Мужчина и женщина в тварном мире. Часть 1

За минувшие десятилетия тема мужчины и женщины становилась все более насущной, и не только потому что был сделан целый ряд громогласных высказываний о положении женщины в Церкви и в обществе, но и потому что христианские взгляды все расширялись и углублялись, и проблемы, которых не существовало столетие назад, вышли на передний план. Они не только навязаны христианскому сознанию обстоятельствами, но вырастают из самого христианского сознания. Самые разные группы людей подняли эту тему и в секулярном мире, и в Церкви.

Очень многое было сказано и написано о мужчине, о женщине, об их взаимоотношении, но полного согласия не было достигнуто и в отдельных деноминациях, даже в тех, в которых меньше всего предвзятости и которые свободнее других могли выбрать ту или другую линию. За минувшие десятилетия высказывалась и Православная Церковь, она высказывалась с большой уверенностью и без каких-либо оснований будь то для своей уверенности, будь то для своих утверждений. Вот почему я особенно заинтересовался этой темой и почувствовал, что хочу ее продумать, не потому что я ожидаю от себя чего-либо нового или чего-либо более верного, но для того, чтобы поднять вопросы. У нас имеется два особенно прискорбных документа, и когда я называю их прискорбными, я имею в виду — с моей точки зрения. Это — книга, выпущенная отцом Фомой Хопко в Америке^[1], и еще хуже — документы и заключения Родосской конференции, которая состоялась несколько месяцев тому назад^[2]. Оба текста носят утвердительный характер, ясны, и их самоуверенность объяснима, по-моему, только отсутствием мысли.

Так что мне кажется, что мы все должны думать, вчитываться в Библию, вглядываться в историю Церкви, вглядываться в контекст истории Церкви в секулярном мире, стараться ясно различать, что влияло на христианскую общину в различные эпохи. Потому что Церковь является одновременно организмом, в котором живет Бог, действует Дух Святой, но также и организмом, состоящим из людей, мужчин и женщин, которые глубоко вкоренены в общество, в историю, в свою эпоху, и поэтому на них влияет множество факторов помимо действия Святого Духа или положений Священного Писания.

И вот я хотел бы пройти с вами несколько этапов. Многие из вас, вероятно, прошли куда дальше, знают больше об этой теме, но я хочу поделиться тем, к чему сам пришел. Для начала я хотел бы сегодня говорить просто о начальных стадиях книги Бытия, о творении, и посмотреть, как Бог относится к тому, что Он вызвал в бытие, каковы соотношения человека с остальным тварным миром, с Богом и с самим собой.

Первая строчка книги Бытия ставит нас по существу лицом к лицу с актом творения: В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И Дух Божий носился над водою (Быт 1:1—2). В каком-то смысле в этом — вся история творения. Это первоначальное действие Божие, которое вызывает из небытия то, чего не было, чего вообще не существовало. Последующие описания в первой главе Книги Бытия относятся к оформлению первозданной материи, которую Бог призвал к бытию.

Когда мы читаем этот отрывок, мы должны видеть, что в начале, то есть в момент, когда что-то возникло из небытия — и это является началом времени, потому что тут начало чего-то нового и начало перемены, — Бог призвал к существованию все, что пришло в бытие и что постепенно будет эволюционировать, развиваться и возникать. Слова, которые здесь употреблены, кажутся очень статичными: Земля же была безвидна и пуста. Их переводили различно, среди переводов два слова привлекли мое внимание. Одно из них — «хаос», момент, когда Бог призвал к бытию то, что должно было быть и стать миром, каким мы его знаем, и даже миром, которого мы больше не знаем; и в тот момент этот мир не имеет формы. Он весь — возможность. Он весь как бы в будущем, а не только в становлении. Мир готов к тому, чтобы начать принимать форму.

Слово «хаос» может означать две вещи. На нашем обиходном языке, в современном словоупотреблении «хаос» означает беспорядок. Когда мы думаем о хаосе, мы думаем о результатах разрушения, о хаотическом состоянии общества, о результате урагана, землетрясения, о чем-то, что было гармонией и перестало быть гармонией, стало бесформенным, беспорядочным, о чем-то, что стало меньше того, чем было в начале. Но хаос может означать нечто другое. Хаос может быть массой материала или положением, при котором вещи все еще в спящем состоянии: они потенциально существуют, но еще не начали возникать и становиться космосом — а «космос» означает: красота, устроенность, форма. И это — хаос начала, первобытная материя, куда заложены все возможности, о которых мы знаем, и все возможности, которые даже не могут нам помечтаться, и которые постепенно будут призваны Богом или, тоже постепенно, будут возникать согласно внутреннему закону существования, также Богом заложенному в этот хаос. Выражаясь современным языком — своего рода ДНК, которая обусловливает движение всего, чего еще нет, к тому, чем оно призвано быть, к полноте того, чем оно может стать.

Другими словами, можно сказать, что у Бога изначала было ви{‘}дение всей твари, ви{‘}дение первобытной материи, которая как бы содержит все, что может быть: не только мир до падения, до того, как грех, смертность, разрушение пришли в мир, не только мир, каким мы его знаем — мир сумеречный, мир страдания, боли, горя, греха, зла и смертности, но тоже и мир, о котором мы не можем сказать ничего. Его только можно ожидать, ждать с надеждой, с трепетным сердцем, как того момента, когда, по слову апостола Павла, Бог будет все во всем (1 Кор 15:28). Когда вещи, призванные Богом потенциально к бытию, еще не оформленные, но сотворенные как возможность, станут славным одеянием Божиим, телом Бога, Который Сам останется недосягаемым, непостижимым, таинственным и, однако, исполняющим все Своим присутствием, подобно тому как полнота Божества пребывала в теле воплощенного Сына Божия, Господа и Бога нашего Иисуса Христа, подлинного и совершенного Человека, не больше и не меньше, Человека в полноте его возможностей.

Вот хаос, который имеется в виду, — не беспорядок, но матрица всех возможностей. Есть выражение, которое я нашел в переводе начала книги Бытия Мартином Бубером: вместо того чтобы употребить слова безвидная и пустая, он говорит, что она Wirrsinn. Самое звучание слова дает ощущение движения, это не статическая масса возможностей, это как бы вихрь возможностей. Хаос динамичен, в движении, творчески движется с первого мгновения своего существования. Я знаю, что характер словоупотребления относится скорее к области поэзии, чем прямого и строгого мышления, но есть слова, вызывающие ассоциации, и слово Wirrsinn не напоминает ли нам о Big Bang — первичном взрыве, о котором говорят в наши дни^[3]: момент, когда Бог сказал: «Иди», «Приди», мгновение, когда Бог сказал: «Будь» —Fiat латинских переводов. Тогда сущее возникло не каким-то пассивным образом, как бы лениво проистекая из слова Божия, но будто вся мысль Божия, все ви{‘}дение Божие, все, что Он возмечтал и задумал о сотворенном мире, внезапно вспыхнуло в бытие и находится тут, полное возможностей, содержа все будущее, уже как бы обладая эсхатологическим свойством. Потому что to escaton имеет два значения: оно обозначает окончание, то, что случится в конце, но оно тоже значит нечто решающее. Этот творческий клич Бога, этот творческий призыв Бога был Его решающим действием. В этом действии была вся сила, весь огонь, вся мощь, но и вся Божественная любовь, которая привела все существующее в бытие. Это нечто чрезвычайно важное в первичном действии творения. Бог не принуждает мир к бытию. Он не творит мир для того, чтобы господствовать над ним, обладать им, Он творит мир для того, чтобы дать ему все, что у Него есть, чтобы дать Самого Себя и привести этот мир к общению с Собой, приобщить Своей жизни — опять-таки по апостольскому слову. Это было сказано о человеке, но за пределом человека слова эти относятся ко всему творению. Это действие самоотдачи, излияния Себя.

И если подумать о том, как в этот момент Бог и Его твари (вернее, Его творение, потому что тварей конкретно еще нет) соотносятся, это акт Божественной любви, которая во внезапном возгласе ликования рождает целый мир возможностей. И все, возникающее из небытия, оказывается лицом к лицу с Божественной любовью, с любовью такой великой, такой свободной от самости, что она готова излить себя в творение, дать себя. Можно сказать, что тварный мир в этот момент уже содержал все ви{‘}дение его Богом. Можно сказать, что вся Божественная мудрость, находившаяся и находящаяся в основе творения, содержится этой первозданной материей. И в этом смысле можно вспомнить ви{‘}дение отцом Сергием Булгаковым Божественной Премудрости как той, кто вызывает в бытие мир и сливается с ним как мудрость (я намеренно употребил слово ДНК как силу, которая сформирует, устроит, приведет в бытие все вещи и приведет их постепенно к полноте их совершенства) уже здесь. Это первый момент.

Но тут начинается второй период творческого действия, период, когда Бог из этой неизмеримой многосложности, из этого хаоса, чреватого всеми возможностями, ведомыми и неведомыми человеку, начинает вызывать одну форму существования за другой. В начале нам говорится, что тьма была над бездной (Быт 1:2). Тьма не означает только отсутствие света, она означает также отсутствие формы. Ее пока еще нет. Дух Божий носится над бездной, так же как можно себе представить существо, носимое в утробе: оно в темноте и постепенно оформляется, развивается. А однажды оно возникнет на свет — в свет материальный и одновременно или, может быть, раньше того, в свет Божественный и под осенение Духа Божия, носящегося над ним.

И день за днем дает нам видеть, как из первичного хаоса начинают возникать новые и новые возможности. В наше время никто не наивен настолько, чтобы говорить о днях творения как о «днях» в том смысле, как мы говорим о сутках, хотя бы потому, что солнце и луна не были созданы в первый день, и поэтому невозможно было считать первые дни во множественном числе согласно движению луны или солнца. Но в этом отрывке интересно то, что одна тварь возникает из другой, вслед за другой, и когда она возникает, нам говорится: и был вечер и был свет, было утро (Быт 1:5 и др.). То, что было светом первого дня, в сравнении с возрастающим сиянием, блеском следующего дня кажется полумраком, темнотой. Это движение постепенного раскрытия творения, в котором каждая стадия совершенна, и вместе с этим по сравнению со следующей представляется неполной. Это только шаг вперед, движение ввысь, новое раскрытие в том же смысле, в каком можно говорить о цветке, который зачинается в семени, становится ростком, затем стеблем, затем бутоном и наконец раскрывается в славе. Так же раскрываются эти дни. Каждый момент совершенен, и вместе с тем по сравнению с последующим он несовершенный или, вернее сказать, находит свое свершение в следующем движении, так же как зерно осуществлено в ростке, росток осуществлен в стебле, стебель — в бутоне, бутон в цветке, раскрытом в совершенстве, в славе. Нет момента, когда можно сказать «это было меньше», хотя можно сказать «мы никогда не подозревали в том, что увидели сначала, всю славу, все великолепие того, чем оно стало позже».

Мы еще к этому вернемся, потому что это в точности приложимо к родословной Христа. В двух Евангелиях (Мф 1:1—17; Лк 3:23—38) мы находим описание человеческих поколений, из которых постепенно, через взлеты и падения, но только потому что они все целеустремленно движутся к Богу со всей своей тоской, происходит в конечном итоге невероятное исполнение, каким является Матерь Божия, и совершенное процветшее эсхатологическое явление, конечная победа, которая есть Христос. Он — воплотившийся Бог, ставший человеком, и человек, соединенный с Богом нераздельно, навсегда, в такой степени совершенства — и это слова святого Иоанна Златоустого, — что когда мы спрашиваем себя: что же есть человек? — нам не надо смотреть на престолы царские или княжеские, но надо поднять очи к престолу Божию, и там мы увидим Человека, восседающего по правую руку Силы и Славы. То же движение, то же постепенное продвижение, в котором каждая стадия совершенна в той степени, в какой она может быть совершенной, и находит исполнение в следующей, пока не найдет всецелого, всеконечного исполнения эсхатологической славы, когда конец есть точка во времени и конец в смысле цели.

И затем приходит момент, когда все твари созданы. Можете сами посмотреть в Библии названия и стадии, читать их сейчас, погружаться в них ничего нам не даст. Для меня, во всяком случае, важно то, что я сказал об этом постепенном развертывании, этом постепенном движении от славы в славу, и то, что каждая стадия достигает свершения в последующей стадии.

А когда мы приходим к сотворению человека, мы недостаточно озадачены им, потому что обычно видим в нем просто следующую стадию развития. Если мы верим в эволюцию, то это, да, следующая стадия эволюции. Если мы не верим в эволюцию, но только в творческие действия Божии, то можно воспринять это иным образом. Помню, когда мне было 17 лет, я прочитал маленькую брошюру, написанную английским протестантом по имени Смит (это все, что я о нем знаю), где он старался показать, что идея последовательных актов творения и эволюция не противоречат друг другу в том смысле, что вещи не перетекали просто и гладко из одной в другую. Местами имеется определенная дарвиновская эволюция. Имеется также не-дарвиновская эволюция, когда вещи развиваются вопреки тому, что мы ожидаем. Имеются также ламарковские скачки{‘} из одной стадии, из одной ситуации в другую. И он говорит, что всякий, кто смотрит на один из больших современных пароходов, может сказать: это же эволюция — все пароходы родились от первоначальной маленькой лодки, которую первые дикари выдолбили из ствола дерева. Лодка сначала была пустой, и первобытный человек греб руками, потом он придумал весла. Потом выросла мачта и появились крылья, которые оказались парусами. И вещи продолжали меняться. Огонь коснулся лодки, и она стала пароходом. Можно вполне себе представить, что современные океанские лайнеры — новейший результат естественной эволюции первой лодки. В то же время мы прекрасно знаем, что не обошлось без разума, без человеческого мозга. И тогда мы легко можем себе представить, что, хотя мы и наблюдаем эту последовательность стадий, Бог все время присутствовал. Дух Божий носился и все еще продолжает носиться над Своим творением и дает возможность ему двигаться вперед, развиваться, обогащаться, углубляться и все больше становиться способным к единению с Богом.

За одним исключением: за исключением человека. Человек не появляется как усовершенствование предшествующей твари. Посмотрите, что говорит Библия: оно так ясно и, может быть, оскорбительно для нас! И сотворил Бог человека (Быт 1:27). Что же Бог сделал, чтобы сотворить его? Бог взял горсть пыли, взял немножко земли, немножко глины — какое слово ни употребить, Он взял частицу первозданной материи, из которой все остальное уже развилось. Он не взял самого развитого и самого замечательного шимпанзе, Он не взял человекообразную обезьяну, которая уже становилась зародышем человека, и которой было достаточно маленького толчка, чтобы стать тем, чем она призвана была стать. Нет. Бог оставляет все Свое совершенное, славное творение, оборачивается и берет горсть земли, первобытной материи всей твари, и обрабатывает ее, лепит ее. Остановимся тут на мгновение, потому что, я думаю, это важно.

Каково соотношение человека с остальным творением? Я не говорю о том, какова в этот момент связь человека с Богом, но о том, как человек соотносится с остальными тварями. Это соотношение поистине совершенно, абсолютно, дивно, потому что если бы Бог взял наилучшую из обезьян, сделал ее чуть меньше обезьяной и чуть другой, и сделал из нее человека, человек был бы совершенным чужаком и для породившей его обезьяны, и для всех остальных тварей, ему предшествовавших. Нет, человек сделан из праха земного, из той самой материи, из которой сделана каждая другая тварь. Он принадлежит полностью каждой твари, когда-либо призванной в бытие. В этом смысле он полностью сродни каждому атому, каждой звезде, каждой галактике, он сродни свету и тьме, он сродни каждому растению и каждому животному, потому что все они сделаны из праха земного, из первобытной материи творения. И человек — первобытная материя творения, оформленная и наделенная чем-то большим, чем его земность, потому что есть второе действие Божие, в результате которого сотворен человек.

Второе действие Бога описывается так: И вдунул Бог в лицо его дыхание жизни (Быт 2:7). Тут мы можем ставить перед собой вопросы, потому что — разве не были остальные твари живыми? Все животные были живыми — все полевые животные, все небесные животные, все животные вод, все растения были живыми. Но они не были живы дыханием Божиим. Они были живы жизненной силой, вложенной Богом в них, мудростью Божией, действующей в них, той ДНК, которая сформировала их существование и их прогресс, их становление. Человек же наделен дыханием Божиим. И в этом смысле, в тот момент человек полностью сродни не только всему тварному без исключения, но также и Творцу, Живому Богу. Человек жив не только, так сказать, естественным существованием, но и Божественной искрой, Божиим дыханием.

В творении человека есть еще нечто большее. Когда Бог создает человека, Он говорит: Создадим человека по образу и подобию Нашему (Быт 1:26). Он употребляет «Мы» во множественном числе. Уже в дохристианские времена существовали раввинистические комментарии, указывающие на то, что Бог — не просто арифметическая единица, но Существо сложное, что Он имеет не только индивидуальное бывание, но является Одним во множественности. Мы провозглашаем, что верим в Бога Единого в Троице, в Триединого Бога. Три Лица, Един Бог — не три индивидуума, не три Существа, которые можно рассматривать каждое в отдельности, — Они Едины. И человек создан по образу Божию.

Писатели христианского мира всех времен задавались вопросом, что это означает. Что означает, что мы — образ Божий? И был предложен целый ряд элементов. Было сказано, что человек создан из тела, ума и духа. Говорилось, что характерное для человека свойство как отражения Бога — нет, больше, чем отражения: выражения Бога — есть творчество. Каждое другое существо живет, развивается, прогрессирует, делает, но не творит. Бог творит, и дар творчества, по словам святого Григория Паламы, есть один из элементов образа Божия в человеке.

Я упомянул в начале тот факт, что все тварное оформлено изнутри Божиим ви{‘}дением того, чем оно призвано быть, тем, что отец Сергий Булгаков (в другом смысле, надо сказать) назвал бы тварной или творческой Софией, Премудростью. И это — один из путей, которыми мы связаны с Богом. Тут мы видим, что Бог и человек сродни друг другу дыханием Божиим, которое делает человека существом живым, но живым сверхъестественной жизнью, жизнью, которая не только жизнь природы, но уже жизнь общения, как бы оно ни было зачаточным, как бы несовершенным оно ни было, в том же смысле, что человек был создан невинным, не святым. Святости он должен был достичь, но создан он был совершенно чистым.

Здесь мы снова видим, что он наделен даром творчества, и тут еще одна черта, еще один элемент. Бог создает человека по Своему образу, Он употребляет множественное число. И Он творит существо, человека — и я не употребляю это слово как синоним мужчины, но как по-русски говорят «человек», по-гречески anthropos — человеческое существо не как арифметическую единицу, не как индивидуум, но как сложную реальность: двое в одном. К этому я вернусь позже, когда мы будем говорить более подробно о сотворении Адама и о рождении Евы.

Так что здесь снова — человек по образу Божию, потому что он обладает сверхличным существованием. Каждый человек есть не только сам по себе; он есть в отношении и не иначе. Может быть, некоторые из вас помнят текст из Кодекса Безы, который хранится в Кембриджской библиотеке и где есть отрывок из рукописного Евангелия, не вошедший в наш принятый канон. Там говорится, что спросили Христа: «Когда придет Царство Божие?». И Он отвечает: «Царство Божие уже пришло, когда двое — уже не двое, а одно». Этим Он указывает, что единство Адама и Евы есть Царство Божие, уже пришедшее в силе, то есть реальность, и реальность, которая должна расцвести, из зерна стать цветком.

И вот нам предлежит мир, в котором все эти стадии, вся эта сложность и все это диво существуют. И если подумать о Боге, Который призывает в акте любви, не в акте силы, но в акте любви: «Придите, чтобы Я дал вам Себя любой ценой», мы можем представить себе каждую тварь, которая возникает из ничего и предстает лицом к лицу с Богом, Чья мудрость активна, могущественно в действии в нем, в ней, в них. И видя Бога, эта тварь отвечает поклонением, любовью, ликованием на встречу лицом к лицу зарождающегося мира, на котором еще нет пятна, с Тем, Кто есть Бог, Кто есть полная, совершенная, всеконечная красота и Который говорит: Я — то, чем вы должны быть, Я — то, чем вы призваны стать… И человек выходит из небытия этим же путем.

Но тут я хочу снова поставить вопрос. Как Бог знает Свое творение? У Бога было ви{‘}дение, картина, Его мудрость оформила — если можно употреблять такие неадекватные выражения, — в Его уме зачаточный, первозданный хаос, кипучий вихрь жизни, каждую тварь, которая постепенно будет вызвана, возникнет, будет приведена из хаоса в ви{‘}дение своей собственной красоты, отражающей собственно Божию красоту. Неужели это и все? Знает ли Бог тварный мир всего лишь как мастер, который создает сосуд, как горшечник, который лепит горшок, как художник, который проецирует на полотно свое представление о том, что он видит или воображает, или как скульптор, который высвобождает из каменной глыбы красоту статуи, заключенной в ней? Есть ли это лишь внешнее видение? Проецирует ли Бог Себя в тварь, не общаясь с ней полностью? Отец Сергий Булгаков стоял перед этой проблемой, и разрешил он ее, сказав, что Божественная премудрость погружает Себя в небытие, в результате чего возникает бытие, но какая-то доля Божественной премудрости остается заключенной в этом тварном бытии. И стремление всей твари к Богу есть стремление тварной мудрости, которая в плену и бьется, чтобы вырваться и вернуться к свободе Нетварной премудрости. И это меня не удовлетворяет. Я не могу представить себе Бога, становящегося пленником Своего творения. Я не могу себе представить Божественную премудрость, которая погружалась бы в небытие, потому что небытие, по самому своему определению, не существует — не во что погружаться. И я не могу себе представить, что наша тоска по Богу, любовь, которая у нас может к Нему быть, — нечто иное, чем импульс Божественной премудрости в нас, отличной от нас, в каком-то смысле чуждой нам, стремящейся вернуться в свободу и понести нас с собой, как бы вдобавок к достигнутому собственному возродившемуся исполнению.

Меня поражает событие Воплощения. Что происходит в Воплощении? Бог становится человеком. Бог не становится пленником человеческого тела и человеческой души, которые были бы местом Его вселения, но также и Его тюрьмой, и орудием Его дела спасения. Нам говорится, что полнота Божества обитала во плоти.

С другой стороны, в этом году я впервые осознанно обратил внимание на один из тропарей Страстной пятницы, где говорится, что в Воплощении Бог стал сотварным тому, что Он создал. Он не становится пленником человеческой природы, собственного телесного и психического человечества. Он не обитает в нем, как можно себе представить Его обитающим в храме Его тела. Это выражения, которые употребляются в Священном Писании и в молитвах. Он отождествляется, пронизывает все, что является тварной природой, которую Он принял. Он как бы знает изнутри, что означает быть тварным существом. Это непостижимо, это за пределами понимания, но это просто факт. Он не наблюдает тварность снаружи. Он как бы знает, что означает быть тварным существом, из того, что Сам является таким существом. И это тоже путь, которым мы соотносимся с Богом.

Но за пределами нас весь тварный мир соотносится с Богом этим же путем, потому что если подумать уже о Христе, а не о нас, которые в становлении, которые несовершенны, которые взлетают и падают, — если подумать о Христе, то каждая тварь, глядя на Него, может узнать себя уже достигшей полноты, видеть себя, какой она будет в какой-то день, когда все засияет Его Божеством. И это может воспринять, этим может жить, петь, танцевать каждый атом, каждая волна, это может воспевать каждая звезда, каждая планета, каждая галактика, вся необъятность, о которой мы ничего не знаем, о которой мы время от времени с изумлением открываем, что она наполнена чем-то, существования чего мы не подозревали. И это верно в отношении каждого растения, каждого животного, каждого существа, даже тех вещей, которые мы называем инертными, потому что не знаем, как общаться с ними. Но каждая из них узнает себя в теле Христа, которое есть первозданная материя, — материя, из которой были сотворены Адам и Ева, материя, из которой оформлено каждое творение. Какое славное видение! Какое диво! И насколько централен человек, каждый из нас, потому что эсхатологически, окончательно, решающе это уже случилось в нас и с нами, потому что мы являемся этой первозданной материей. В нас живет дыхание Божие, мы родные, мы братья и сестры воплощенного Сына Божия.

В то же время мы едины с тварным миром на двух уровнях: на уровне его первозданного возникновения и конечного эсхатологического призвания, и на уровне его несчастья, его падения, его страдания, его горя, его тоски, его плача. На всех этих уровнях мы родные и свои всему тварному. И все тварное смотрит на нас с надеждой и с тоской. Апостол Павел сказал, что вся тварь стонет в ожидании откровения чад Божиих (Рим 8:19—22). Да, стонет, потому что пока мы не тот род людей, какими мы призваны быть, подобными Христу, Христову воплощенному присутствию, продолжению Его воплощения, весь мир продолжает быть в плену проклятия смертности, греха, смерти, страдания, несовершенства. И вот почему святой Максим Исповедник говорит, что человек стоит на пороге двух миров — потому что он принадлежит обоим. С одной стороны, он принадлежит тварному миру, миру душевности и материальности, а с другой стороны он действительно принадлежит уже теперь, хоть бы зачаточно, Божьему миру. И Христос есть откровение этого, откровение славы сотворенного материального мира и откровение Бога в то же время.

Ответы на вопросы

Каково соотношение Божественной Премудрости и Христа воплощенного?

Я отвечу как бы на ощупь. Премудрость принадлежит Богу в целом, принадлежит Отцу, Сыну и Святому Духу, она не есть свойство лишь Одного или Другого Лица. Вместе с тем по отношению к тварному миру Христос — Творец, через Которого все было создано, и для нас Он как бы воплощение Божественной Премудрости, которая вызывает к бытию, которая создает, которая придает форму, которая заботится, которая руководит, которая сообщается, которая спасает, и все это — ви{‘}дение полноты. Существует, насколько знаю, икона Христа, носящая название «Премудрость Божия», но название обращено к нам, оно не означает, что во Отце и Святом Духе нет Премудрости.

Божественная Премудрость воплощена, находит личностное выражение во Христе, но не только в Нем. Нельзя ли это выразить образом из романа Чарльза Уильямса^[4]: свет, струящийся ниоткуда или отовсюду, в какой-то момент становится цветом, краской, приобретает конкретность, и из краски появляется материальность, бревно. Знаете, порой легче иметь дело с образами, чем с философскими концепциями, по крайней мере, мне видно, что образ Чарльза Уильямса может значить по отношению к Премудрости Святой Троицы, ее воплощению во Христе — Творце, Промыслителе, Спасителе, Исполнении всего.

Но «София» женского рода!

Я думаю, очень опасно брать слова в их семантическом значении и делать богословские выводы. Насколько знаю, слово «Дух» в сирийском языке женского рода. На многих языках «премудрость» женского рода, но есть слова, которые в трех разных языках принадлежат трем разных родам: в таком случае где оно богословски верно, а где — ересь?

Следует быть осторожными, потому что очень часто в самом образе больше истины, чем в наших интеллектуальных построениях на основе образа. Возьмите другой образ: «Церковь» — женского рода. Скажем, Ерм^[5] видел ее в видении как молодую женщину с седыми волосами, он говорит ей: «Каким образом у тебя молодое лицо и седины старой женщины?». И она отвечает: «У меня вечная юность Божия и премудрость Божия». Вот Церковь в женском образе. Вместе с тем Церковь — Тело Христово. Где здесь женское? Знаете, очень трудно далеко развивать эти образы. Каждый из них истинен на своем месте. Все творение есть Невеста Христова, да, и в то же время все творение должно быть включено во Христа.

Скажите: как соотносятся душа и психика?

Знаете, до известной степени вопрос просто в словах, потому что о человеке можно говорить как о двучастном или трехчастном существе, в терминах дихотомии или трихотомии. Можно сказать: человек состоит из души и тела, подразумевая под душой все, что не есть тяжелая материальность. Можно сказать: у человека есть тело, душа, то есть психика, и дух, то есть его высшая связь с Богом. Скажем, апостол Павел говорит в терминах трихотомии. Если ограничить значение слова «душа» нашими психическими свойствами, тогда можно сказать, что мы опытно познае{‘}м Бога духом, но осознае{‘}м этот опыт в своей душевности. То, что происходит на уровне духа, мы не осмысливаем интеллектом. Мы общаемся в духе. Мы осознае{‘}м это и можем как-то выразить, когда оно достигло нашего сознания. И то и другое отражается на нашем физическом состоянии. Все, что мы сознае{‘}м, входит в область нашей душевности. Сознание совпадает с нею. Но есть и другие способы восприятия. Мы воспринимаем вещи физически и находим им выражение в мысли, а потом в слове или в образах. На другом уровне мы общаемся в духе, но осознае{‘}м это и находим тому выражение. Так что это переходная функция или, лучше сказать, часть нас, потому что, разумеется, я понимаю, что нет разрыва между этими элементами, но часть очень специфическая. И я помню, как старец Силуан в одном из своих писаний говорит, что благодать Божия достигает нас сначала в духе, и когда мы ее приняли и дали ей пропитать нас, она достигает психики, души, душевности. А после того достигает и нашего тела, и благодать Божия как бы заполняет нас целиком. Насколько помню (я могу и ошибаться, так как читал его очень давно), так он объясняет нетленность мощей — что благодать Божия дошла до тела.

Преображение предполагает внутреннее изменение или излияние извне?

В рассказе о Преображении я вижу несколько моментов. Первое — то, что это был миг, когда любовь вспыхнула, как костер, и то был момент, когда Христос говорил с Моисеем и Илией о Своем распятии. Он говорил с ними о Своей предельной жертве, которая выражала предельную полноту, крайнее напряжение Его любви к роду человеческому и к Богу. Это первое. В этот момент все в Нем, Его Божество, Его человечество, его человеческая душа, Его человеческая плоть, составные части жертвы, самопожертвования, достигли полноты Любви. И еще меня поражает, что когда это произошло, то просиял не только лик или руки Христа, или Его тело, но и самые Его одежды сделались белы, светоносны, потому что и они были охвачены и включены в эту тайну спасающей любви. Это сходится с тем, что я говорил, мне кажется, ранее о том, что материальность этого мира потенциально сродни Богу. И вот что я вижу в Преображении: вспышка Божественной любви в момент ее жертвенной самоотдачи, которая преображает все, что должно быть принесено в жертву, в «купину неопалимую», если хотите другой образ.

Это обратная сторона грехопадения?

Да, зачаточно, потому что оно совершается, становится реальным через реальную смерть Христа на Кресте, через реальное попрание ада, реальное Воскресение и реальное Вознесение. И тогда происходит нечто: во всем тварном мире один Человек способен быть вождем и руководителем всей твари к ее полноте. В этот момент Он — подлинный Адам, который одержал победу, не просто подлинный Адам, который пришел одержать победу. Победа одержана. В каком-то смысле победа уже настала, уже в нашей среде, она одержана и совершенна в Нем. И все, что остается — принять в ней участие.

Родство человека с материей: только через неодушевленную природу или свою роль сыграли и обезьяны? Простите за грубую постановку вопроса…

Не вижу тут ничего грубого. Если вы посмотрите в глаза шимпанзе, вы увидите тысячелетнюю мудрость, о которой я могу только мечтать. Но оставляя шимпанзе в стороне, думаю, тут две вещи. С одной стороны, все тварное может узнать свою первооснову в материальности человека. С другой стороны, помимо этой материальной вещественности человека, тварь может видеть в человеке, хотя и затуманенно, зачаточно, сияние Божественного присутствия. А во Христе они видят то и другое в полном откровении, в совершенстве, видят себя в совершенстве в материальности Христа и вместе с тем видят единство своей материальности с Богом, доведенное до совершенства, и видят себя такими, какими они призваны быть.

Христос изрек: «Не о всем мире молюсь», понимая под «миром» материалистическую, греховную часть человечества, которая не отозвалась на Его проповедь. Он не молился о всех в том смысле, что мир принадлежит «князю мира сего». Когда Он называет сатану «князем мира сего», это ли Он имеет в виду?

Я не могу с этим согласиться, потому что Христос пришел спасти погибшее. В последней беседе есть два места. В одном месте Христос говорит, что молится не о всем мире, но о Своих учениках (Ин 17:9). Это одна ситуация. В другом месте Он молится о спасении всех, кто уверует в Него (Ин 17:20), и затем Он отдает жизнь за спасение всего человечества. Это разные моменты, разные пункты беседы или разные ситуации на протяжении этих немногих часов, когда совершается наше спасение. Он не пришел спасти праведников, тех, кто не нуждается в спасении. Он пришел к тем, кто погибал. А за тех, кто особым образом принадлежал Ему, Он молился: Не возьми их от мира, но соблюди их от неприязни (Ин 17:15). Но за всех остальных Он отдал Свою жизнь, и отдавая ее, говорил: Отче, прости им, они не знают, что делают! (Лк 23:34).

Пер. с англ. Е. Майданович

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.

^[1] Thomas Hopko. Women and the Priesthood. Crestwood: SVS Press, 1983.

^[2] Межправославное богословское совещание на о. Родос осенью 1988 г. «Место женщины в Церкви и вопрос рукоположения женщин».

[3] Теория Большого взрыва (Big-bang model) — широко распространенное в современной науке представление о происхождении и развитии Вселенной. Согласно этой теории, произошедший около 13 миллиардов лет назад взрыв сверхплотной массы сверхвысокой температуры привел к возникновению и постоянному расширению Вселенной в пространстве и времени.

[4] См. прим. на с. 172.

[5] См. Раннехристианские Отцы Церкви. Антология. Брюссель: Жизнь с Богом, 1978. Пастырь Ерма. Видение третье.