Быть собой

Добрый день! Во-первых, я хочу сказать, что я необычайно рад быть снова здесь, с вами, с друзьями. Быть с друзьями — это такая большая радость! И вот то, что в эти дни мы снова вместе — это большая духовная радость для меня и то, что питает, поддерживает нас там — за рубежом.

Тема моего сегодняшнего сообщения — «Быть собой». Это в какой-то мере, в большой мере  продолжение той темы, о которой я говорил на прошлой конференции в 2007 году, и которая была обозначена «Быть здесь и сейчас». Быть здесь и сейчас — не забегая в прошлое, не отставая в будущем — это и есть аскетическое делание. И тема  «Быть собой» — это фактически ее продолжение.

Начну я с жанра мне не свойственного. Я прочитаю отрывок предисловия, которое меня попросили написать к голландскому изданию книги «Школа молитвы». Странная вещь — писать предисловие к книгам митрополита Антония, я сначала сомневался — нужно это, или нет. А потом, начав писать, подумал, что да, в этом есть смысл. Это и получилось, как мне кажется, мостиком от темы «Быть здесь и сейчас» к новой теме «Быть собой».

«Так устроен современный мир, какую бы вещь мы ни приобретали сегодня: холодильник, телевизор, мобильный телефон, мы получаем её в сопровождении двух бумаг, инструкции по использованию и гарантии. Есть, однако, исключение — это сама человеческая жизнь, которая дается нам без инструкций и без гарантий. Мы не знаем, сколько нам прожить, и очень часто не знаем, зачем нам даны те или иные таланты. Мы не знаем, в чем смысл нашей жизни и как, «пользоваться» собой. Как научиться быть собой, а не имитировать, не подражать этой жизни. И как научиться жить с собой, если ты сам себя не любишь, например. Мы в поиске, и в этом поиске мы можем обратиться с вопросом к самим себе: «Зачем мне дана эта жизнь?». А этот вопрос — уже половина пути к молитве. И тогда мы обращаемся к незнакомому Богу, к Богу, которого мы еще знаем очень мало: «Зачем Ты дал мне эту жизнь?»

Книга «Школа молитвы» — своего рода путеводитель по молитве. Молитве не в том смысле, как это нам зачастую представляется: семья чинно сидит за обеденным столом, и глава семьи благочестиво произносит тот, или иной текст. А молитве — как обращению к Богу из глубины твоей души. А этот путь вовсе не является простым и легким, это только кажется — захотел, встал и пошел. Ведь чтобы встать, уже нужны силы, а они есть далеко не всегда. А чтобы идти, надо хотя бы знать — куда идти, в каком направлении начинать движение, если уж не известен заранее весь маршрут.

Митрополит Антоний говорит, что идти надо через себя и далее — к себе иному, которого еще не знаешь. И он предупреждает, что путь этот может быть опасным. Действительно, почему мы считаем, что к Богу можно обращаться всякий раз, когда нам это нужно, а Бог должен отвечать на наши запросы всякий раз, когда мы к нему обращаемся. «Молитва, — говорит митрополит Антоний — это встреча, это отношения, и отношения глубокие, к которым нельзя принудить насильно ни нас, ни Бога. Мы полагаем, что с Богом можно обращаться как с домашней кошкой, «… отнюдь нет… » — говорит Владыка, — «Бог, скорее, — лев, а не кошечка. Встреча с Богом может быть опасна. Молитва начинается с вхождения внутрь человека, то есть со встречи с самим собой. Молитва должна быть направлена на самих себя».

Но встреча с самим собой тоже может быть опасна. Казалось бы, чего проще — начать с себя, остаться наедине с собой хотя бы несколько минут в день. Однако и в этом есть опасность. Откуда мы знаем, что мы встретим, что мы обнаружим? Какого именно себя откроем мы в этой встрече? Ведь этот опыт подобен попытке посмотреть в зеркало. Представьте себе такое чудесное зеркало, которое отражает не того человека, которым мы хотим быть, хотим казаться, которого мы хотели бы сыграть, которого, нам хотелось бы, чтобы видели в нас  другие люди. В этом зеркале мы увидим такого себя, которого хотели бы спрятать и никогда не показывать ни Богу, ни людям, ни самим себе. Разве это не опасно? Ведь может, что из зеркала на нас прыгнет волк, а не человек, или, что еще хуже, наш взгляд встретится с пустотой.

Есть фильм знаменитого русского режиссера — Андрея Тарковского, который называется «Сталкер». Сталкер — профессия проводника, человека, который берется сам пройти в «зону» и даже провести туда других людей. А «зона» — какое-то место, громадное пятно, след, оставленный внеземной цивилизацией. Это опасное место, оттуда не вернулось уже множество людей, люди там гибнут. И все же поток желающих попасть туда не прекращается. Дело в том, что посреди «зоны» есть потаенная комната, в которой исполняются самые тайные человеческие желания. Однако есть одна небольшая проблема — желание исполнится вовсе не то, которое ты загадал, задумал, а то, которое есть в сердце — самое заветное, самое тайное и желанное, в котором ты даже себе не всегда можешь признаться. Сталкер вспоминает такую историю: однажды до этой комнаты добрался один из самых опытных  сталкеров и стал просить в комнате желаний, чтобы его погибшему брату вернули жизнь. Он молился. Но когда он вернулся назад, оказалось, что брат остался мертв, а вот сам сталкер стал несметно богат. Так сбылось его самое заветное желание. И через неделю после своего путешествия этот сталкер повесился.

Так можно ли сказать, что мы знаем свои потаенные, самые заветные желания? Знаем ли мы, что произойдет в результате молитвы? Разве в молитве нет опасности? «Молитва — это встреча, — говорит Владыка, — … а встреча с Богом всегда опасна…». Равно как и опасна встреча с самим собой. Ведь в нас самих первое, что вылезает на поверхность — чувства вовсе не благородные, не самые благородные. Это могут быть и проявления гнева, агрессии, депрессии, безысходности…  Раньше в христианской литературе это называлось — борьба со страстями. Владыка Антоний: «Бог не может прийти к нам, потому что нас то нет, чтобы Его принять. Мы хотим что-то от Него получить, а вовсе не Его Самого». Митрополит Антоний назвал свою книгу «Беседы для начинающих. Молитвенный путь». Молитва — путь, который человеку надо пройти. В человеке есть одно измерение — внутренняя глубина, которая делает его неповторимым. В эту глубину нас  и направляет автор. Он говорит: «Одна из проблем — куда направить свою молитву? И я предложил — на самих себя. Попробуйте быть собой, не играя какую-либо роль. Попробуйте остаться наедине с собой хоть небольшой отрывок времени, и Вы поймете — как сложно это исполнить. Не случайно многие хитроумные технологии современного мира направлены на простую задачу — избавить человека от необходимости оставаться один на один с самим собой. Можно назвать это развлечениями, или компьютерными играми, или даже культурой, но суть останется та же — человек избавляется от опасности быть одному и быть собой. Мы становимся фиктивными подставными существами. А с такой нереальной личностью Бог ничего не может сделать». Путь к Богу лежит через себя и далее — к себе иному, к новому человеку».

Этот текст был написан как предисловие к книге «Школа молитвы», и это не случайно, потому что когда-то, вскоре после моего рукоположения в 1990-м году, Владыка написал прошение в Патриархию и отправил меня служить в Амстердам. Меня перевели, предупредив, что зарплаты не будет. Никто в этом и не сомневался. Но перед расставанием, — это не было собственно расставанием, я знал, что буду приезжать, что буду исповедоваться, но тем не менее, такая традиция —  я попросил напутственное слово, сказав: «Владыка, что бы ты мне посоветовал перед началом служения в амстердамском приходе?». Он ответил: «Первое — не подражай мне. Второе — не имитируй молитву. Третье — учись быть собой». С тех пор я этим все и занимаюсь. И поэтому я постараюсь немного рассказать о том, как происходил этот поиск, как это все было в моей жизни, какие этапы мне пришлось пройти, как я их вижу.

Итак, путь. Это действительно путь, а отправляясь в дорогу, мы стараемся узнать у бывалых друзей о трудностях, которые нас ждут, об опасностях, которые подстерегают. Я поделюсь тем, что именно поведали мне друзья, из которых владыка Антоний был и остается самым близким. Это повествование состоит из нескольких слов.

Слово первое: «Не бойся! Проснись!»

Проснись — означает «перестань бежать, остановись!». Перестань пребывать в суете, будь — здесь и сейчас. Перестань полагать, что если ты поменяешь место или страну обитания, то там ты найдешь себя, там решаться все твои проблемы. Нет, проснись здесь и сейчас. Зачем? Чтобы быть собой.

Слово второе: «Не бойся! Удивись!»

Посмотри — что на тебе одето? Как много разных костюмов, за которыми теряется сам человек. Это уже не жизнь, а костюмированный бал. Тебя окликают, тебя зовут, а ты спешишь спрятаться за какую-то вывеску. Удивись и ужаснись тому, как много тебе придали наименований и ярлыков. Тебя спрашивают: «Кто ты?». И слышно в ответ: «Я — депутат». Этому можно посмеяться, как малоудачной шутке, но есть вещи, названия, униформа, от которых смех становится горьким. Ведь всякий ярлык прирастает к коже, меняет самого человека. Есть замечательный, абсолютно фантастический рассказ у Рэя Брэдбери, который называется «Песочный человек». Некий космический путешественник попадает на Землю, и оказывается, что у него нет формы. И по чистой случайности его космический аппарат приземляется в саду, где играет маленький мальчик, который видит, что из блестящего «апельсина», из этого аппарата появляется что-то, что он никак не может определить, найти подходящее название. И поскольку это существо переливается красками, переливается формами, он понимает: «О! я тебя знаю! Ты песочный человек!». Песочный человек, наверное вы знаете, такой детский персонаж, который приходит к детям перед сном и бросает песок в глаза, чтобы они заснули. «Я тебя знаю! Я тебя вижу каждый раз перед сном!». И этот «песочный человек» вдруг в ужасе кричит: «Не называй меня так!» «А как? Ты очень похож». И выясняется, что это существо действительно уже стало песочным человеком. Потом мальчику приходит в голову какая то иная мысль, он называет его мячиком, потом называет его своей мамой. И это существо в ужасе просит: «…не называй меня! Ты посмотри — что ты из меня сделал!» А мальчик говорит: «Я сделал то, что ты и есть». Он не понимает, что он «повесил» название. И название приросло к этому человеку, он может снять его только со своей кожей, а кожа–то — его суть. И я думаю, что эта фантастика на самом деле то, что встречается в нашей жизни значительно чаще, чем мы об этом думаем или можем представить.

Я с этим встречаюсь… Встречаюсь, к сожалению, на исповедях. Иногда, когда человек приходит и начинает исповедь с того, что называет себя. Он дает себе какое-то имя, а потом этим именем пытается все объяснить: почему с ним случилось то-то и то-то, почему у него проблемы. Ну, вы сами понимаете, что на исповеди, вместо исповеди зачастую человек пытается объяснить свои проблемы. Вот, скажем, человек, который описывает проблемы семейной жизни и делает заключение: «… я — муж, а вот жена меня не боится и, простите, не выполняет свои супружеские обязанности». То есть, значит, установка такая, что «я  муж» — вывеска у меня такая, а здесь есть еще кто-то, кто мешает мне соответствовать этой самой вывеске. Я «не работаю по назначению». И приходится объяснять: ну на самом деле, ежели ты муж, то вспомни те слова апостола Павла, которые прозвучали на твоем венчании. В ответ мне: «Слова вот я и помню: «… да убоится жена мужа своего…». Я говорю: «Это правильно, но это в конце. Вас подвела память. Мы помним обычно последние слова. Вспомните первые». «Какие, — говорит человек, — там были первые?» Да, первые и  очень интересные! Я недавно даже вспоминал как-то в беседе с голландцами. Дело в том, что, если раньше Библия публиковалась как текст в две колонки на странице, то теперь это уже и у нас это принято, как правило, печатать смысловые отрывки. И один из таких отрывков в западной разбивке называется отношениями мужа и жены, и начинается «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела». Это послание к Ефесянам 5 глава, начиная с 22 стиха. Но что любопытно, что в нашей Церкви это чтение начинается двумя стихами раньше, совершенно неожиданно, совершенно с середины мысли. И это, я думаю, неслучайно, потому что вот эта середина она звучит совершенно иначе, это начинается с 20-го стиха: «благодаря всегда за все Бога и Отца, во имя Господа нашего Иисуса Христа, повинуясь друг другу в страхе Божием». И здесь все меняется. Вы начинаете не с того, что у вас есть установка, кто кого боится, а начинаете с установки, что вы благодарите за все, что вам дано. И только тогда вы становитесь мужем и женой, а вовсе не тем словом, которое к вам прикрепили. Я уж не говорю о том, что приходится напоминать человеку о том, что если он муж, то он должен быть образом Христа, а сказано потому: «Мужья, любите своих жен, как Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё»[1]. Мы предали себя за свою жену? Мы взошли на крест? Это тот момент, который помогает снять униформу, снять наименование, прикипевшее к человеку.

Второй пример может быть, более сложный и далекий от вашей жизни, но я его приведу сознательно, потому что это люди, которые, прежде всего, плохо понимают самих себя, плохо понимают, что с ними происходит, что такое внутри в них кипит. Приходит человек и говорит: «Я проклят Богом». «Почему?» — спрашиваю я. «Потому что я — гомосексуалист». Я говорю: «Интересно, а кто Вам это сказал?». А дальше начинается рассказ о чувствах, которые заставили человека приклеить к себе этот ярлык. И ладно бы ярлык, ведь проблема то в том, какие последствия из этого, какие выводы человек делает из этого ярлыка. А вывод он делает, что проклят Богом. То есть он приходит, уже представляя себе, что путь для него на самом деле закрыт. Он приходит от последнего отчаяния. И, это я совершенно точно могу сказать, что сам он не понимает всех глубинных сложных процессов, которые с ним происходят.

Последний пример — с подростками. У них, как сейчас говорят, «выброс гормонов». И они в этот момент тоже плохо понимают то, что происходит. Например, приходится слышать такое: «Вы знаете, во мне сидит какой-то монстр. Я думаю, что я сексуальный маньяк. Во мне сидит столько страстных желаний». А этому «маньяку» где-то 15-16 лет. То есть, он еще просто не умеет различать естественный процесс полового сексуального созревания от навязчивых фантазий и имитаций, которые ему услужливо предлагает бес.

Итак, удивитесь и ужаснитесь. Но только ужас должен наступить от того, насколько легко в этом мире мы нашли название своему состоянию, своей беде и, главное, своему страху. И вот тогда, если это произошло, если пришло удивление, тогда приходит страх, и тогда появляются еще и советы постороннего: «Надо себя преодолеть. У тебя что, силы воли нет? Надо себя победить». Советское комсомольское племя с удовольствием вспомнит здесь яркие примеры Мересьева — «Повесть о настоящем человеке», Павку Корчагина — «Как закалялась сталь», «Волю к жизни» «советского писателя» Джека Лондона.

Вопрос, который тогда мы не задавали себе: «Если в нас один человек силой воли победит другого человека, то кто же в результате останется жить? Какое из наших «я» выживет? И что есть настоящий человек в таком случае?» Все эти примеры в своей массе говорят о том, как человек преодолел боль настоящего момента. И это, я должен признать, означает, что они в каждый миг жизни были с этой болью и уходили от боли. Это имеет отношение к тому, чтобы «быть здесь и сейчас, быть в настоящем», но это еще далеко не все глубины, которые человек должен преодолеть. Ведь там противопоставление такое очень простое: настоящий — ненастоящий, герой — отступник. А в действительности  ужас приходит не от боли, но от осознания того, как говорил апостол Павел: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю»[2]. Вот это, действительно, удивление и ужас, понимание того, что внутри меня тоже не все просто. Если бы я хотел делать добро и пошел бы сделал, но тогда, какие проблемы? А вот оказывается, нет, и не только у нас, живущих здесь и сейчас, а и у апостола Павла было то же самое. Значит, это где-то в глубине человеческой природы — падшей человеческой природы. И в этом есть тайна непонимания. Тайна непонимания: почему у нас возникает то или иное чувство? Это утверждение зачастую оборачивается дубинкой, которой мы начинаем лупить самого себя: раз я доброе не делаю, то я такой-то, и такой-то, и такой-то. И мы вешаем на себя ярлык. Мы начинаем себя судить вместо того, чтобы сделать шаг вперед.

Человек встает перед зеркалом, в котором видит себя гадательно, как загадку, как отражение тайны. И вместо шага вперед избирает себе вывеску, некое название. Как сказали бы философы: « он не решает вопрос, он снимает вопрос». Он убирает его и вместо вопроса на себя одевает некие «одежды». Митрополит Антоний говорил так: «Остаться с самим собой — одна из самых страшных вещей, которые могут случиться с человеком, если он этого не делает по собственному почину, а только по необходимости. Быть перед лицом себя самого: без прикрас, без защиты, без всего того, что мы ставим между этим порой страшным или просто пугающим, или прямо вызывающим отвращение видением — и нашим взором. Больше всего нам мешает встать перед самими собой именно этот страх. Что я увижу, если откроются мои глаза? Что я увижу, если снимется завеса?»[3] Именно поэтому нам так хочется не столько искать своё имя, сколько надеть униформу —  прикрыться, защитить себя названием, защитить себя какой-либо партийной принадлежностью. Такая принадлежность снимает заботу быть собой. Этот способ надевания имени, униформы, привязки себя к какому-то фантому или к какой-то полуфантастической реалии самым неожиданным и замечательным образом описан у Джами[4] в его стихотворении «Рассказ о простаке». Начинается стихотворение так:

… Кочевник в город некогда попал,

Он в городах доселе не бывал,

И там, в густой толпе многоязыкой

Чуть не оглох от гомона и крика…

Естественно, что человек, попав в такую ситуацию, боится себя потерять:

… В такой толпе, как знать,

И сам себя могу я потерять

Тут мне нужна особая примета,

Чтобы узнать, опомнись, я ли это?..

И он придумывает блестящий выход. Он из своего мешочка достает тыкву, привязывает к себе, к ноге и ложится спать, зная, что когда он проснется, его тыква с ним. Однако, попался шутник, который увидел все это, понял, тихонечко  подошел к нему, отвязал тыкву, лег рядом и привязал ее к своей ноге. Какой ход! И вот этот человек просыпается в ужасе: « Где же я?!» И он кричит:

…Эй, ты! Вставай, неверный!

Я по твоей вине погиб, наверно!

Ты это, или я? Коль ты  не я —

Откуда тыква у тебя моя?

А если это ты, так это что же —

Где я? Кто я теперь? Ответь мне, боже![5]

Вот этот призыв, я думаю, очень четко на самом деле передает процесс, который произошел бы, если бы мы все-таки имели отвагу отвязать от себя несколько тыкв. Отвязать от себя эти ярлыки, которые мы уже так удобно к себе пристроили, и даже уже поверили, что мы такие и есть. Итак, удивляйся и ужасайся прежде всего от того, как много тыкв ты к себе привязал, какой тебе предстоит огромный труд все это отвязать.

 Слово третье: «Не бойся! Спрашивай!»

Спрашивай: «Где именно сидит страх?» Вопрошай: «Кто дает тебе команду — «бойся!»?» Чтобы локализовать этот источник страха, нам надо обратиться к опыту других путников, и этот опыт, в данном случае опыт свт. Василия Великого, говорит: «Внемли себе»[6]. Если вы попытаетесь найти эти слова в синодальном издании, то у вас это не очень получится, потому что синодальное издание Ветхого Завета — это перевод с древнееврейского,  а Василий Великий жил по Септуагинте, по греческому тексту. Потому у него эти слова — на греческом, а в синодальном переводе это переведено как «берегись», то есть в общем, как раз противоположный смысл — берегись, бойся, вместо того, что «внемли себе» (watch yourself). Внемли себе — вовсе не означает — слушай себя, но означает: осмотри себя со всех сторон, для охранения себя содержи неусыпным душевное око, свой внутренний голос. Внемли себе: пойми, где твой страх, а где ты. Это разделение очень важное, и слова Василия Великого действительно помогают многое понять. По крайней мере, так было в моей жизни. Я прочитаю цитату из этой беседы: «Итак, внемли себе, то есть внемли не тому, что твое и что около тебя, но одному себе; ибо иное — мы сами, иное — принадлежащее нам, а иное — что около нас». Мы сами — это одно, что только принадлежит нам — другое и что есть около нас — третье. И поясняет: «Мы — это душа и ум, поколику мы сотворены по образу Создавшего; наше — это тело и приобретаемые посредством него ощущения» — то есть, что нам дано. «….около же нас — имущества, искусства и прочие удобства жизни»[7]. Итак, душа и ум — это мы, тело и ощущения — то, что принадлежит нам. Имущество и прочее искусство — около нас.

Слово четвертое: «Не бойся! Различай!»

Итак, не бойся ощущений и впечатлений, но бойся говорить: «Я это ощущаю, следовательно, это и есть я». Если мы боимся отказаться от ощущений, нам принадлежащим, то давайте посмотрим на другие примеры. В качестве примера я хочу напомнить вам историю, которую рассказывает Марсель Пруст в своем романе «В поисках утраченного времени». Если вы помните, там есть замечательная сцена со служанкой, Франсуазой, и другой служанкой, которая значительно ниже, она  — судомойка. Эта судомойка забеременела. И она рожает, рожает без мужа, роды проходят тяжело, развивается какое-то воспаление. Хозяйка вызывает врача. Врач объясняет, что нужно делать в том случае, если будет обострение.  И действительно, ночью наступает обострение, служанка кричит от боли, хозяйка встает, и оказывается, что  Франсуаза спокойно спит и очень не довольна, когда её будят. Она говорит: «Да Боже мой! Она корчит из себя барыню. Надо ли так обращать внимание». Но, тем не менее, хозяйка настаивает на том, что надо, и посылает Франсуазу в библиотеку за медицинской энциклопедией и предупреждает: «Осторожно, не вырони закладку!» Доктор заложил то место в книге, где говорится, что нужно делать в случае послеродовой горячки. Проходит время, Франсуаза не появляется, и хозяйка решает, что она просто пренебрегла просьбой, приказом, спокойно пошла и легла спать. И она посылает сына за книгой. Он идет в библиотеку и находит там Франсуазу, которая сидит и читает эту медицинскую энциклопедию и плачет навзрыд.  Она читает примеры того, что с женщиной может произойти во время родовой горячки и она переживает — ей так больно за этих бедных людей. Но тут Франсуаза возвращается к действительности и идет-таки к судомойке. Той больно, но для Франсуазы это уже иная боль — это боль той самой судомойки, которая рядом и с которой все понятно. Она говорит: «Хм, удовольствие получила, так не ори! Видно парень попался неприхотливый, коли спутался с такой как ты». Это та же женщина, которая только что плакала навзрыд, переживая боль, о которой прочитала в книжке.

И здесь очень важный момент нашей духовной жизни. Казалось бы, от нас это все далеко. А на самом деле, те ощущения, которые мы получаем через тело, мы принимаем почему-то зачастую чуть  ли не на сто процентов. Мы плачем, мы думаем «будь я рядом, я бы все сделал для этого человека, я бы все сделал, чтобы облегчить боль, облегчить страдания». И это вполне искренние слезы, но слезы, порожденные нашим ощущением, слезы, порожденные нашим телом. И тем самым, оказывается, они отличаются от ощущений нашего сердца. Ведь задача-то в том, чтобы сердце болело. Задача в том, как напомнил в своем докладе о. диакон Петр, о чем говорил Владыка: «У меня уже пол года ни одной искры не выбить из моего сердца…». Он это хорошо знал, когда из сердца можно выбить искру, а когда это не искра, а так, фейерверк. И вот этот момент, различение: «Не бойся, различай! Не бойся признаться в том, что эти слезы не книжные слезы, а вот до слез своей души, своего сердца еще надо очень многое сделать. Не бойся!»

Итак, именно поэтому святой Василий Великий говорит: «Поелику каждому из нас легче любопытствовать о чужом, нежели рассматривать свое собственное <…> перестань со тщанием наблюдать пороки в другом, не давай времени помыслам испытывать чужие немощи, но себе внемли»[8]. То есть, обрати собственное око на исследование себя самого. Если будешь исследовать себя, если сможешь отделить мысленным взором себя от того, что тебе принадлежит, то сможешь преодолеть и страх. Не бойся, ибо страх выгоден только тому, кто принес в мир разделение. Страх порождает уныние и депрессию, страх порождает агрессию. Страх возникает тогда, когда теряется единство души и ума, и тогда ум, потеряв измерение сердца, становится плоским рассудком. А рассудку уже присущ страх — это страх потерять контроль, страх потерять свое место, свое ID. Теряя поддержку горячего сердца, разум забывает о своей богосотворенности и утопает в страхе.

Слово пятое: «Не бойся! Соединяй и примиряй!»

Ибо Христос победил мир, мир — как космос, но принес мир — мир-примирение (irini). Апостол Павел говорит: «Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно, разрушивший стоявшую посреди преграду»[9]. Преграду между язычниками, и между иудеями — богоизбранным народом, и преграду между умом и сердцем. Бойся разделения, бойся той стены, которая внутри тебя. Скажу кратко, но это тоже очень важно. Какие стены мы вырастили, поставили внутри себя — об этом тоже приходится упоминать на исповеди. Исповедь слишком часто воспринимается нами как некая такая задача вспомнить о чем-то, о чем надо сожалеть. То есть, раскаяние — это сожаление, о том, что было в прошлом. В таких случаях я стараюсь напомнить, что да, это тоже должно иметь место, но не это на самом деле суть таинства покаяния. Таинство покаяния — это тот момент, когда человек видит, что между ним и миром есть стена, что ему не пробиться, что он в духоте, что он изолирован прежде всего от Бога. Он не видит Бога и не только в силу нашей общей греховной природы, в силу грехопадения первого Адама, он не видит Бога и в силу своей закрытости от Него. Это вторая стена, хотя может быть, это все та же стена между человеком и Церковью — не как институтом, а Церковью — как Телом Христовым. Как мы закрыты от этого! Это стена между нами и другими людьми, и, в конечном счете, это стена между мной и мной самим. Как я не умею быть собой, как я имитирую себя, как я подражаю, как я играю роль! Как красиво я играю роль! Это — стена, и вот об этой стене необходимо говорить на исповеди, потому что в покаянии эту стену можно снять, разбить, проломать, с помощью Божией. А в психологических упражнениях эта стена становится еще крепче. Потеря внутреннего единства — это потеря ощущения себя как микрокосмоса. Опять слова Василия Великого: «…если внемлешь себе — ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире, [Малый мир — это и есть микрокосмос — о. С.] усмотришь великую премудрость своего Создателя»[10].. Это напоминание о том, что внутреннее единство человека восстанавливается, когда помещаешь себя в контексте вечного, а не приходящего. И об этом мы читаем тоже у владыки Антония: «Может быть, Вы помните слова святого Венсана де Поль, перед зеркалом, которые случайно услышал его отец, войдя в комнату: «Боже, я слишком безобразен для людей, но, быть может, Ты примешь меня таким?». Может быть, для людей я и слишком безобразен, но Богу я желанен, потому что иначе Он не вызвал бы меня к бытию, не совершил бы этого творческого, рискованного акта, вызывая к бытию именно меня, —  причем, не на короткое время, а для вечности»[11]. Вот что говорит, напоминает нам владыка Антоний. Мы не на короткое время вызваны Богом, а вызваны для вечности.

Слово последнее: «Не бойся! Узнавай вечность во времени!»

Быть собой означает уйти из-под власти страха, который сковывает и душу, и тело, означает обрести свободу. Не бойся расстаться с ярлыком или костюмом, который либо ты сам на себя надел, либо это сделали другие. Каждый день «отвязывай свою тыкву», ибо тыква-ярлык — есть бегство от свободы. Страх можно и нужно переправить в страх Божий. Как сказано в одной светильничной молитве, которую священник читает при богослужении: «Господи, возвесели сердца наша, во еже боятися Имени Твоего Святаго»[12]. Это парадокс. Парадокс в том, что веселие и радость порождают истинный страх Божий. Не придуманный, а истинный. Это правда. И ты есть в той степени, в которой пребываешь в радости Господней.

Итак, мы прошли следующие ступени: пробуждение, удивление, вопрошание, различение, соединение, или примирение и узнавание, узнавание — как слышание. Остается закончить теми словами, которыми и святитель Василий Великий заканчивает своё слово: «Итак, внемли себе, чтобы внимать Богу, Которому слава и держава во веки веков, аминь!»

[1] Еф 5:25

[2] Рим 7:19

[3] Человек перед Богом. М., 2006. С. 95.

[4] Джами (Абдеррахман Нуреддин ибн Ахмед) (1414 — 1492) персидский и таджикский поэт, ученый и суфий

[5] Отрывок из поэмы Абдурахмана Джами «Саламан и Абсаль» (пер. В. Державина)

[6] Свт. Василий Великий. Беседа 3. На слова: «Внемли себе» (Втор.15,9)

[7] Цит. по: http://mystudies.narod.ru/library/b/basil_gr/besedi/003.htm

[8] Свт. Василий Великий. Беседа 3. На слова: «Внемли себе» (Втор.15,9).  Цит. по: http://mystudies.narod.ru/library/b/basil_gr/besedi/003.htm

[9] Еф 2:14

[10] Свт. Василий Великий. Беседа 3. На слова: «Внемли себе» (Втор.15,9).  Цит. по: http://mystudies.narod.ru/library/b/basil_gr/besedi/003.htm

[11] Человек перед Богом. М., 2006. С. 109.

[12] Последование вечерни. 1-я Светильничная молитва