Дискуссия верующего с неверующим. Часть 1

Анатолий Максимович: Митрополит Антоний, мне недавно довелось слышать вас по телевидению; вы тогда говорили, обращаясь к английским слуша­телям о воскресении Христа. И меня это очень заинтересовало; за­интересовало потому, что в том, как относятся все христианские Церкви к этому вопросу, есть, как мне всегда казалось, что-то парадоксальное. Согласно христианскому учению, главное ведь это не материя, а дух; и одним из основных догматов христианства является бессмертие души. Почему же христианство тогда делает такой упор на физическое воскресение Христа и на по­следовавшее за этим физическое вознесение? Казалось бы именно с христианской точки зрения это совершенно ненужно, совершенно неважно? Мало того, это представляется, как попытка дать христиан­ству материалистическую основу — несмотря на то, что материализм должен бы быть совершенно чужд христианству.

Митрополит Антоний. Вот тут-то я с вами не согласен. Я думаю, вся библей­ская традиция и христианская, которая выросла из нее и являет­ся, с моей точки зрения, завершением ее — считают, что И мате­рия, И дух существуют в человеке как бы на равных началах. Я бы сказал так: из всех мировоззрений, которые я знаю, христианство — единственное подлинно-материалистическое мировоззрение в том смысле (конечно, я немножко играю на словах), что христианство принимает материю всерьез; что материя не является временным или случайным обрамлением жизни человека, что человек не является духом, который на время «воплощен», что материя, которая нас окру­жает, не является просто сырым материалом для нашей жизни, для постройки материального мира, а имеет окончательное значение, и что человек рассматривается не как дух, завязший в материю, а как совокупность материи и духа, составляющая одно целое.

И то, что вы говорите дальше: что христианство верит в бес­смертие души, — да, это правда, но в, более основном, глубоком смысле. Христианство утверждает (это вы найдете и в Символе ве­ры и в представлении христианской Церкви), воскресение мертвых: нам представляется, что полнота человеческого бытия именно воплощенность, а не развоплощенностъ блуждающих духов.

А.М.: Скажите — такова была всегда христианская установка? Потому что, насколько мне помнится, раньше говорили совершенно иначе. Меня, например, учили, что в Средние века христианская Церковь считала, будто жизнь на земле — преходящее состояние. Оно, конечно, преходящее и теперь, но, во всяком случае, счи­талось, что это менее «важное» состояние, чем то, что будет после.

М.А.: Мне кажется, что тут есть два момента. Во-первых, в течение многих столетий было среди христиан несколько, ну, ска­жем, выжидательное, даже подозрительное отношение к плоти, потому что казалось будто плоть, телесность человека, связывает его с животным миром, делает его чем-то ниже, ну, духовного существа, которым человек должен бы быть. Это — позднейшая уста­новка, это установка христианского мира, который уже как-то по­терял первобытный, радостный, всеобъемлющий импульс, и, скажем, в 5-м веке, один из Отцов Церкви писал, что никогда нельзя упре­кать или обличать плоть в том, что она «виновата» в человеческом грехе, что грехи плоти — это грехи, которые дух совершает над плотью. Так что подозрительность, которая постепенно развилась в связи с аскетической установкой, с борьбой за целостность че­ловека, сознание, что человек иногда тяжелеет под гнетом своей плоти, не является богословской, а только практической уста­новкой.

С другой стороны, всегда была в христианстве жива вера, что человек, правда, живет на земле временно, правда, будет разлу­чение души и тела, правда, будет какой-то период, когда душа бу­дет жива, тогда как тело будет костьми лежать в земле, но что в конечном итоге будет воскресение плоти, и что полнота человеческого блаженства это не развоплощенный дух, а воплощен­ный человек, после той катастрофы, того события, которое мы на­зываем Страшным судом, концом мира, назовите, как хотите, момент, когда все будет завершено и человек снова станет полным челове­ком, а не только получеловеком.

А.М.: Значит, отношение христианства к этому вопросу дейст­вительно менялось на протяжении веков, если я вас правильно по­нял — может быть, не в основном, но в том смысле, что одно вре­мя делался упор на то, а в другие времена — на другое. Вы сказа­ли, что подозрительное отношение к плоти характерно для более позднего периода христианства, т.е. для Средних веков. Теперь, если я вас правильно понял, от этой установки отказались, и плоть и дух снова рассматриваются как равные.

М.А.: Видите: сказать, что теперь от такой установки отка­зались, это, конечно, было бы немножко оптимистично, но основная, первичная вера христианской Церкви, библейской традиции сейчас переживается и снова осмысливается с новой глубиной и силой.

А.М.: Я отметил ваше слово «оптимистично»; но в связи с во­скресением Христа — все-таки, я вам должен сказать совершенно от­кровенно, что с точки зрения неверующего человека, который вовсе не относится враждебно к религии, напрашивается следующий вывод: что этот догмат был сформулирован для того, чтобы отличить Хри­ста от обыкновенных людей и для того, чтобы побудить обыкновенных людей уверовать в Его божественную природу. Другими словами, пользуясь современным термином, этот догмат был сформулирован для пропагандистских целей. Я могу вам пояснить. Если было бы просто сказано, что Христа надо считать Богом в силу Его этического учения, в силу той жертвы, которую Он принес, то одни поверили бы этому, а другие – нет. И вот для того, чтобы убедить в этом большее число людей, нужна была ссылка на какое-то сверхъестественное событие — ибо от Бога многие ждут чуда.

М.А.: Я думаю, что это исторически неправильно, я думаю, что христианская вера началась с момента, когда у каких-то людей — у апостолов, у нескольких женщин, которые пришли ко гробу Спасителя после Его распятия и смерти, у все увеличивающегося количества людей — был непосредственный опыт, т.е. реальный опыт того, что Тот, Кого они видели в руках Его врагов, Тот, Кого они видели умирающим на кресте и лежащим во гробе — ЖИВ, среди них. Это не догмат поздний, это одна из первых вещей, о которой говорит Евангелие. Это основной мотив, основная тема апостольской проповеди — что Христос жив, и раз Он жив, все остальное делается достоверным, правдопо­добным; Он, значит, действительно то, что Он о Себе говорил и что они о Нем думали. Я думаю, что как раз наоборот, это не догмат, который позднее был, ну, выдуман, или приведен сознанию людей для достижения пропагандистских целей — это первич­ная вера, без этого просто ученики разбежались бы, как раз­битое войско, как разогнанное стадо и были бы уже окончательно уничтожены.

А.М.: Естественная реакция, другими словами?

М.А.: Что значит естественная реакция? Я не понимаю просто.

А.М.: Другими словами, тот факт, что после смерти Христа Его ученики почувствовали, что Он жив, было естественной реакцией на Его смерть?

М.А.: Это не то, что естественная »реакция» — реакция, это было бы внутреннее переживание: То, о чем здесь идет речь — это целый ряд физических явлений: скажем, жены-мироносицы видели и физически, руками своими трогали живое тело воскресшего Христа; апостолы, когда Христос явился среди них, были также изумлены и недоверчивы, как вы сейчас — но Христос им сказал: Не бойтесь, Я — не дух, не привидение, у приведения нет плоти и костей, как у Меня; дайте Мне что-нибудь съесть. И перед ними ел. Апостол Фома был приглашен к тому, чтобы Его тронуть. И вот, в конце евангельского рассказа евангелисты настойчиво говорят о том, что раз за разом им пришлось обнаружить факт, что умерший несколько дней до того Христос, — жив во плоти, физически, среди них. И это их удивляло не меньше, чем современного человека.

А.М.: Но почему же вы говорите, что без этого ученики разбе­жались бы, оказались бы разогнанными? Разве этического учения Христа не было достаточно для того, чтобы сплотить их?

М.А.: Мне кажется, что центр всего Евангелия не в этическом учении только.

А.М.: Не может быть!

М.А.: Этическое учение — производное и почти второстепенное для меня. Мне кажется, что для христианина абсолютный центр Евангелия — историческая личность Христа, Который был и Бог и человек, и если это изъять, то учение Христа является одним из учений, которое можно воспринимать больше или меньше. Они, может быть, и остались бы вместе, как этическая группа, но ни­когда бы не вышли на проповедь о Христе. Апостол Павел говорит, что вся его проповедь заключается в проповеди о Христе распятом и воскресшем, что если не воскрес Христос, то Его ученики — самые несчастные из людей, потому что они строят свое мировоззрение и жизнь на фантазии, на галлюцинации, на лжи.

А.М.: Почему же на галлюцинации и на лжи? Строят на опреде­ленных этических принципах. Ведь это — принципы, которые явно стоило проповедовать. Неужели вы можете себе представить, что если бы не было этих этических принципов, то христианство получило бы такое распространение, которое оно получило на самом деле?

М.А.: Я думаю, что нет. Я думаю, что на этических принципах христианство получило бы, может быть, даже большее, но другого рода распространение, что центр христианства не только и не столько в этих этических принципах, сколько в историческом собы­тии, которое ставит мир в совершенно новое соотношение с Богом, заставляет нас совершенно пересмотреть и природу и масштаб чело­века, и природу и личность Самого Бога, и даже материальный наш мир. Потому что если этот материальный мир оказался способным вместить Бога Самого, если какая-то частица, физическая частица этого мира могла соединиться с Самим Богом, и в этом не сгореть, не быть разрушенной, а остаться неприкосновенной, — то действительно, и материя разверзается в наших глазах в совершен­но небывалые масштабы. Почему я и говорю, что христианство — един­ственный материализм, который материи придает предельное значе­ние, а также и истории человека, который через Воплощение Бога вдруг получает вечное измерение, божественное измерение, транс­цендентальное измерение: не в будущем, а вот, вот, сейчас, потому что Бог среди этой истории — и человек делается каким-то удиви­тельно большим.

А.М.: Да, это последнее — реалистическое замечание, потому что в остальном ваши доводы представляются мне именно трансцен­дентальными. Но для вас они, явно имеют значение — реальное и живое значение. Большое вам спасибо, митрополит Антоний.

Опубликовано: «Беседы о вере и Церкви». – М.: «Омофор», 2017; «Вера». – М.: «Медленные книги», 2018; «Бог: да или нет», М.: Никея.