О вере и о крещении. Часть 9

Я буду продолжать отвечать на вопросы, которые мне были письменно поставлены, и хочу два вопроса – о покаянии и о стяжании Святого Духа – рассмотреть вместе, одновременно, потому что они не только тесно связаны, но друг от друга зависят.

Во-первых, о стяжании Святого Духа. Слово стяжание на славянском языке  обозначало усилие для того чтобы что-то получить. В нашем понятии стяжание  получило несколько другой оттенок. Стяжать, стяжательство сейчас больше значит,  попытка приобрести для себя и удержать для себя. Но стяжание Святого Духа, конечно, не может быть приобретением Святого Духа каким-нибудь образом, чтобы Его удержать, присвоить, и чтобы Он был нашей собственностью. В этом отношении надо относиться к этому слову осторожно: это не говорит ни о собственности, ни о захвате, ни о жадности, а о чем-то другом, к чему я вернусь. Но с другой стороны стяжание, всякое стяжание значит, что человек прилагает усилия к тому, чтобы что-либо приобрести. Можно стяжать ученость, можно стяжать богатство, можно стяжать дружбу, все можно стяжать, но в том же смысле, в котором я говорю о Святом Духе, то есть приложить все возможные усилия к тому, чтобы это было возможно. А это, как я уже сказал, — не обладание, а нечто другое. Стяжание  Святого Духа обозначает, во-первых, что мы всецело, или вернее, изо всех тех сил, которые у нас есть, всего разума, который у нас есть, всей воли, которой мы обладаем, устремлены к Богу. Без этого не может быть стяжания  Святого Духа, также как не может быть стяжание чьей-нибудь дружбы или любви. Если мы друг по отношению к другу не открыты, если мы не устремлены к нему, то не может быть речи о том, чтобы другой человек ответил нам любовью, дружбой, чем бы то ни было. И поэтому первое что предполагается —  чтобы мы сделали выбор: кто мне дорог — Бог или царь мира сего, или просто говоря, что мне дорого: Господь Иисус Христос, Которого я знаю из Евангелия и из моего внутреннего опыта, или все то, что меня привлекает, соблазняет, влечет земное?

Когда дети ко мне впервые приходили на исповедь, я их всегда спрашивал: Ты о Христе что-нибудь знаешь? — Да. — Ты читал Евангелие или тебе родители о Нем рассказывали? — Да. — Ты хотел бы с Ним подружиться? Он тебе нравится; ты хотел бы войти с Ним в такое отношение, чтобы Он был тебе другом и ты Ему другом?.. Не всегда отвечают “да”, но когда отвечают “да”, можно сделать следующий шаг, сказать: Хорошо; а ты знаешь, что такое дружба? Дружба заключается в том, чтобы другой человек был для тебя дороже тебя самого, чтобы все твои отношения были правдивы, чтобы все твои отношения были устремлены к тому, чтобы доставить ему радость, не баловать его, а именно чтобы он мог на тебя радоваться. Дружба заключается тоже в настоящей лояльности, то есть верности, в готовности к тому, что если твоего друга начнут преследовать, над ним смеяться или нападать на него, то ты не уйдешь в толпу, а станешь рядом и с ним и скажешь: если вы хотите его отвергнуть, то и меня, потому что мы вместе… С ребенком семи-восьми лет можно говорить несколько иным языком, но  сейчас я вам передаю сущность того, что я спрашиваю. И вот этот же вопрос можно поставить нам, взрослым, по отношению к стяжанию Святого Духа. Святой Дух нам дается как бы от Бога и Отца, но Христом. Они Друг с Другом связаны неразлучно. Когда Христос готовился к уходу в вечность, к возвращению на Свой вечный престол, Он говорил ученикам: Я вам пошлю Утешителя, Духа Святого, Который вас научит всему тому, что вам надо знать…

Вот мы ожидаем следующее воскресенье, в праздник Святой Троицы, сошествия Святого Духа. Но Утешитель на славянском языке — очень богатое слово. Он говорит о том, что утешит в обычном смысле этого слова, то есть кто в горе, кто в тоске, кто разлучен с любимым человеком, тому Он может дать утешение. И тут ударение, когда Христос говорил, было на то, что Он, Спаситель Христос, Который был с ними все эти годы, не только обучал, — Он защищал, помогал, с ними был неразлучен, радовал их Своим присутствием, от них уходит. И, конечно, у них оставалось чувство сиротства, горя, ожидание встречи, которая когда-то случится, но которой сейчас нет. Об этом говорит апостол Павел так ясно, когда говорит, что жизнь для него Христос, а смерть приобретение. Для него вся жизнь сосредоточилась  в его взаимном отношении со Христом, но он же говорит: пока я живу в плоти, я отлучен от Христа. То есть, есть между мной и Им вот эта завеса: тело, слабость, слепота, борение. И поэтому он говорит: я мечтаю умереть, чтобы быть со Христом… И вот здесь мы можем измерить отношение человека, который поверил Христу, то есть уверовал в Него в самом сильном смысле слова, то есть не богословски, а всем своим существом; и с другой стороны, Его полюбил за то, что Он есть, не за благодеяния, не за те или другие поступки, а за то, что Он Собой представляет: воплощенная Божественная Любовь, которая вступила в мир с готовностью претерпеть все для того только, чтоб человек уверовал в себя и для того чтобы человек спасся. И вот Утешитель в этом отношении, Дух Святой, в том контексте, что да, если  мы действительно любили бы Христа, если бы мы когда-нибудь коснулись хоть края Его ризы, то мы тосковали бы по тому, что нам не дано с Ним пребывать постоянно, как мы тоскуем по тому, что нам не дано быть с любимым человеком, когда нас разлучают границы, тюремные затворы или даже просто ссора.

Но есть еще другой смысл слова Утешитель: это — Тот, Который дает крепость. И для того чтобы остаться на земле как бы в видимом отсутствии Христа и остаться Ему верным, и служить всему тому, к чему Он нас призывает, нужна крепость, которая в нас не всегда есть, или вернее, которой в нас мало, которая шаткая. И Дух Святой  это — Тот, Который может нам дать крепость, силу остаться верным (в слово “верный” я вкладываю все то, о чем я сказал раньше).

И наконец, Утешитель это — Тот, Который может нас обрадовать. Вы знаете, что значит русское слово утеха. Это — Тот, Который может в сиротство наше земное внести Божественное измерение и нам дать радость вечную  среди потемков земли. Об этой радости говорили мученики. Как можно им было радоваться тому, что их берут на страдания? Как  могли они ликовать об этом? — Потому что вдруг — или постоянно оно в них бывало — открывалось в них это измерение вечности, радости уже вечной жизни. И Он действительно является вечной жизнью, которая вливается в нас. Если говорить о том, чему Он нас учит, можно взять пример святого Власия Севастийского, один только момент его жизни, предсмертный момент. У нас в храме здесь есть икона святого Власия с частицей его мощей. И в его житии нам рассказано, что когда его взяли на смерть, на мучения, он шел, глубоко погруженный в Бога — я говорю именно в Бога, не в молитву, которая может нас оторвать от всего, а Бог нас ни от чего не отрывает; можно быть в самых глубинах созерцания и вместе с тем быть в полном присутствии и общении со всей тварью Божией. И он был погружен в Бога, и вдруг заметил, что рядом с ним по дороге бежит маленькая собачонка с раненой ногой; и сострадание к твари Божией было таково, что он забыл, что его-то ведут на смерть, остановился, благословил эту собачку, которая убежала исцеленная, и пошел дальше  умирать. Вот один из примеров, которые можно было бы привести. И вот о чем мы говорим, когда говорим о стяжании Святого Духа, Кто Он Такой.

Но вопрос ставится: Он — Утешитель. А должен ли Он меня утешать, или мне и без Христа хорошо на земле живется? Когда я умру, тогда я окажусь перед лицом Его, и тогда я успею в течение всей вечности радоваться на Него… Таков ли я? Или есть у меня хоть моментами, хоть периодами, хоть мгновениями это чувство сиротства. Когда-то я встретил Христа, и потерял. Когда-то чувство Его близости было такое всеобъемлющее, всепоглощающее, и его нет сейчас… Я говорю не о себе лично, о каждом из нас можно это сказать. В какой-то момент человек причастился и вдруг почувствовал: я един со Христом. Прошло какое-то время, и он снова опустел как бы, потерял связь, потерял контакт. И вот вопрос, который нам надо себе ставить постоянно, когда мы говорим о стяжании Святого Духа: нужен Он нам? Святой Дух может нам дать утешение от боли нашего сиротства; сирота ли я?  Если я не сирота, то зачем я буду просить Утешителя меня утешать? —  у меня и боли нет. То же самое можно сказать о том, что мы часто чувствуем, что отлично с жизнью справляемся, что да, она бывает трудная, но мы научились бороться, мы научились побеждать, нам не нужна какая-то сторонняя крепость, потому что мы не видим, что борьба-то  наша не против обстоятельств, против безработицы, или усталости, или того, или другого, а борьба наша против зла, против духов злобы поднебесной, против  зла в самом сильном, глубоком, разрушающем смысле этого слова. Если речь идет об этой борьбы, конечно, нам нужен Тот, Который может нам дать Божественную крепость и силу, чтобы побеждать. Своими силами никто не победит силы ада. Есть место у одного из Апостолов в послании, где говорится, что когда архангел Михаил спорил с сатаной о теле Моисея, он не посмел  от себя ему сказать “отойди!”, он сказал: Да запретит тебе Господь!.. И  это был архангел Михаил, не Миша и не Маша и никто из нас. И поэтому мы должны ставить вопрос о том, вот мы просим Святого Духа к нам прийти: нужен Он нам или как Утешитель, или как Тот, Который нам даст крепость, силу? А если Он нам не нужен ни в том, ни в другом отношении, неужели мы будем от Него требовать, чтобы Он нам давал на земле небесную радость, когда она нам, видимо, совсем не нужна, когда мы вполне удовлетворены, что жизнь так хороша, что мы счастливы?

Возьмите, например, рассказ о тех, которые были призваны царем на брачный пир его сына. Одни говорили: мы не можем прийти, потому что приобрели клочок земли. Они думали, что они его приобрели, на самом деле клочок земли их приобрел. Они, как дерево, ушли корнями в этот клочок земли и никуда этот клочок им не даст уйти. Другие сказали: мы не можем прийти, мы должны испытать наших волов. Есть дело на земле, нам некогда заниматься чужой радостью или небесными делами, мне надо сначала что-то сделать. А третий — вот почему я к этому возвращаюсь — говорит: я на радость брачного пира  твоего сына не приду, я сам только что женился, мое сердце полно моей радости, нет  в нем места для чужой радости… И нам надо поставить вопрос о том, нужна ли нам какая-то радость от Бога, когда наше сердце переполнено  радостью,  доброй или не доброй, но все равно. Поэтому когда речь идет о том, что мы хотим, мечтаем, или молим о том, чтобы стяжать Святого Духа, мы должны поставить себе вопрос: правда ли это, нужен ли Он нам на самом деле, мечтаем ли мы о Нем, горюем ли мы о Нем?.. Это первый вопрос, который мы должны поставить в отношении стяжания Святого Духа. Приобрести Его в собственность, никакой речи нет, потому что Он, как вода, из наших рук будет утекать. Но с другой стороны, Он не отдается просто так. Один мой друг раз сказал: Помни, что Святой Дух похож на очень застенчивую птицу. Он прилетает и садится недалеко от тебя, и вопрос в том, испугаешь ты Его или не испугаешь. Если ты будешь сидеть совершенно  смирно, тихо, будешь совершенно открываться Его присутствию, Он подлетит ближе и ближе. Но если ты сделаешь попытку Его уловить, Он от тебя отойдет, недалеко, но так, что ты никак Его /не получишь/. И вот мне кажется, что такие образы, это, конечно, не богословие в таком школьном смысле, но это очень реально  в отношении стяжания Святого Духа. Поэтому второй или третий вопрос это: Да, я хочу, чтобы вечное Божественное измерение в меня как бы вошло, чтобы я расширился, раскрылся на полную меру Божественной жизни. В предельном отношении апостол Павел говорит,  /простите, я сейчас потерял слова/…

И для того чтобы открыться, нужен подвиг. Подвиг, который не заключается в том чтобы вступить в сделку с Богом: я то-то сделаю, а Ты мне это подаришь. А в том, чтобы в себе победить все то, что не дает возможности Святому Духу ни приблизиться, ни влиться как бы в нас, ни приобщить нас Божественной природе (вот слова апостола Павла, которые я вспоминал). И для этого совершенно ясно Христос нам сказал: Я вам дал пример, этому примеру и следуйте. Причем тут надо сделать оговорку. Мы говорим о заповедях Христовых, мы говорим также о заповедях Ветхого Завета. И мы не замечаем очень часто, я бы сказал: большей частью, что между ними громадная разница. Ветхозаветная заповедь могла, по слову Ветхого Завета, сделать человека  праведным, новозаветная заповедь праведным человека не сделает. Христос говорит: когда вы все исполните, помните, что вы неключимые рабы, то есть ничтожные, никудышные рабы. Потому что пока мы рассматриваем заповедь как приказ, мы в положении рабства, мы подневольные, тогда как закон Христов — закон свободы, то есть закон, который нам дает возможность открыться, расцвести, стать в полную меру  самими собой в том исключительном, неповторимом смысле, в котором это обозначено в книге Откровения, когда нам говорится, что  в конце времен каждый из нас получит имя, которое только он да Бог знает, то есть это его сущность. И поэтому мы не можем бороться за то, чтобы быть похожими на кого-нибудь другого;  можно подражать, но не, если можно так выразиться, “обезьянничать”, нельзя стараться быть таким, каким был тот или другой, а надо от него научиться, как он стал таким человеком — а это совсем не то же самое. Христос нам говорит: Я вам дал пример, ему последуйте… И заповеди, которые Он нам дает, это не приказы: вот так живи и будешь моим учеником, а это слова, которые обозначают, что если то, что Я сейчас тебе говорю, станет для тебя путем усвоения, путем борьбы со всем дурным, темным и еще даже не раскрывшимся в тебе, если это все станет тобой, тогда эта заповедь исполнена.  Скажем, можно делать вид, что мы щедры, великодушны, добры и т.д.; можно совершить все поступки, которые это доказывают, и  все равно наше сердце может быть каменным и безразличным. Можно человеку дать подачку — “и будь доволен”. Я тебя сегодня накормил, на что ты жалуешься?.. А ему нужно сердце, так же как и Богу нужно наше сердце, а не поступки. Наши поступки должны бить ключом, вытекать из того, что у нас в сердце, но поступки сами по себе ничего не доказывают. Мы не делаемся христианами, просто делая то или другое; или вернее, делая то или другое, можно постепенно себя переработать, но сам поступок нас не делает христианином. И это надо помнить, когда мы ищем стяжения Святого Духа, когда мы хотим так сродниться с Богом, чтобы мы были Его детьми и Он — нашим Отцом. Поэтому вопрос подвига очень важный. Мы не можем просто надеяться, что будем говорить: Господи, приди, приди!.. — и Он придет. Он будет стучаться в нашу дверь: Я стою у двери и стучу… — но войти Он не может, если мы не откроем эту дверь. А эта дверь открывается именно подвигом. Иногда приходится делать добро как бы выше собственной меры: потому что человеку нужна помощь, мы можем ее подать, даже если мы не глубоко взволнованы его нуждой; но мы должны помнить, что это только начало. Или нет, не только начало, — это не так просто. Иногда без всякого особенного чувства сделаешь для человека что-то, что ему нужно, и если ты только всмотришься внимательно в его глаза, в выражение его лица, и увидишь, какую радость ты ему принес, эта радость может тебя оживить, она может коснуться твоего сердца и поступок к тебе возвращается  путем его благодарности или  радости и уже делается содержанием твоим, а не только внешним поступком. И когда мы говорим о подвижниках, о том, что святые отцы совершали в пустыне или в обычной жизни, потому что не обязательно уходить в непомерные подвиги, можно жить в самой простой жизни  свято. Есть рассказ из жизни святого Макария Великого о том, как он боролся, рос, и дошел до какой-то своей меры  и не знал, куда дальше идти, не в том смысле, что он почувствовал, будто он такой великий, что ему дальше некуда идти,  но он не знал дороги дальше. Он помолился Богу о том, чтобы ему был открыт какой-нибудь учитель. И Господь сказал ему: иди в Александрию, найти такой-то квартал и зайди к такому-то сапожнику, он тебя научит. И Макарий пошел, встретил этого сапожника, простого незатейливого человека, говорит: мне Господь велел к тебе прийти, чтобы ты меня научил духовной жизни. — Духовной жизни? Я о ней ничего не знаю, как я могу тебя научить тому, чего я не знаю, чем я сам не умею жить?.. Макарий говорит:  а ты мне расскажи о своей жизни. И тот начал рассказывать: он трудится с утра до ночи, старается, чтобы башмаки, которые он делает, были как можно более совершенны, чтобы их носить было легко и отрадно, берет денег столько, сколько нужно, чтобы прожить, он женат и живет уже столько лет с женой душа в душу, никогда у них не было ссоры, никогда они не обменялись резким словом, вот так он описывал свою жизнь. И Макарий все это выслушал и ушел в пустыню наученный, потому что он всего этого не совершил, во всяком случае, в его собственных глазах. Разумеется, не в области поступков. Тут не в башмаках было дело, не в малом заработке,  не в том, чтобы не ссориться. А в том, что этот человек получил, какое смирение он приобрел тем, что он в себе ничего не видел замечательного, тогда как я, Макарий, почувствовал, что я уже дошел до предела своих возможностей, куда бы мне еще дальше?.. Те, кто читал Лескова, помнят рассказ, который им назван Памфалон скоморох. Это похоже на Макарьевский рассказ. Какой-то подвижник жил в пустыне, ему открыто было то же самое, пойди, научись у него. Он пришел, стал спрашивать о Памфалоне. Отвечают ему: ах да, это скоморох, цирковой фокусник, там-то живет. Он к нему пришел, у него собачка, которую он учит фокусам, всякая всячина висит на стенах. Он его стал спрашивать о духовной жизни. — Какая тут духовная жизнь! я всю жизнь мечтал начать какую-то духовную жизнь, но знаешь, невозможно. Я все копил деньги, чтобы можно было уйти, и вдруг пришел приятель, говорит: знаешь, какое горе. Нашего знакомого за долги посадили в тюрьму… Он отдал свои сбережения; начал еще сберегать, но ему рассказали, что одна девушка сейчас на грани падения, потому что семья в страшной бедноте. Он отдал свои деньги на их бедноту. И так, говорит, всю жизнь, каждый раз, когда думаю: вы /…/, что-то случается, не могу этого совершить. И  Ермий ушел к себе в пустыню и видит сон, что он и Памфалон оба умерли, и он на своих крыльях взлетает на небо. И видит, что Памфалон кое-как поднимается туда же. И вдруг поперек его дороги частокол,  он на него посмотрел, и видит, что  бревна частокола вырисовывают слово гордыня, и что ему ни туда, ни сюда, куда он ни повернет, частокол перед ним. И вдруг он видит, как  Памфалон взлетает и ему говорит: что ты остановился. В чем дело? — Да вот, говорит, не могу: частокол стоит… — Пустяки какие! Взял свою накидку, махнул, и частокола не стало. И тогда Ермий понял, что такое смирение. Вот вам примеры. Речь не идет о том, чтобы неимоверные поступки совершать, а самые простые.  Я вам говорил уже о  преподавателе в Русской гимназии, который жил в дикой бедноте; год спустя он умер с голоду, потому что он никому не говорил, но питался только тем, что на помойках находил. И был такой случай, как он идет по дороге в Гимназию и на тротуаре сидит нищий, перед ним шапка лежит. А у него, у Леонида Николаевича  не было никаких денег, он пешком шел на работу в гимназию. И он подумал: если я просто пройду мимо, он подумает, вот еще сытый человек, которому никакого дела нет, голоден я или нет, человек, у которого наверное кров есть, и не спрашивает он себя, есть ли у меня… И вместо того, чтобы пройти мимо, он остановился, снял шапку, что-то ему сказал.  Нищий вскочил, схватил его в объятия и поцеловал. Кода он пришел в Гимназию, дети его окружили: это что, родственник ваш? Знакомый? почему вы шапку сняли?.. и постепенно из него, очень замкнутого человека, вырвали правду. Он рассказал: я шел, денег дать ему у меня не было, но я подумал: если я пройду мимо, в нем оборвется, может быть, последняя вера в отзывчивость, в любовь, в сострадание человек. Я остановился,  и чтобы ему показать, что я на равных началах с ним, снял шапку, и ему объяснил все это,  и он меня обнял… Я сам с этим нищим потом разговаривал, и он говорил: за всю мою жизнь — а он был профессиональный нищий, у него опыт был большой,— за всю мою нищенскую жизнь никто мне не дал столько, сколько дал этот человек, признав во мне человека равного себе. Так что видите,  подвиг не заключается обязательно в том, чтобы поститься, молиться, делать то или другое, особенно делать то, чего не хочется,  а в том, чтобы расти в меру  сострадания, понимания, любви.

И если говорить о признаках того, что Дух Святой с нами, у Серафима  Саровского есть место, где он говорит, что когда нас коснется присутствие Святого Духа (я уж не говорю: когда мы преисполнены Им), то на сердце делается тепло, ум делается прозрачным и ясным, воля перестает колебаться, и устремляется вся к Богу. Всякая способность осуждать другого человека исчезает и остается только смирение и изумление перед другим человеком. А если к нам приближается или если мы впускаем в себя темную силу, то сердце делается каменным и холодным, ум помрачен, воля наша колеблется и отворачивается от зова Божия и больше готова ответить на ложные обещания темной силы (это не его слова, это я прибавляю). Чувство собственного достоинства и гордости появляется, в результате чего мы легко осуждаем другого человека, смирения в нас никакого.  Вот если взять эти признаки и поставить перед собой вопрос: могу ли я сказать, что во мне признаки присутствия Святого Духа с какой-то яркостью налицо? нет ли во мне или постоянно или по временам тех или других свойств, которые описаны как результат порабощенности тьме? Кто из нас может сказать, что его сердце всегда горит, что его ум всегда светел, что его воля никогда не колеблется в сторону зла,  что он никогда не осуждает другого человека, а сострадает ему (это не значит, что он не видит разницу между добром и злом, но вместо  осуждения может быть сострадание), и т.д. И если говорить о сострадании, я  вам хочу еще один пример дать. Есть рассказ, как спросили одного подвижника, каким это образом он умеет в каждом человеке, кто к нему приходит,  возбудить раскаяние, покаяние, довести его до слез над собой? И он ответил: когда человек ко мне приходит, я болею всей душой за тот ужас, который в нем происходит. Я схожу шаг за шагом в темные глубины его души, и свою душу и его душу я связываю в узел, и пока он мне рассказывает о том зле, которое в нем есть, я с ужасом и болью каюсь,  каюсь за него и за себя, потому что мы  — одно, и мое покаяние делается его покаянием.

На этом я кончу эту беседу о стяжании Святого Духа; о покаянии я не сказал ничего….

Опубликовано: Труды. Т.2. — М.: Практика, 2007.