О мытаре и фарисее

Мы привыкли презирать и осуждать фарисея; нам кажется, что сегодняшнее Евангелие даёт нам на это право — он будто осужден Самим Христом. Но мы забываем, что его надменная праведность стоила дорого ему и подобным ему людям. Это были люди подвига и убеждения; по коротким словам, которые о нем сказаны в Еван­гелии, он постится дважды в субботу, т.е. по закону воздаёт Богу не только то, что он должен бы воздавать, но больше, сверх меры: он дает Богу от своего усердия; и одновременно он даёт значительную часть своего дохода нуждающимся, и потому и к лю­дям тоже он обращен каким-то — хоть и суровым — подвигом жиз­ни. Поэтому нельзя легко судить о нем. Это были люди, которые были готовы понести тяготу своего подвига; но разбивался этот подвиг во правду Божию на том, что из своего подвига они чер­пали сознание какой-то мнимой праведности, а любви не достига­ли. Вот он вошел в храм, не остановился у притолки, не вспом­нил, что находится в храме Бога Живого, что нет твари, которая не должна была бы пасть перед Ним в трепете, в ужасе, в любви. Он пришел твердым шагом и занял свое место в храме, он на это место имеет право, он живет достойно, по правилам Церкви, и по­тому он стоит там, где имеет право стоять. Разве это не страш­но и не осуждающе похоже на нас? Как часто мы знаем, что у нас есть перед Богом, у нас есть среди людей место, и есть у нас место, я не говорю в вещественном храме, но в том таинствен­ном, незримом храме, который есть мироздание, трепетно собран­ное вокруг живого       Бога своего. Мы тоже думаем часто: Моё место тут, а его — там.

А там стоял человек, который по суду людскому, действительно не имел никакого пути вперед, в передние ряды праведников Господних. Он был собирателем податей — но как они разнятся от нынешнего времени. Он просто был прислужником оккупантов-римлян, которые поработили народ израильский, всячески его при­тесняли и искали в его же среде таких людей, которые будут только заниматься побором, собирать их дань; и конечно такие люди были всеми ненавидимы, потому что законом этой жизни бы­ла твердость , была жестокость, было вымогательство, была бес­пощадность. Но одному, видно, этот мытарь научился в той страш­ной жестокой жизни, которую он вел среди себе подобных и среди жертв ожесточения людского. Он научился, что не выжить челове­ку в страшном человеческом обществе, если хотя бы на мгновение не будет приостанавливаться закон, если хотя бы на мгновение не будет проявляться жалость, милосердие. Если всё будет идти по писаному, если всё будет делаться так, как по праву можно поступать, — ни один человек не уцелеет. И вот он стал у притолки, зная, что по правде людской и по правде Божией он заслу­живает ту же беспощадную жестокость, какую он применяет изо дня в день; и он стал там, бия себя в грудь, ибо знал, что заслу­жить никакого милосердия нельзя, потому что милосердие не зас­луживается, никакого милосердия купить нельзя, ни быть достой­ным его нельзя; его только вымолить можно; оно может придти как чудо, как непонятное, совершенно неожиданное чудо, когда пра­ведность склоняется перед грехом, когда милосердие вдруг про­рывается там, где должна бы проявиться правда, высокая беспо­щадная правда. Он стоит весь в грехе своем, не смея войти в область правды Божией, потому что там для него нет прощения, а стоит он у притолки, надеясь, что до края этого храма, до края праведности и через край перельется милость, жалость, со­страдание, что с ним случится незаслуженное и невозможное. И потому что он верит в это, потому, что жизнь его именно это­му научила — что бывает невозможное и только невозможное де­лает жизнь людскую возможной — и он стоит, и до него доходит Божье прощение. Христос нам говорит, что этот ушел более оп­равданным, чем другой. Фарисей не был просто осужден — до ча­са смертного можно надеяться на прощение, и он был праведен, он был труженик, он клал усилие души и тела в свою праведно­сть; она была бесплодна, из нее не высекалась даже одна иск­ра сострадания и любви, и однако это была праведность. А не­праведность получила прощение.

Вот подумаем об этом; подумаем о том, во-первых, являем­ся ли мы хотя бы фарисеями, есть ли в нас вообще какая-то правда, правда перед людьми, с доброделанием, правда перед Богом, т.е. отдаем ли мы Ему должное, то, на что Он просто имеет право? А потом поставим перед собой вопрос: лишенные даже и праведности фарисея — не являемся ли мы такими же, как и он, безлюбовными, бессердечными, мертвыми душой? Как мы смотрим на ближнего — в храме, вне храма, в жизни, в семье, в работе, на улице, в газете, везде — единичного ближнего и коллективного ближнего? Как мы на них смотрим, как мы о них судим, не опираясь даже на ту истинную, хотя и мертвую праведность фарисея? Аминь.

Опубликовано: «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа». – Клин: Христианская жизнь, 2004.