Видеть задание Божие

Человеческую жизнь можно рассматривать в разных аспектах. Самый важный из них — это отношения человека и Бога. Эти отношения невероятно богаты; до конца истории именно они останутся центром жизни человека и никогда не будут исчерпаны, никогда не будет ничего глубже и интереснее их. Со стороны человека они выражаются в поисках Бога, в вере, в познании Бога, часто — в недоумении перед путями Его, нередко — в претензиях Богу, в спорах с Ним, наконец, в детском предании себя Богу в любви и совершенном на Него уповании. Но эти отношения — не просто поиски человека; самое драгоценное в них — что они всегда двусторонни. Господь неизменно откликается на всякое движение души к Себе, и человек, ищущий Бога Живого, знает и чувствует Его неизреченную любовь и милосердие и может засвидетельствовать, с каким уважением и принятием Бог относится к нему. Очень важной составляющей этих отношений является то, что Бог — наш великий и заботливый Учитель и Педагог. Он не хочет, чтобы мы были какими­то Его механическими игрушками; весь опыт духовной жизни говорит о том, что Бог в течение всей жизни учит и воспитывает человека и постоянно ставит перед ним то или иное задание. Многие люди не понимают двусторонности этих отношений; для них религия — это некие односторонние усилия, внутренние или внешние, с надеждой на то, что в их земной жизни все будет хорошо, ну, и в будущем они получат обещанное в Священном Писании воздаяние. Чтобы узнать и почувствовать эту драгоценную двусторонность, как раз и нужно постоянно видеть задание Божие по отношению к себе — и не только к себе, но и по отношению ко всей Церкви. Давайте и попробуем поразмышлять о том задании Божием, которое Он ставит перед Своей Церковью сегодня.

1. Не будем заходить далеко в историю — хотя, конечно же, тут самое пристальное внимание нужно было бы уделить двум эпохальным событиям: разделению Церкви в XI веке и Реформации в Западной Церкви XVI века. Но это нуждается в особом рассмотрении, далеко выходящем за формат доклада, поэтому ограничимся взглядом на XX век. Что мы видим?

Мы видим, что в XX веке как будто убираются, одна за другой, все внешние подпорки, на которые традиционно, веками и тысячелетиями опиралась Церковь. В ХХ веке с лица земли исчезли все европейские империи, которые так или иначе строились на христианстве, получали от него свою легитимизацию и в свою очередь в той или иной мере покровительствовали и защищали Церковь. Российская, Австро­Венгерская, Германская империи разрушились, а Британская империя, формально оставшись, одну за другой отпускала свои колонии. Все больше набирал обороты процесс секуляризации — явление сложное, неоднозначное, на мой взгляд, отнюдь не только отрицательное. В контексте нашего рассуждения секуляризация — это прежде всего отъятие таких церковных подпорок, как традиционный уклад жизни, внешняя обязательность Церкви и религии вообще и т.п. Кроме того, очень важно здесь то, что уровень социальной защищенности людей в западной цивилизации все более и более повышался и совершенствовался. Это привело к тому, что многие внешние функции, традиционно свойственные Церкви, от нее отпали. Если раньше тяжело заболевшему человеку не оставалось ничего другого, как заказывать молебны, то теперь он прежде всего обратится к качественной медицине. Если раньше социальное призрение и защиту люди могли получить преимущественно у Церкви, то теперь эти функции взяли на себя общество и государство. Образование, искусство — все вышло из подчинения Церкви и существует уже давно само по себе… и так далее. Таким образом, мы видим, что для людей отпадает всякая внерелигиозная мотивация для пребывания в Церкви, и это явилось следствием именно процесса отъятия от Церкви ее традиционных внешних подпорок.

2. Обратимся теперь от общеевропейских тенденций к нашим внутренним проблемам. В последние годы в нашей церковной жизни ясно выявилась одна вещь, требующая, на мой взгляд, самого пристального внимания. Я писал в свое время об этом и даже придумал термин «расцерковление», имея в виду пастырский и педагогический аспект дела. Что же это за явление?

В конце 80­х — начале 90­х годов прошлого века в Русскую Церковь вошло множество людей, которые к настоящему моменту уже прошли длительный путь внутри воспрянувшей, предоставленной самой себе Церкви, освобожденной от гонений и притеснений; мало того, выросло новое поколение церковных людей. И вот через двадцать пять лет церковной свободы нередко начинает обнаруживаться, что если серьезно и длительно сосредотачиваться на церковной жизни, то со временем в ней что­то перестает «срабатывать». Христиане перестают видеть смысл в постах, богослужениях, правилах, обрядовых и прочих церковных предписаниях etc. — и это не какое­то «искушение», а действительно перестают, то есть все это перестает питать души, оказывается исчерпанным, пройденным. Христос, так ярко вошедший в жизнь при начале воцерковления, скрывается и заслоняется церковной субкультурой. «Пробиваться» ко Христу становится все труднее и труднее. Прямой зависимости между хождением в церковь, молитвословием, постами, выстраиванием православного обихода и т.п. и жизнью во Христе не оказывается.

Складывается такое впечатление, что наше поколение, пройдя через опыт этой четвертьвековой церковной жизни, испробовав многие пути — и традиционные, как, например, монашество; и те, которые принято именовать «модернистскими», как, скажем, общинность или евхаристичность, — столкнулось с неким следующим этапом «отъятия подпорок» у Церкви, но теперь уже не внешних, а внутренних.

Как это объяснить? как об этом судить? как к этому относиться? Можно, конечно, искать здесь действия разнообразных внешних и внутренних врагов. Но гораздо плодотворнее — посмотреть: а что через такое положение вещей хочет от нас Господь? какое задание Он ставит нам в этих обстоятельствах?

Чтобы ответить на этот вопрос, мне хочется вспомнить — назовем его так — «принцип лодки», о котором говорил С.С.Аверинцев. А именно: если человек видит, что все находящиеся в лодке сгрудились на одной ее стороне, он просто обязан, ради сохранения всех, кто в лодке, перейти на другую сторону, чтобы уравновесить лодку. Спрашивается: на какой стороне сегодня явный перевес? Мне представляется, что, стараясь осмыслить те проблемы «отъятия подпорок», на которые я указал, Церковь сегодня пытается вернуть свою жизнь в прошлое. Акцент здесь ставится на исторических, социальных и культурных традициях Церкви, возврат к которым и явился бы решением вышеозначенных проблем. Таким образом, происходит некая, если можно так выразиться, «пере­историзация» Церкви, и на второй, а то и на третий план сравнительно с апелляцией к истории, культуре, традиции etc. оттесняется собственно духовное и вечное содержание христианства — непосредственная духовная христианская жизнь, сущностная внеисторичность этой жизни, когда Христос выводит человека из­под стихий «скоромимопреходящего» мира сего, когда жизнь во Христе происходит для христианина здесь, сейчас и независимо ни от чего, ни от истории, ни от культуры, ни от каких бы то ни было внешних факторов. Иными словами, наша лодка накренена сегодня в сторону некоторого выпячивания роли внешнего, земного, исторического проявления Церкви в ущерб ее пониманию (и практическому осуществлению) как Тела Христова.

Прежде чем продолжить, я хотел бы особо подчеркнуть замечательное свойство, «доброкачественность» «принципа лодки»: в лодке невозможно что­то вовсе отменить. Невозможно вовсе упразднить второй борт. Не случайно с древних времен одним из символов Церкви является корабль, лучшее состояние которого — равновесие. Так же, как нельзя всем переходить только на борт истории и традиции, оставляя без внимания вышеисторическую, вышекультурную и вышетрадиционную суть, так же нельзя и отрицать историческое и культурное значение Церкви, создавшей великую христианскую цивилизацию, плодами которой мы питаемся до сих пор. Поэтому, сказав о некоем сегодняшнем перевесе в сторону институциональности Церкви и об ослаблении внимания к духовной ее стороне, нужно сказать несколько слов и о норме этой самой институциональности.

4. Как, собственно говоря, соотносится мистическое, внеисторическое, обращенное к каждому человеку Тело Христово и внешняя церковная институциональность? Здесь сразу нужно отметить, что под «внешней институциональностью» я понимаю отнюдь не только структуры административного церковного управления, но прежде всего как раз исторически сложившиеся традиционные формы проповеди Слова Божия и преподания Таинств, богослужения, канонической церковной дисциплины и т.п.

Такой «точкой соприкосновения», если смотреть с позиции именно христианской духовной жизни, является личное богообщение — и ничто, кроме него. Богообщение — это акт и одновременно процесс соединения человека с Богом во Иисусе Христе Святым Духом. Здесь, в этой «точке богообщения», человек самим фактом такого единения становится членом Тела Христова. Это единственное в своем роде внутреннее мистическое действие и составляет суть Церкви.

Из этого очевиден принцип всякого церковного действия. Он заключается в следующем. Акт / процесс богообщения не прирожден человеку. Богообщение входит в него, согласно Писанию, как сверхприродное явление (Ин 3: 3), возрастает и укрепляется в нем на протяжении всей его жизни (Мф 13: 31–32; 13: 33; Фил 3: 12–14), под определенными условиями (Мф 19: 17), охватывая человека во всей его целостности (1 Фес 5: 23). Поэтому богообщение нуждается в некоем «обуславливании», начале, «обставлении», взращивании и охранении. На этом, собственно, и зиждется церковная институциональность, то есть внешнее оформление и выявление Церкви, а именно: приобщать богообщению, создавая условия для жизни человека во Христе. Вот задача земной Церкви. Для того чтобы возвестить человеку дар богообщения, Церкви вручено Слово Божие. Для того чтобы вложить в человека семя богообщения, чтобы охранять и взращивать его, Церкви даны Таинства. Для того чтобы человек мог знать, как ему правильно распорядиться полученным даром благодати и должным образом действовать, идя по пути следования Христу, в Церкви содержится опыт богообщения всех христиан, опыт веры, действующей любовью (Гал 5: 6), что составляет Священное Предание. Только из приобщившихся Христу личностей созидается церковная община — и никак не наоборот. Только личное соединение со Христом, и во Христе — со всеми членами Церкви, одушевляет Евхаристию. Только лично живущие во Христе люди создают великую историю и культуру.

Итак, мы видим, что корень церковной жизни — это личное богообщение, а все, что есть в Церкви, только лишь средство для этого. В условиях падшего несовершенного земного бытия нередко происходит так, что средство выходит за свои рамки, стремясь стать целью, чем­то самоценным. Этого не избегает и церковный корабль в своем странствовании по волнам житейского моря.
И сегодня, как мне представляется, очевиден — о чем я уже сказал — крен в эту сторону «пере­историзации» и «пере­институционализации» Церкви, простите за такие корявые слова. Но так как всякая церковная институция существует только ради богообщения, то из этого видно и задание Божие, находящееся на другой, почти оголившейся части лодки: христианский свободный, ответственный, зрелый, взрослый персонализм.

И здесь получают оправдание те исторические процессы, о которых мы говорили вначале. Любая убирающаяся подпорка из­под здания институциональной Церкви — будь то покровительство империи, или многовековая традиция жизни, или те или иные элементы церковной субкультуры — должна замениться внутренним содержанием. И особенность сегодняшнего момента — в том, что посредством обрушения подпорок, о котором мы ведем речь, становится ясно видно, чего именно хочет Господь от Своей Церкви: чтобы она повзрослела, пришла не во вчерашнюю или позавчерашнюю, но сегодняшнюю меру совершенства и стала не только лишь внешним сообществом людей, связанных историей, традицией, культурой и церковным обрядом, но прежде всего духовным союзом зрелых христианских личностей, живым и действенным Телом Христовым.

5. Такой христианский персонализм требует, конечно же, соответствующего церковного воспитания. Я много писал о нашей главной, на мой взгляд, сегодняшней проблеме — о недоразвитости и несформированности церковной педагогики, когда опыт обрядового воцерковления становится у нас нормой всей христианской жизни, когда растущему и взрослеющему христианину не предлагаются дальнейшие шаги в христианской жизни. А при этом у людей существует огромная жажда Слова Божия; только удовлетворяют ее прежде всего не слова, а образ и образец жизни.

И, собственно, тут я и подошел к владыке Антонию. Я не процитировал ни одного его высказывания — но я хотел бы особенно подчеркнуть пример его жизни. Владыка Антоний и являлся образцом того христианского церковного персонализма, о котором я говорю. Он воспринимал и переживал Евангелие непосредственно и лично — «надмирно», если хотите, а не только лишь исторически, культурно и традиционно. Будучи епископом Церкви, а, следовательно, вполне институциональным ее служителем, он приводил людей не в какую­либо субкультуру, а к Богу и к самим себе во Христе, являя Церковь именно как Тело Христово, как Царство веры и любви, мира и простоты, как вневременное и уже отчасти данное человеку Царство Божие. Здесь усматривается и практическое следствие, можно сказать, «общественное действие» этого христианского персонализма: в лице владыки Антония Церковь образцово осуществляла и свою институциональную задачу — чистого возвещения Слова Божия и правого употребления Таинств по установлению Христову; и все это не как цель, не само по себе, но в качестве богоустановленного средства для стяжания каждой личностью богообщения, жизни во Христе.

Итак, воспользовавшись примером жизни владыки Антония, его пониманием и проживанием православной церковности, мы сможем увидеть задание Божие в наших сегодняшних обстоятельствах. А увидеть Бога, прикоснуться к Нему, пусть даже и когда Он ставит перед нами сложные задачи и даже и наказывает нас, — это всегда радость и счастье. Если же мы обретаем эту радость посредством примера владыки Антония — это значит, что он и до сих пор продолжает совершать свое пастырское служение, являя ту церковную педагогику, которая — в свете этого Божьего задания — столь актуальна и востребована сегодня.

Благодарю за внимание.

Ответы на вопросы

Вопрос из зала: Отче, меня немножко смущает то, что своим подходом Вы недооцениваете содержание. При Юстиниане, при Алексее Михайловиче внутреннее содержание тоже никто не отменял. Понятно, что одни были теплые, другой был холоден или горяч… Не кажется ли вам, что это распределение сохраняется всегда и во все времена, и если да, то как внутреннее содержание придет именно на смену подпоркам? Может, подпорок просто не будет, и Господь все устроит?

Игумен Петр (Мещеринов): То, что Господь все устроит, я нисколько не сомневаюсь. Конечно, вы правы: действительно, с точки зрения «большой истории» ничего нового у нас не происходит, и всегда, я думаю, было так, как вы сказали: действительно, всегда было противоречие между церковной институцией и внутренней жизнью. Но, мне кажется, что особенность нашего момента в том, что церковной истории уже две тысячи лет: можно немножко повзрослеть и хотя бы начать это осознавать. Ничего, конечно, не изменим, потому что жизнь дуальная; в условиях падшего существования ничего другого не выйдет. Но от нас, мне кажется, требуется именно осознание, ясное осознание этих процессов — не более того.

Реплика из зала: Но оно было всегда и во все времена — слово «повзросление» для христианина опасно, потому что тогда никто «не примет Царствие Божие, как дитя».

Игумен Петр (Мещеринов): Но мы-­то тут живем. Знаете, апостол Павел говорит, что совершеннолетними надо быть по уму, «на злое будьте как младенцы, а по уму будьте совершеннолетними».

Вопрос из зала: Отец Петр, то, что вы сказали, чрезвычайно важно. Но я думаю, да и не только я, что Церковь должна быть общинной, и это — магистральный путь Церкви. Хотя у вас, насколько я поняла, это и не отрицается. Общинности предшествует не катехизация, как сейчас, а выстраивание отношений с Богом; и только у людей, у которых выстроены эти отношения с Богом, на этой именно основе может возникнуть община. В реальности я не вижу, как это могло бы быть осуществлено, если учитывать административно-церковный аппарат, который существует не только в РПЦ, но и у католиков, и у лютеран. Я думаю, что это как-то должно быть осмыслено, нельзя останавливаться на этапе выстраивания отношений с Богом — это процесс всей жизни, а не только сегодняшнего или завтрашнего дня . Вы думаете: дальше все до полноты доведет Христос или мы какие-то вещи можем сделать сами?

Игумен Петр (Мещеринов):  Спасибо за ваш очень важный вопрос. Во-первых, я бы не стал вообще касаться административного аппарата и тем более противопоставлять административный церковный аппарат нам, потому что администрация в нашей Церкви ровно такая же, как и мы: мы представляем все одну общецерковную общину с одними и теми же болезнями, недостатками, достоинствами и т. д.. Но то, что вы совершенно правильно пересказали мою мысль о том, что община может складываться только как следствие личной жизни человека во Христе, — тут я не могу привести ничего другого, как просто сослаться на длительный пастырский опыт, который мне об этом свидетельствует. Конечно, необходима катехизация, необходимы все внешние  церковные вещи, которые сопутствуют строительству общины, но если не будет вот этого зерна, то не будет и общины.

Не так давно у меня в «фейсбуке» разгорелся спор насчет связи евхаристичности и общинности: многие считают, что общину созидает евхаристическая Чаша. Опять же, практика противоречит этому утверждению, потому что община созидается любовью христиан друг к другу, говоря иными словами, исполнением христианами по отношению друг к другу  евангельских заповедей. Если мы возьмем Евангелие, Новый Завет, то увидим, что о Евхаристии там говорится в трех местах, а о правилах жизни христиан друг с другом говорится в ста трех местах, и они гораздо яснее изложены в Евангелии, чем учение о Евхаристии. Поэтому попытки создавать общину на основе только лишь катехизации или только лишь евхаристичности, не учитывая, собственно говоря, это зерно, мне представляется неправильным.

В одной книжке одного древнего протестантского автора я почитал интересную мысль. Он пишет, что христианин должен себя проверять, останется ли он христианином, если у него все отнимется: книги, иконы, храмы, традиция, община и даже Евхаристия? Вот если он не останется христианином, тогда ему стоит задуматься: на чем зиждется его христианство. Потому что если жизнь христианина зиждется на Христе, то любое изъятие ему никак не повредит. Это, мне кажется, очень хороший критерий. У наших общинников, например, отними их общину — и в чем будет заключаться их христианская жизнь? Они будут очень тосковать и скорбеть. То же самое, если у византинистов отнять Византию или у любителей иконы и русской духовности отнять иконы и русскую духовность — не останется ли пустота? А вот для того чтобы не было пусто, мне кажется, нужно начинать именно с начала: с того, что дал Бог каждому человеку независимо ни от чего.

Алла Резникова: Отец Петр, спасибо за доклад, я переводчик, прихожанка одного из московских храмов. Я хочу спросить: к чему вы причисляете посты по средам и пятницам, а также вычитывание последования к причастию, и надо ли все это очень скрупулезно выполнять?

Игумен Петр (Мещеринов):  Это вопрос как раз исторически сложившейся церковной дисциплины, и, мне кажется, как раз те двадцать пять лет свободной жизни, которые нам подарил Бог, уже привели к тому, что многие христиане с этим разобрались, и в своей частной практике, общаясь между собой, со своими духовниками, они приходят к тому режиму аскетической практики, в том числе и постов, подготовки к причастию, которые действительно помогают им жизни во Христе.

Вопрос из зала: Центральный образ в вашем выступлении — это образ лодки, церковного корабля, и у меня такой вопрос: а есть ли лодка? Дело в том, что лодка, по которой от одного борта к другому борту бегает куча людей, — такой базовый образ, который мне представляется несколько сомнительным. И сама по себе лодка — это история, и у меня давно впечатление, что в нашей Церкви много церквей, и под общим куполом православного богослужения собрались люди с разными верами и с разными базовыми представлениями о Боге и человеке. Насколько корректен ваш образ лодки, такой успокаивающий и внушающий некую надежду: что бы ни было, но мы все равно будем в этой лодочке, бегая от одного борта к другому?

Игумен Петр (Мещеринов):  Мне представляется, здесь все же есть основания так думать, хотя, конечно, лодка набита многообразными группами, люди разные. Я не так давно был в одном церковном обществе, там вели всякие «кухонные беседы», и людям очень многие вещи, происходящие сегодня, причиняют боль; я почувствовал эту боль и в ваших словах. Эти люди в отличие от клириков имеют возможность как-то отстраниться от всего, заниматься своей жизнью, довольно успешной во многих отношениях,  но полностью отстраниться у них не получается — все равно свербит. Это, знаете, как болит зуб, а человеку советуют не обращать на него внимания, но зуб-то все равно болит  — так и тут. То, что многие вещи вызывают у церковных людей боль, уныние, недоумение, даже желание отстраниться, свидетельствует о том, что это наша общая боль и что лодка все-таки есть. А уж куда ее выведет — это, конечно, от нас зависит.

И. Я. Фон Шлиппе: Я хотела бы привести очень конкретный пример. Я пятнадцать лет преподавала в Англии в школе французский язык и литературу, и у нас был настоятель англиканский, который раз в неделю, по средам, проводил службу, на которую фактически никто не ходил. И он преподавал религию — был у нас такой обязательный предмет в течение пяти лет, на который все ходили. Но за решением глубоких личных проблем дети обращались всегда к четырем учителям: к одной католичке воцерковленной, она преподавала французский; к одной биологине, которая была англиканкой и стала впоследствии священником; к одному учителю физкультуры, баптисту, и ко мне. Причем совершенно не важно, к какому вероисповеданию школьник принадлежал по анкете. Это для меня было доказательством того, что дети чувствуют, кто живет в Церкви с большой буквы, кто живет со Христом, во всяком случае, старается, надеется жить со Христом. А вот настоятель очень обижался…

Протоиерей Владислав Каховский: Спасибо большое за ваше образное сравнение, отец Петр. Я как бы зацепился мыслью за ваши слова, сказанные по поводу Литургии. Я думаю, что мы находимся в состоянии церковного возрождения, и отношение к Литургии, которое у нас было, к сожалению, тихо превратилось в некое магическое отношение. Как вы помните, на эту тему всегда были дискуссии и в конце ХIХ столетия, и сейчас. Как можно жить в этой лодке? Мне кажется, что основа ее и есть Евхаристия, которую возглавляет Христос. А общинность — это уже то, что вокруг, общинность без Литургии я вообще не могу себе представить — это невозможно, как невозможна экклесия без Христа. Это же не временное явление, это явление, благодаря которому, я думаю, мы вообще ожидаем Второго Пришествия и благодаря которому мы, собственно, существуем.

Игумен Петр (Мещеринов): Я бы хотел заметить одну вещь. Я думаю о ней все время и все же прихожу к глубокому убеждению, что в Церкви, действительно, все без исключения является средством для жизни человека во Христе — в том числе и Литургия, в том числе и Евхаристия. Выделять Евхаристию какой-то особенной, целевой точкой — тогда нужно открыть Евангелие, прочесть строчку: «по плодам их узнаете их» — и сделать не очень утешительные выводы. Все же центром жизни Церкви является Иисус Христос, а Евхаристия — это самое важное, самое главное, самое чудесное средство, которое Он нам дал, но средство.

Протоиерей Владимир Архипов: На самом деле, непринципиально, какой образ — лодка или что-то еще, но он отражает реальность. Между прочим, Иисус Христос в лодку неоднократно входил, и апостолы в ней путешествовали. Важна реальность, и мы от нее никуда не уйдем: и внешняя, и внутренняя сторона жизни и нашей веры всегда будут присутствовать в нас. Я только хочу сказать, что Христос, придя в конкретный, реальный мир, в котором есть и та, и другая сторона, не пытался разрушить внешнюю сторону: он не воевал ни с государством, ни с властью. Его цель была — явить в этой реальности новую, высшую реальность — собственно говоря, к чему мы с вами и призваны. Поэтому меня лично нисколько не смущает  — какой бы ни был «второй борт лодки», мы должны делать свое дело, но в то же время прекрасно понимать, что существует внешний борт, и если будем игнорировать его, то очень часто будем набивать себе шишки. Задача бесконечно интересна и захватывающа: надо найти в этом состоянии «золотую середину» и все равно сделать так, чтобы, не разрушая внешние ограничения, сияла внутренняя, духовная сторона жизни, к которой призван, собственно говоря, каждый человек.

А насчет Евхаристии отец Петр правильно сейчас поправил, что Евхаристия никаким образом не отменяется, безумно об этом говорить, потому что Сам Господь ее благословил и дал как завещание, и, собственно говоря, Он в ней присутствует. Но я думаю, что можно примирить эти две точки зрения: да, в центре — Христос. Он решил, что таким образом Он будет с нами — в Евхаристии. Я не представляю, как можно создать общину без этого: просто это будет очередное, может, коммунистическое общество, может, будет какой-то колхоз. Но создать общину — она просто не будет существовать, если там не будет Христа. Он сказал, что где двое или трое собраны вокруг Него — там Он.

Игумен Петр (Мещеринов): Лодка — это удобная вещь: не выскочишь за борт…

Реплика из зала: Да, можно вместо лодки плот придумать, бревно, но все равно ты будешь находиться в реальности, в которой есть и земля, и небо. Спасибо.

Фредерика де Грааф: Я благодарю вас за доклад и за ваши слова, что самая суть жизни человека — это личная встреча со Христом. Владыка всегда говорил: если нет личной встречи со Христом, человек еще не христианин… Но меня немножко смущает  — может, я неправильно поняла вас: мы все говорим про создание общины. Но Владыка говорит: Евхаристия — это правильно, но это не вся Церковь. Он говорит: суть Церкви — это выйти из общины, выйти в мир, потому что он считал, что суть Церкви — это Тело Христово, ломимое за спасение мира, и мне немножко страшно становится, когда мы все создадим хорошие общины друг с другом, а дальше нет перспективы, дальше не видно.

Игумен Петр (Мещеринов): Спасибо. Я с настороженностью отношусь к призывам спасать мир, прежде чем мы не разобрались внутри себя. Я думаю, что эти процессы один за другим следуют как живая органическая связь: когда Церковь и в общинном, и в евхаристичном, но прежде всего в личном смысле видит себя как Христова Церковь, то это уже будет для мира свидетельством.