Во имя Отца и Сына и Святою Духа.
Мы начали богослужение с короткого молчания; и это молчание было глубоко. Это не было только молчанье, в котором не раздавалось ни голоса, ни движения. Это было молчанье глубокого, осмысленного безмолвия; каждый стоял перед Богом; и каждый стоял в памяти тех людей, которые когда-то жили на земле, а теперь стоят тоже перед престолом Бога, — Бога, у Которого нет мертвых и живых, для Которого все мы живы. Как легко и как глубоко бывает молчать тогда, когда все сердце может уйти в одну мысль, когда то, что у нас в сердце и на уме, может легко занять все наше сознанье и широко разлиться за пределами нашего времени, в прошлое и в бесконечное будущее. Вот, как нам надо научиться молиться вообще; молиться всегда, начиная с молчанья, в этом молчанье, встречая все то глубокое, значительное, что есть у нас в душе, все наше прошлое, и всех людей, которые когда-либо коснулись струн нашего сердца и родили в нем жизнь, — и горе, и радость; углубленное молчанье, в котором мы можем найти себя самих, — но не поверхностное «я», которое постоянно рябит, дробится, разбивается, которое никогда себя не может в цельности найти, и, наконец, найти Бога живого, родного нам Бога, Христа, слово Которого мы слышали и слышим, образ Которого для нас так часто бывает ясен и глубок; и в Нем, через Него — всю полноту, глубину, тайну и живое, настойчивое присутствие живого Бога. Из этого молчанья и вырваться не хочется — так бы хотелось в нем пребыть и уйти все глубже и глубже, в те недра души, которые, словно град Китеж, уже принадлежат вечности, уже являются Царством Божиим, пришедшим в силе; и как грустно бывает вырваться из него… Но нужно ли вырываться? Нет, не нужно! Если бы наше сердце всегда было глубоко, если сознание глубины, простора жизни, память о людях, о Боге была достаточно глубокая, то всегда и во всякое время мы могли бы пребывать в этом глубоком молчаньи души, даже тогда, когда мы говорим, когда мы действуем, когда мы слушаем, когда мы заняты бесконечным количеством дел, которые составляют жизнь. Так на самом деле бывает в те дни, когда или блеснула нам заря такой большой радости, что она блещет и сияет и озаряет все вокруг, все пронизывает светом и отнимает у всего тень и мрак. Так бывает, когда души коснется истинное и глубокое горе, что душа делается уже не проницаемой для того, что извне могло бы в нас войти, раздробить, измельчить… Почему же мы не можем чаще войти в такое молчанье, когда мы становимся перед Богом живым? Потому что редко, редко, становясь перед Богом, мы готовы оторваться от того поверхностного, которое не дает молчать душе, не дает осесть мыслям, не дает сердцу стать прозрачным, глубоким и тихим. Приходя в церковь, становитесь всегда, как сегодня мы встали, перед лицом всего прошлого нашей жизни, всех людей, всех глубин, всех трагедий, всех озаряющих радостей, которые дало вам небо, и которым место была земля. Станьте перед всем этим, перед этим сонмом людей и событий — и легко вы войдете в тишину Господню, и в углубленное молчанье, в пределах которого молиться можно, и стоять перед Богом легко, и объять любовью легко и живых, и усопших. Это и есть Царство Божие. Аминь.
Дата произнесения проповеди точно неизвестна.