Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Как мог фарисей чувствовать себя таким праведником? И как мог мытарь, который был плох, так глубоко ощутить и пережить свою греховность? Вот два вопроса, которые стоят перед нами в сегодняшнем Евангелии.
Фарисей мог считать себя праведником, потому что он мерил себя правилами и законами, а перед правилами и законами человек может оказаться непорочен: если он осторожен, если внимателен и строг к себе, если он мало знает чувство пощады к себе и к другим, он может без особенного труда оказаться верным всем предписаниям, всей внешней форме закона.
Мытарь о законе знал мало, кроме того, что он его не выполнял. Единственное, что он знал в той человеческой среде, в которой он жил, при тех обстоятельствах, которые были его жизнью, — это человеческие отношения, не организованные, не обусловленные правилами извне, а вырастающие из человеческих порывов, порой злых, порой хороших. И мерить-то себя он мог только по отношению к человеку, а не к правилам или закону; а по отношению к человеку он себя чувствовал безнадежно виноватым, — не только потому, что его жизнь, его ремесло было неправедно, а потому что по отношению к человеку правым человек не бывает. Не бывает момента, когда человек может о себе сказать: «Я долюбил»; нет момента, когда человек может сказать: «Я не упустил ни одного случая проявить любовь, внимательность, понимание, чуткость, милосердие, сострадание, солидарность с другим человеком». И вот, перед каким судом он стоял — и почему? Именно потому, что он был чужд законной правде, он не мог себя чувствовать праведником от закона, а только чувствовал, как страшно далеко он стоит от простой, настоящей человечности, и как ужасно наш мир, его мир, запутался в бесчеловечных отношениях. Потому и о Боге он думал не только о Том, Который дал закон и Которому надо подчиняться. Он знал те законы, которые позволяли ему жить, но он думал о Боге как о Святом, о Господе, к Которому нельзя приблизиться со всей этой тьмой и неправдой в душе. И поэтому он стоял у притолоки, потому он и бил себя в грудь, сжимал рукой сердце и говорил: «Господи, будь милостив ко мне грешному». Потому что в его мире — жестоком, деловом, беспощадном, единственное, что могло спасти человека, это не закон: по закону можно было человека засудить, замучить, обездолить; а вот милосердию можно было спасти жизнь человека. Вот, почему он так стоял. И нам от этого бы научиться. Мы не стоим перед лицом закона, мы судимся сложной, богатой обстановкой человеческих отношений. И теперь, как тогда, некоторого рода правда даёт нам возможность жить жестоко, себялюбиво, своевольно. И в этом мире, где правда иногда бывает так беспощадна, единственная надежда — на милосердие Бога и человека.
Вот, перед каким судом мы стоим, какой мерой мерим, такою и отмерится Тем Богом, Который сказал: «Я жертвы не хочу, хочу, милости». Вот еще один урок, который у преддверия Поста как бы новой дверью, новой гранью стоит перед нами. Мы или пройдем через неё, или не пройдем. Это не зависит от того, что пронесётся эта неделя, а на будущей уже не о мытаре и фарисее будет речь, а о блудном сыне. Это зависит от того, как мы отзовёмся на сегодняшний приточный рассказ, на то, что Господь через него хочет сказать, и что мы сделаем, какими мы станем; потому что через неделю мы будем слушать о блудном сыне, и нам будет казаться, что мы избегли уже суда сегодняшней нашей притчи. Это неправда. Через неделю в облике блудного сына будет тот же мытарь, а в облике старшего брата — тот же фарисей; и если мы и тут не поймем, тогда перед нами встанет последняя притча о Страшном Суде, притча, которая нам говорит, что непременно придет суд, и что тогда мы будем судиться не в зависимости от наших религиозных переживаний, нашей религиозной осведомленности, а перед нами встанет вопрос: был ли ты человеком среди людей или нет? Если ты не был человеком, то нет тебе пути к Богочеловеку, к Тому Богу, Который так возлюбил мир, что Он Сам человеком стал со всем богатством человечности и со всей трагедией человеческой жизни, которая создаётся законником, фарисеем, лже-праведником, старшим сыном того отца, который потерял блудного и обрел его живым через покаяние. Аминь.