Рабочая группа на епархиальном съезде. Вторая беседа

Связано ли тяжелое положение в России, в частности Церкви в России, религии в России, с тем, как поступили с царской семьей? Они были расстреляны (хотя и были канонизованы недавно). С другой стороны, Ленин до сих пор лежит на Красной площади, в центре России, и не похоронен…

Я никогда не задумывался над этим вопросом в такой форме. По сведениям, которые я получаю случайно, захоронение царской семьи воспринимается очень разно. Одни люди считают, что царь и царская семья погибли мученической смертью, — мы здесь именно так чувствуем. Причем, как я часто цитирую, Василий Великий говорит, что править может кто угодно, была бы хватка, а умереть за свой народ может только царь. И в этом смысле Государь выбрал такой путь; он мог бы так или сяк уйти, но решил остаться вместе со своим народом. И есть целый ряд документов по этому поводу. Во-первых, есть всем известное стихотворение одной из великих княжон, которое кончается словами:

И у преддверия могилы

вдохни в уста твоих рабов

нечеловеческие силы

молиться кротко за врагов[1].

Это действительно готовность воспринять врагов как людей, за которых будешь молиться; не против, а за спасение их. Это одно. С другой стороны, остались письма Государыни, и только одно письмо мне известно Царя (не знаю, были ли другие), — о том, как они относились к своему аресту и его последствиям: с открытостью, с готовностью понести вместе с русским народом крест, то есть любое страдание.

И очень интересный документ был издан в Америке довольно много лет тому назад. Царская семья в заточении читала некоторые произведение святых отцов древности, и в книге были подчеркнуты и прокомментированы некоторые отрывки, которые свидетельствуют о той же готовности отдать жизнь. Они говорят: мы принадлежим нашей родине и нашему народу, и мы обособиться от народа и от родины ни за что не хотим.

Поэтому многие и в России, и здесь считают, что это царь мученик и что канонизация царской семьи законная. С другой стороны, есть люди, которые видят в этом политическое действие (и, несомненно, некоторые люди стояли за канонизацию именно потому, что хотели выдвинуть монархию на первый план). Они считают (причем это люди не только из мирян, но и из духовенства), что канонизация преждевременна: надо, чтобы все в России сошлись в одном чувстве, в одном осознании; чтобы это было единодушное решение всего народа, а не только верующих.

Что касается захоронения Ленина, я не знаю, я специально не задумывался. Моя жизнь не совпала с его жизнью, он умер, когда я был мальчиком. Я знал о его смерти, но до меня тогда это еще не доходило. Однако мне вспоминается рассказ одного священника[2] по поводу смерти Сталина. Он был страстный монархист, ненавидел… вернее, ненависти в нем не было, но он отрицал все советское и с ужасом, самым отрицательным образом относился к Сталину. И вот что он пишет о моменте, когда до него дошла весть, что Сталин умер. Вдруг его охватил ужас: все то, что Сталин за жизнь совершил, сейчас лежит на весах Суда, он сейчас стоит перед Богом со всеми преступлениями, со всеми грехами, со всем ужасом, который он совершал. Этого священника охватил такой ужас: он все-таки человек, надо его пожалеть; и он бросился в церковь и долго молился перед престолом и говорил: «Господи, только Ты можешь его спасти, но спаси его как-то, потому что у нас не хватает сил даже молиться о нем». Вот единственное, что я могу сказать. А насчет захоронения я не знаю просто, я не понимаю обстановку. В тот момент, когда решили его не хоронить, еще не было решения отвергнуть все прошлое. С тех пор наросло чувство, что весь ужас, который охватил Россию с революции и в последующие года, — его ответственность. Как его захоронить? Как преступника? Нет, он часть русской истории. Как героя? Нет, потому что он вызывает ужас у многих. И вопрос, мне кажется, остается неразрешенным. Те из вас, кто живут в России, вероятно, могут сказать что-то более осмысленное, чем я.

На тему непосредственно нашей епархиальной конференции — христианство в ХХI веке. Меня задела тема: жизнь христианина в миру. В России есть священники, которые поучают не смотреть телевизор, не пользоваться банковскими карточками и т.д. Это практически невыполнимая задача. Просто не иметь телевизора в доме не означает заслониться от всей информации. Защищает ли молитва? Конечно, защищает, я понимаю. Но в какой степени, в каких случаях? Входя в банк, надо ли читать «Отче наш»? Как дозировать свое присутствие в этом мире и потом покаяние об этом присутствии?

С высоты своей мудрости я ничего сказать не могу. Но думаю, мы не можем жить постоянно со страхом, что какая-то чертовщина на нас нападет. Мы Божии, мы Христовы. Если Христос нас не защитит, то никакие — простите — «религиозные фокусы» нас не защитят, то есть вычитывание тех или других заклинаний ничего нам не даст, если с нами нет Бога… Есть у святого Ерма, одного из семидесяти учеников Христовых, место, где он говорит: «Не позволяй никогда безрассудному страху перед бесами умалять твое детское доверие к Богу[3].У бесов нет власти над нами просто так — с нами Бог. Мы можем им открыть дверь, это дело другое; можем поддаться, но власти они не имеют.» Это, мне кажется, очень важно помнить.

Болгарский царь живет — нельзя сказать «в изгнании», потому что он может вернуться, но он этого не делает. К нему очень много претензий политических.

Я не верю, что болгарский царь может представлять свой народ перед Богом, живя в Испании уже 50 или 60 лет думаю, есть большая разница. Если правитель, царь или император, живет со своим народом и остается солидарным с ним в горе и в радости, это одно. Когда человек просто по наследственности является возможным царем, если только его пустят или выберут, это дело другое. Скажем, Николай II с семьей всю трагедию пережили вместе со своим народом. Болгарская королевская семья покинула Болгарию. Я не могу судить, но, если бы я был болгарином, я бы сказал: они не представляют собой болгарский народ в его трагедии, потому что они прошли мимо этой трагедии, они от нее ушли.

То же самое, если бы Государь Николай II с семьей ушел. Я считал бы, что он не несет крест русского народа, потому что быть эмигрантом — это не крест, это что-то гораздо меньшее. Это может быть тоска, это может быть голод, оставленность, но это никак нельзя сравнить с той абсолютной солидарностью человека, который не ушел и остался. Вот моя реакция. Знания у меня нет, это просто моя реакция: человек, который ушел, уже не представляет народ.

Мне показалось, что ваше отношение к молитве иногда чересчур либеральное. Я очень часто, например, говорю детям: «Давайте перед сном прочтем молитвы». — «Мы не хотим». Вы говорите, что не надо заставлять. Если не настаивать, они совсем ничего не хотят, хотя видят, что я молюсь. Или соглашаются читать на английском, потому что это легче. Славянского они совсем не понимают. Вы говорите, что надо с пониманием…

Меня немножко коробит слово «заставлять» — в том смысле, что это говорит о каком-то насилии. Я думаю, можно сказать, что это столько значит для вас: «Пойдем вместе; неужели ты меня оставишь? Неужели ты заставишь меня остаться дома потому, что ты не хочешь идти? Пойдем вместе». И не заставлять ребенка выстаивать такую службу, которую даже его ноги не могут выстоять, не говоря уже о его сознании или душе, а привести его в такой момент и на такую службу, на которую он может отозваться. Если взять, например, великопостные службы: в Великую субботу утром читаются пятнадцать отрывков из Священного Писания — ни один ребенок этого не выдержит. И взрослые не выдерживают, а только терпят, и то не всегда с удовольствием. Можно сказать: «Пойдем, ты увидишь, как это красиво. А я хочу помолиться, я хочу свечку поставить». И постоять ровно столько, сколько они могут воспринять, — и немножко больше, чтобы они это сделали для вас, чтобы вас не лишать.

То же самое касается молитвы дома. Во-первых, надо выбирать такие молитвы, которые могут дойти до ребенка, а не такие, которые и взрослые не понимают. Во-вторых, надо по возможности изменять их в тех местах, где они не просто непонятны, но дают совершенно фальшивое понимание. Например, Выну очи мои ко Господу... По-русски это значит: вынуть — и вон. На самом деле эти слова значат: очи мои всегда обращены к Богу. Или (я уже рассказывал) старушка говорила: «Как чудно, что в церкви и зверей помнят». — «Каких зверей?» — «Ну, читается «я крокодила пред тобою». Яко кадило она не понимала… И есть масса подобного. Когда я попал в Лондон, мне старушки наши говорили: «Знаете, отец Антоний, вы так внятно и хорошо читаете, мы понимаем такие места в богослужении, которые никогда не понимали». Я им не признался, что они понимают потому, что я заменяю непонятное славянское слово русским или переставляю слова так, чтобы можно было понять. Это тоже играет роль.

Если взять вечерние молитвы, утренние молитвы — некоторые что-то говорят; но другие настолько далеки даже от обычного взрослого сознания, что ребенок тем более не понимает. Феофан Затворник был человек молитвы, не то, что я, и поэтому можно на него ссылаться. Он советует: ты определи, сколько у тебя времени на молитву, поставь будильник и начни молиться. Если на третьей строчке молитвы какие-нибудь слова тебя ударят в душу, останься с ними, повтори их, или прибавь, или прокомментируй Богу. Если прозвучит будильник, знай, что ты выполнил все свое правило, потому что цель правила была — быть с Богом. Ребенку нельзя навязывать больше, чем он может вместить. У меня был племянник, который жил у нас некоторое время. Однажды он наигрался, вернулся домой, а вечером ему полагалось читать Отче наш и Богородице Дево радуйся. Он влез на кровать, стал на колени, жалостно посмотрел в сторону иконы, даже не перекрестился, а послал поцелуй, сказал: «Спокойной ночи!» и упал, заснув. Я уверен, что Бог был гораздо больше рад этому, чем если бы его протянули через обе молитвы. Другой случай: брат профессора Дмитрия Оболенского, когда был шестилетним мальчиком, на Пасху стал перед иконой и сказал: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробе живот даровав.» Раз сказал, два раза сказал, три сказал. Мама говорит: «Знаешь, не надо это так повторять». Он на нее посмотрел: «Ты ничего не понимаешь, Он очень доволен». Если ребенок может так отозваться на ту или другую молитву — чудно; а если для него это белиберда, надо так молитву перестроить, сократить ее, перевести сколько возможно на русский язык, чтобы он мог ее воспринять.

Большинство детей, которые здесь живут, по-русски только дома говорят; это поколение думает уже больше по-английски. Русский практически уходит, и даже молитвы им легче читать по-английски…

Я думаю, если русский, славянский язык для них совершенно непонятен, то надо молиться на том языке, который им понятен, и потом сказать: «Знаешь, я тебе прочту это по-славянски, потому что оно звучит красиво и слова более глубокие, более осмысленные, чем перевод». И тогда можно постепенно ребенку привить интерес в этом отношении.

Мне трудно об этом говорить, потому что я не был верующим ребенком. Во всяком случае, я не могу сослаться на свой опыт. Но я видел довольно много детей; я начал заниматься детьми младше меня, когда мне было лет 15–16, в русской организации, и поэтому какой-то опыт есть. Знаете, существует риск, что взрослый язык и взрослые слова не дойдут, даже когда они замечательные. Я вспоминаю, в Париже был замечательный священник, отец Иаков[4]. Он и проповедник был замечательный, и исповедовал замечательно, и жил христианской жизнью очень глубокой, сильной, но с детьми никогда не занимался. Как-то один из старших руководителей РСХД пригласил его провести показательную беседу с детьми. Руководителей посадили вокруг комнаты, детей — на стульях посередине, и отец Иаков провел потрясающую беседу; все взрослые млели, таяли, восторгались; профессор Зандер, который его пригласил, благодарил его от сердца. Когда он ушел, Лев Александрович поймал мальчонку лет семи: «Как тебе понравилась беседа?» Мальчик ответил: «Было занимательно; жалко только, что батя не верит в то, что говорит». Отец Иаков говорил так изящно, что до ребенка не дошло сердце отца Иакова. Я его знал, и у меня никакого сомнения нет, что он был и искренен, и правдив, но язык был не тот; это был иностранный язык, из другой сферы, и дети не могли воспринять. Если кто-нибудь говорил на простом языке, дети понимали.

Вы меня простите, я вам все анекдоты рассказываю, но у меня богословского знания нет, а жизненный опыт какой-то набрался. Отец Георгий Шумкин, которого я упоминал в беседе, был человек цельный и простой; не в том смысле, что упрощенный или неумный, а в нем была простота. Как-то Великим постом он собрал нас, десяток мальчиков, к Плащанице, стал на колени перед Плащаницей и долго стоял, а мы стояли на коленях сзади. Я не сказал бы, что мы были в мистическом состоянии; мы благоговейно, с почтением стояли перед Плащаницей. Потом отец Георгий встал — лицо его было залито слезами, — и обратился к нам: «Мальчики, сегодня Христос умер для каждого из нас. Давайте плакать над собой». И снова стал на колени перед Плащаницей; и мы тоже заплакали, потому что до нас дошло. Если бы он прочел нам какую-нибудь витиеватую молитву, что Христос умер на кресте и т.д. мы бы перетерпели и восприняли: да, это так; но в сердце нас это так не ударило бы.

Знаете, что доходит не только до ребенка, но и до взрослого? Когда человек говорит и его самого это ударяет в сердце, что-то доходит и до слушателя. Есть такое изречение — не христианское, из дзен-буддизма: если стрелок из лука стреляет в мишень, его стрела никогда не пробьет сердцевину — если только одновременно она не пробьет его собственное сердце. Можно заменить вещественную стрелу словами, и вы поймете, что это значит. Если человек говорит так, что до него самого не доходит, то не может дойти ни до кого. Или если дойдет, то чудом, а не благодаря говорящему. То же самое относится к молитвам. Например, некоторые молитвы немного сложны для слушателя, но если они положены на музыку, то музыка может, как стрела, пробить сердце, хотя самые слова могли бы не дойти.

Можно, я вам еще одну вещь расскажу. У нас был старый прихожанин, Федоров, чудный бас, замечательный человек; простой, чистой жизни, цельный человек. Он заболел раком, его положили в больницу, я его навещал сначала раз в неделю, потом два раза, потом каждый день. В какой-то день я пришел, и старшая сестра мне говорит: «Напрасно вы трудились прийти, он без сознания, все равно вас не заметит. Но какой ужас: его жена и дочь, которые были в отъезде, были в Японии в течение нескольких месяцев, приехали сегодня и застали его без сознания». Я сказал: «Знаете, я пойду и посмотрю, что можно сделать». Я подумал, что слова до него могут не дойти, если я начну говорить про жену, дочь и т.д. Но я вспомнил, что для него значило церковное пение, — он пел, кажется, с семилетнего возраста всю жизнь. И я стал на колени рядом с ним; петь не я умею, но я как-то мурлыкал, выл, производил какие-то звуки, пел великопостные стихиры. И я увидел, как постепенно в нем поднимается сознание. В какой-то момент он открыл глаза, и я ему сказал: «Ваша дочь и жена приехали с вами проститься, перед тем как вы умрете. Они налево от вас. Проститесь». Он повернулся, простился с ними. Тогда я сказал: «А теперь вы можете спокойно умереть». Я его перекрестил, он ушел в бессознательное состояние и умер. Его вывели из этого состояния не слова, а то, что эти мотивы — я пел неумело, но до него они все-таки доходили — за всю жизнь переплелись с его душой так, что от этого пения сознание вернулось.

Другой случай. У нас в Трехсвятительском подворье в Париже был старый дьякон Евфимий, мы его Фимушкой называли. Он был человек восьмидесяти с лишним лет, был слугой у знаменитого французского писателя, ничуть не подозревая, кто его хозяин. Он служил в церкви, а когда некому было на клиросе петь, пел и читал; в какой-то вечер он пел и читал, а я читал вместе с ним. И он пел и читал с такой неимоверной быстротой, что я даже глазами не мог уследить по книжке. Когда он кончил, я нагло (мне было тогда девятнадцать лет) ему сказал: «Отец Евфимий, вы у меня сегодня украли всю службу. И что хуже: вы ее у себя украли, потому что вы не могли уследить за тем, что вы поете с такой быстротой». Он заплакал и говорит: «Я не подумал об этом. Ты меня прости! Но знаешь, я родился в очень бедной русской семье, родителям было нечем меня кормить, и пяти лет меня отдали в монастырь, чтобы там за мной смотрели. С тех пор я слышал эти молитвы и эти мотивы, потом начал их петь, и они так переплелись с моей душой, что, когда я смотрю в книгу и вижу слово, мне не надо его читать: будто чья-то рука коснулась арфы в моем сердце, и вся моя душа поет». Вот другой пример того, что есть разные подходы.

Так что, если вы будете заниматься со своими детьми, читайте им вслух те молитвы, которые понятны, изменяя текст, поскольку это необходимо, но читайте не для них, а для Бога и для себя, читайте, чтобы слова до вас дошли, чтобы стрела, которую вы пускаете в ребенка, пробила ваше сердце. И оно дойдет до них, так же как написанный текст ударял Ефимушку в душу, и он пел.

Сегодня много говорили о суевериях, о возвращении к язычеству, и это происходит не только в России. Это, скажем, происходит в Греции, это происходит, в частности, в Америке, где мне приходится жить. Я могла бы задать вопрос очень коротко, но сначала я вам напомню, что каждое Рождество мы читаем о боготечной звезде, о волхвах, которые пришли в Иерусалим, о том, как звезда остановилась над пещерой, где лежал Младенец. В связи с этим в Америке даже по телевидению шли передачи о христианской астрологии, где зодиакальный знак льва ассоциируется со Христом, а зодиакальный знак девы — с Богородицей. Больше я не помню подробностей. Как вы относитесь к астрологии?

Прежде всего я скажу, что если волхвы что-то прочли на небе, то нельзя просто сказать: вздор! — и выбросить это. О так называемой научной астрологии, будто можно все детали жизни прочесть в схемах, я скажу: может быть, что-нибудь можно, а чего-нибудь нельзя. У меня была двоюродная сестра; она заболела болезнью крови. Ее отец занимался астрологией; он составил схему и с радостью говорит мне: «Она выздоровеет через три недели». Я тогда был студентом-медиком и ответил: «Она не выздоровеет, от этой болезни она не может оправиться». И она умерла. Но в других случаях он что-то улавливал и мог передать.

И я думаю, что мы не можем ни отрицать астрологию, ни порабощать себя ей. Вся вселенная составляет одно целое, один, если можно так выразиться, цельный организм, поэтому если уметь где-то уловить соответствие между тем, и другим, и третьим, может быть, тебе это что-то скажет. Но верить безусловно в то, что сказано в гороскопе, рискованно. Часто так же рискованно верить в мудрость другого человека, который утверждает что-то, что знает наверняка, понимает, имеет опыт такой-то; надо оставлять какую-то грань. Но просто отвергать нельзя. Ведь то же самое говорили о медицине, то же самое говорили о лекарствах, считали их колдовством; оказалось — не колдовство, а химия. И то же самое можно сказать о целом ряде проявлений медицины, когда незнающий человек говорит: «Не может быть, ты не мог этого определить». А оказывается, ты мог определить, только у тебя было знание или осенила догадка.

Раз мы об анекдотах говорим, я вам расскажу один анекдот, который не в честь ни медицине, никому. У меня был дядюшка; он ходил по больницам, потому что у него была странная болезнь, что-то такое с хребтом: как он откинется на спинку стула, его что-то ударяет. Доктора его осматривали, делали снимки, посылали к неврологам — ничего не получалось. Что бы ни делали: как он сядет, так — ах! Он ко мне пришел; знаете, по тому признаку, что умный человек ответа не нашел, может быть, дурак найдет. Пришел, все рассказал, бумаг принес кучу… Я ему говорю: «Знаешь, что, Саша, сядь и обопрись». Сел, оперся — ах! «Теперь сними куртку, посмотрим». Оказалось, он носил подтяжки, которые были приделаны к двум железным пуговицам. Как только он опирался, эти пуговицы врезались в спину… И целый ряд неврологических отделений в Париже не мог определить, какая у него неврологическая болезнь. Я взял ножницы, отрезал пуговицы и сказал: «Откинься назад». — «Нет, ничего не происходит». Так что и в медицине бывает астрология.

Я хотела спросить о традиции старцев в России, поскольку эта тема несколько негативно прозвучала сегодня утром. Как вы относитесь к старчеству, и существует ли такая традиция в Англии?

Начну с конца. Традиции старчества в Англии нет, но были в течение истории и даже в наше время люди с очень глубоким прозрением, которых можно было бы сравнить с православными старцами. Они могли поговорить с человеком как бы сквозь то, что он говорит, а не на основании того, что он говорит; уловить что-то о нем. Но сейчас слово «старчество» употребляется очень легко. Я когда-то написал целую статью об этом[5], поэтому не буду очень распространяться. Дело в том, что старец — это человек, которому Бог дал прозрение, и это зависит не от того, что он священник, что он подвижник. Это дар Божий. Старцами бывали священники или монахи, но старцами бывали и миряне, простые люди, которым Бог дал дар прозрения. Считать, что всякий священник в себе несет зачаток старчества, нельзя; это вредно и для того, кто так думает, и, может быть, еще больше для священника, которого возводят на степень, на которой он не может стоять. Когда люди начинают прислушиваться к нему, будто все, что он скажет, истина, это конец; человек может совершенно свихнуться. Я знал одного человека, которого старцем не считал, но многие почитали старцем. И я его спросил как-то: «Как вы действуете?» Он ответил: «Когда человек ко мне приходит и ставит вопрос, я одно мгновение молчу и потом даю ответ. Если этот человек выполнит то, что я сказал, он спасен. Если не выполнит, то, так как мой ответ от Святого Духа, он погиб». Я сказал, что думаю о нем и о его подходе: нельзя автоматически ожидать, что Дух Святой сойдет на тебя потому, что ты сейчас этого захотел.

Я иногда даю советы людям, и когда меня спрашивают: откуда у тебя берется способность посоветовать и сказать что-нибудь правильное? — я всегда говорю: мой небесный покровитель — валаамова ослица. Вы, наверное, знаете рассказ о том, как языческий жрец Валаам решил спуститься в равнину, где находился еврейский народ, и произнести проклятие на него[6]. Он сел на ослицу и поехал. Он спокойно, уверенно ехал для того, чтобы проклясть Авраама и его спутников. И вдруг ослица остановилась. Валаам ее понукал, бил; наконец ослица обернулась к нему и сказала: «На дороге стоит ангел с огненным мечом; если ты хочешь умереть от него, сойди с меня, а я живой хочу остаться…» Так вот, я себя иногда чувствую такой ослицей: я вижу что-то, но все, что я могу сказать, это: стой.

Я думаю, очень многие священники выиграли бы, если бы вместо того, чтобы быть наставниками, кем они не обязательно являются, они согласились бы быть спутниками. А спутник — это нечто совершенно другое. Вы знаете, что бывает, когда вы идете в горы и вам нужен проводник. Вы выбираете человека, который прошел всю дорогу, дошел до места, куда вы идете, и вернулся живым. Если он не вернулся, вопрос очень прост; но если он даже и не дошел, то не берите его проводником. Вы можете его взять спутником, если он вам скажет: я прошел пять верст, а дальше не знаю дорогу, но вот эти пять верст я вам укажу. Это священник может делать. А претендовать на то, будто он тебе всю дорогу может указать потому, что он священник, нельзя. И делаться старцем потому, что люди тебе верят, — не смей; никто не имеет права этого делать; это погубить себя и погубить других. Вот единственное, что я могу сказать.

Старчество существует; редкие бывают старцы, мы знаем Оптинских старцев и других, Серафима Саровского. Но мы знаем тоже, что есть священники, которым дано совершать Божественные Таины — и все. Потому что рукоположение во священство или хиротония в епископа дает вам возможность совершать таинства, которые на самом деле совершает Спаситель Христос и Дух Святой; вам это не прибавляет ни ума, ни святости, ни образованности. Это вам дает долг совершать богослужение, которое, в сущности, совершает Сам Господь, когда дело идет о таинстве. А когда речь идет о духовном руководстве, то можно сказать: мне кажется, вот ответ на твой вопрос… Или можно сказать: я читал в Священном Писании такие-то вещи, которые, мне кажется, подходят к твоему случаю. Или можно сказать: у меня для тебя нет никакого наставления, ни слова, прости. Будем молиться, чтобы Бог тебя наставил.

Вы считаете, что в современном мире есть старцы?

Я лично никого не встречал до сих пор, о ком я мог бы сказать: да, он старец в полном смысле слова, то есть человек, которому дан Божественный разум и который может от Бога тебе сказать, а не от себя. Я встречал людей опытных, умных, мудрых, замечательных, которые могли наставить, но не в таком смысле, в котором мы говорим о старцах.

В продолжение вопросов об астрологии и старцах я хотел бы обобщить: как христианин познает волю Божию?

Я думаю, все мы в какой-то мере познаем волю Божию; мы не находимся в совершенной тьме, ожидая от кого-то ответа. Нам даны заповеди, которые говорят: такова воля Божия на такую-то тему; мы ее знаем. Если мы эту заповедь так воспримем, что она пронизывает нас, как железо пронизывается огнем, тогда мы знаем волю Божию в этой области. Но и тут мы не можем знать ее механически. Скажем, я вычитал эту заповедь, я ее буду применять. Но применять значит применить к данному случаю, а этому человеку, может быть, совсем не нужно то, что я, как мне кажется, понял. Так что тут надо с осторожностью и верой поступать, не насилуя человеческую совесть и не заставлять человека идти таким-то путем потому, что ты решил, будто это правильный путь. Я помню один случай, когда близкий мне человек пошел к духовнику, так как начал терять память, терять сознание, терять силу. И тот ему сказал, помолившись: ты человек мертвый, ум у тебя погаснет, физически ты погибнешь, поэтому бросай все и уходи в монастырь. «А вы меня примете в свой монастырь?» — «Нет, мы только молодых принимаем». — «А куда мне пойти?» — «Ищи». Он пришел ко мне, говорит: вот что случилось. Я не духовное лицо, в смысле не «одухотворенное лицо», поэтому сказал самое простое, как бывший врач: «Забудьте то, что вам старец сказал, возьмите три месяца полного отдыха и возвращайтесь на работу». Это было двадцать лет назад, он все еще работает.

То, что люди приписывают человеку мудрость, знание и т.д., это не обязательно так. Это не порочит человека в целом, но говорит, что у него иллюзия о себе в какой-то области или в данном случае.

Вопрос об ангеле хранителе.

Я могу ответить только от себя, то есть мне этого не говорили, и я нигде ничего особенного не вычитывал на эту тему. Но я бы сказал, что каждый раз, когда человек рождается в мир, ему дается ангел-хранитель, не считаясь с тем, православный ли он, христианин, язычник или что. Потому что человеку, который не нашел своего пути, ангел-хранитель более нужен и необходим, чем тому человеку, который уже на пути. Я не сомневаюсь, что у каждого человека есть ангел-хранитель, который ведет его к Богу; не обязательно к Церкви, не обязательно к тому или другому вероисповеданию; в зависимости от того, что он за человек (это широкая тема), но ведет к Богу, к каким-то глубинам. Эти глубины человек может не называть божественными глубинами; он может быть верующим, не зная того. Я вам, кажется, давал этот пример. Ко мне подошел в России молодой офицер, говорит: «Судя по вашей свитке, вы верующий». — «Да». — «А я безбожник». — «Тем хуже для вас». — «А что у меня общего с Богом, чтобы я мог в Него поверить?» — «А вы во что-нибудь верите?» — «Да, я верю в человека». — «Вот это у вас общее с Богом, только с той разницей, что Бог так верит в человека, как вы еще не умеете верить. Он так верит в человека, что Он его создал, Сам стал человеком, умер, чтобы спасти человека, и воскрес для того, чтобы человеку открыть вечную жизнь. А вы верите в человека до такой степени?» — «Ой, надо подумать об этом!» И я не сомневаюсь, что ангел хранитель тут, несомненно, был. И потом стал ему шептать: «А ты на самом деле не забудь! Ты говоришь, что в человека веришь, а посмотри, как ты относишься к тому, другому, как ты себя ведешь, что ты за товарищ, ближний и т.д.» Ангел-хранитель поставлен нам не в виде охраны, а в виде посланника Божия, который должен в нас возбуждать все глубины наши, всю нашу способность быть человеком в полном смысле слова.

Давайте помолимся

[1] Стихотворение С.С. Бехтеева, найденное среди бумаг царской семьи в заключении. Авторство долго приписывалось одной из великих княжон.

[2] Paul Chavchavadze. Father Vikenty. Boston: The Riverside Press Company, 1955.

[3] См. примеч. с. 210.

[4] Протопресвитер Иаков Ктитарев.

[5] Духовность и духовничество. Выступление на Второй международной научной конференции «Богословие и духовность» (Москва, 11-18 мая 1987). См.: Митрополит Сурожский Антоний. Пастырство. Разн. изд.

[6]  Чис 22:23—33.

Опубликовано: Труды. Т.3. М.: Практика, 2021