю, что я не только щепка, которую уносит поток, но что я тоже кого-то несу на плечах, даже человека, о котором я мало что знаю — или ничего не знаю. Мы ведь все знаем, какое значение имеет, например, взгляд, который на вас случайно, как будто, бросил другой человек; он меня увидел; он в моих глазах прочел горе или смятение и улыбнулся — это уже много.

И вот в этом чуде церковном, которое, конечно, не явля­ется только церковным, но которое в Церкви совершается не стихийно, а сознательно, в силу целостного мировоззрения, в этом, мне кажется, сердцевина значения Церкви для всякого человека.

А, кроме того, конечно, есть и другое. Во-первых, Церковь меня учит, и Церковь должна учить; причем, когда я говорю «Церковь», я не говорю о духовенстве, я говорю о со­вокупности верующих; и если говорить об учительстве и о учите­лях, то в меру их собственного опыта и знания Бога, а не в меру их продвижения в каких-то церковных чинах. В этом смысле мирянин может оказаться духовным руководителем священника, про­стой монах может оказаться вождем и наставником для епископа. Можно вспоминать, например, святого Сергия Радонежского, его отношение к святому Алексию Московскому, который к нему обра­щался за советом, хотя иерархически он был над ним; но он признавал, видел в нем глубины духовные. В этом смысле Церковь должна учить, причем повторяю: тот должен учить примером, ино­гда молчанием, сиянием своей личности, словом, часто скупым, точным, который знает, о чем речь идет; конечно не только из своего личного опыта, а и из церковной сокровищницы, т.е. из опыта тысячелетий церковной жизни, из знания тех, кто тоже познал Бога и чей опыт можно другим рассказать. Так что Церковь должна учить, и учить истине, т.е. тому, что на самом деле есть: о Боге, о человеке, о человеческом обществе, о жизни, о мире, обо всём — Церковь должна иметь своё благоговейное, опытное слово.

Во-вторых, и в связи, конечно, с этим, Церковь должна нас учить ответственности, т.е. именно тому, что христианин — это человек, которому Бог поручил заботу о мире, о материальном мире, об общественном мире, о каждом отдельном человеке: о верующем, о неверующем — без разбора. С ним Бог поделился, в какой-то мере, Своим отношением к миру и Своим видением вещей; и христианин должен в этом смысле ответственно стоять в жизни. Жизненной правдой, прежде всего; просто своим поведе­нием; тем, какой он есть и что он делает; а затем, когда нужно, и словом; причем зная, что и слово, и поступок, и стояние в истине и в правде могут дорого обойтись.

И вот это третье, чему Церковь должна нас учить: такой заботливости о другом, такому сознанию своей ответственности, которое выражалось бы в самозабвенном, самоотверженном служе­нии. Самоотверженность, в этом отношении, конечно, не значит самоуничтожение; это значит, что у человека есть какая-то шка­ла ценностей; что есть ценности, которые для него дороже сво­боды, дороже жизни, дороже добрых отношений с окружающими — просто дороже всего. И вот человек — потому что другой, в глазах Бога и, следовательно, в его собственных гла­зах, имеет абсолютную ценность, — может стать служителем; не рабом, не слугой, а человеком, который способен так полюбить, так уважать другого, такое значение придавать его временной и вечной судьбе, что он оказывается готовым жизнь свою поло­жить за него, умереть, если нужно. А иногда бывает и труднее жить, чем умирать; потому что иногда, минутами, в мгновения предельного напряжения казалось бы, легче фейерверком сгореть — только чтобы было кончено! А жить, продолжать жить, про­должать служить, продолжать стоять порой бывает труднее. И вот христианин должен научиться этому.

Здесь можно было бы много сказать о связи, которая есть между любовью и смертью. Любовь и смерть страшно друг на друга похожи. Мы употребляем слово «любовь» очень лег­ко; но в конечном итоге, полюбить кого-нибудь это значит, ему придать такое значение, такое абсолютное, всеконечное значение, что ты готов и жить и умереть ради него. И это очень много! И этому Церковь учит из тысячелетия в тысячелетие, мы это видим и в лице мучеников, и в лице всех подвижников, самых скромных и незаметных. А по пути — по пути Церковь нас учит этому, не требуя от нас чего-то несоразмеримого с на­шими силами, вот, сейчас — и изо дня в день.

В молитве, например, когда Церковь нам предлагает молит­вы, написанные святыми, она нам говорит: читай их утром, читай их вечером, употребляй их в разные моменты своей жизни. О чем это нас просит Церковь? О том, чтобы мы встали на молитву и были готовы забыть о себе, готовы себя перерасти и соединиться с опытом других людей, которые больше нас, глубже нас, чище нас; приобщиться их опыту, сделав своими их слова, а через эти слова — их взгляды, их чувства.

И особенно это ярко сказывается в богослужении, когда мы не в одиночку, как лишь частица организма, а уже как целост­ный организм, который вот, здесь, собрался, выявлен, когда мы вместе молимся, приходим в церковь; часто люди приходят со сво­ими заботами; да: каждой заботе есть место, если то, что я в начале сказал, имеет вообще какой-то смысл: что мы друг друга берем на руки, что мы друг для друга делаемся предельно значительны. Но когда ты ходишь в церковь, речь идет вовсе не о том, чтобы как бы воспользоваться собранностью всех, общей молитвой, чтобы свои заботы, свои тревоги представить Богу, а о том, чтобы влиться в этот поток любви к Богу и к людям, по­ток поклонения живому Богу, Который вот, тут, живет и действует — и ради Него забыть себя и ради других забыть себя и влиться в те скупые, строгие молитвы, которые нам дают возможность в нескольких словах выразить всю свою нужду и всю свою заботу о всех, обо всех нуждах и обо всех людях.

И опять-таки, Церковь нам даёт еще другое. Я сказал, что вот живой Бог тут есть. Недавно один человек, взрослый, 45-ти лет, крестился у нас в церкви; я его спросил: «Почему вы выби­раете нашу Церковь? Почему вы, англичанин, хотите стать членом Русской Православной Церкви?» И он мне ответил: «Я пришел сюда неверующим; я стоял, приглядывался, прислушивался; и я по­чувствовал, что в этом храме — Бог, живой и действен­ный; Бог, Который присутствует и творит; Который претворяет лю­дей; и к этой Церкви я хочу присоединиться».

Вот в этом смысле мы не собраны только во имя ка­кого-то отсутствующего Бога, а мы собраны во имя Бога живого, Который и среди нас и внутри нас. И эта жизнь Церкви нам при­вивается, дается, не только животворным словом. Христос гово­рит, что Его слово — жизнь и истина. Жизнь: не потому, что Он, будучи Богом, мог требовать, чтобы мы Его слова вос­принимали без колебаний, а потому, что в Его словах такая бо­жественная и человеческая правда, что они убедительны сами по себе. Вот — слово Христа, слово Священного Писания.

И, кроме того, — таинства, т.е. те непостижимые, необъ­яснимые, можно сказать непосредственные действия Самого Бога, которые в нас внедряют, прививают нам самую божественную жизнь, так, что нам уже не нужно спрашивать других: «А что это за жизнь?», а достаточно обратиться внутрь себя и почувствовать, что в нас ликующе, торжествующе пробивается жизнь Самого живого Бога, которая нас сродняет с Ним и сродняет со всяким челове­ком и раскрывает перед нами новое понимание, новое представле­ние, новый опыт жизни.

И в этом отношении Церковь имеет, что дать — если мы только готовы это принять. Потому что для того, чтобы это принять, есть одно необходимое, неизбежное условие: это открытость и готовность самоотверженно войти в область веры, дерзновенно и смело быть готовым любить, если даже подлинная, истинная лю­бовь, в конечном итоге, значит, что что-то в нас должно умереть для того, чтобы родилось что-то большее, вечное, божественное, подлинно человеческое.

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007; Континент. 1992. № 2 (72)