Праздник иконы «Нечаянная Радость»

Я благодарю от сердца Матушку Игуменью, и клир, и вас всех, молящихся этого храма, за добрый, за ласковый привет. Я прие­хал к вам издали; как сказал отец Борис, который служил в моей епархии три года, я служу в Западной и Северной Европе. Это охватывает восемь больших стран. Поэтому приходится очень мно­го ездить, и очень много видеть. В первую очередь приходится видеть с любовью, — а порой, с большой скорбью — наше русское рассеяние, людей, которые покинули нашу родину свыше пятидеся­ти лет тому назад. Многие жили надеждой, когда-либо вернуться в родные…, увидеть родные поля, леса и небо, помолиться у родных святынь, пожить в родных краях. Но за эти многие истекшие годы многих пожала смерть, многие медленно склонялись к земле, и многие отдавали дух Господу, вспоминая родину, родных по крови, знаемых им и незнаемых людей, возно­ся последнюю свою молитву о земле русской, и о русском народе. Мы на чужбине не забыли Россию; поминайте и нас в своих молит­вах. Каждому выпал свой крест, а крест разлуки с родиной, с родными святынями, с церковью своей, да и просто с родными — очень тяжек, когда знаешь, что приходит время смерти, и что это положит предел всякой надежде встречи на земле…

Но русское рассеяние на Западе и во всем мире не оказалось бесплодным. Нас сеял Господь, как сеятель сеет зерно; и по всей земле теперь, везде, есть русские люди, принесшие свидетельство любви к своей родине и к святому родному Правосла­вию. И теперь во всей Европе, не только десятки, но сотни людей, ничего с нами общего не имеющих, ни кровью, ни родст­вом, ни языком, ни культурой, через нас встретили Хри­ста и Православие. Сейчас как везде, среди молодежи, большое, пламенное искание правды, истины, пути; ищут, как умеют, а не­которые находят его и в Православной Церкви, среди русских лю­дей. За последние двадцать с небольшим лет, около двухсот че­ловек англичан, молодежи и взрослых, соединились с Православ­ной Церковью. Я недавно спрашивал одного из них, зрелого муж­чину, умного, образованного, который всю жизнь не знал Бога: Почему, каким образом он, англичанин, не знающий нашего языка, чужой среди нас, в каком-то смысле, по-человечески го­воря, — почему он решил креститься в русской православной цер­кви в Лондоне?…

И он мне дал ответ, который меня глубоко взволновал и который я вам передаю; он мне сказал, что он пришел в храм из одного любопытства, послушать русское церковное пение, и посмотреть на богослужение, которого он раньше никогда не ви­дал. И постояв, как он мне сказал, он почувствовал, что этот храм не пуст, что в нем пребывает Бог, что он полн какого-то непостижимого, до тех пор неведомого ему Присутствия. И он стал ходить, и каждый раз окунаться в это сознание, что в этом храме живет божественная сила. Но он долго не присое­динялся к вере, потому что он ставил себе вопрос: А что же от этого — вот, в этом храме Бог; а людям — какая от этого разница?… И он стал присматриваться к людям, подобным всем нам: не лучшим, не худшим, к старым русским людям, к молодым англичанам, к людям средних лет, родившимся уже за границей, но еще соединенным памятью с Россией, к людям, забывшим свои русские корни, но сохранившим родное Православие… И он мне сказал: Вглядевшись в эту молящуюся, живую толпу, я увидел, что Бог, наполняющий этот храм, не бездейственен; я увидел, как из года в год, эти люди меняются, что-то с ними случается, в них горит дух все ярче и ярче, в них разверзаются новые глу­бины, что-то с ними совершается силой Божией, — потому что этого нельзя достичь своими силами или человеческим ухищрением… И теперь — сказал он мне, — я тоже хочу, чтобы и надо мной Бог совершил это же чудо, и со мной тоже что-то сделал, чтобы я стал новым человеком…

И таких людей сейчас сотни и сотни и сотни. И Православие, которое было рассеяно по лицу земли, в убожестве предельном, в голоде, в холоде, в нищете, без храмов, без икон, без чего бы то ни было, что составляет нам привычное, родное, русское благочестие, Православие в этом убожестве явило людям то, че­го они раньше не замечали. Люди знали о Боге, люди ходили в прекрасные, величественные храмы, участвовали в торжественных богослужениях. Но когда вдруг они оказывались во грехе, когда вдруг они чувствовали, что они обездолены, они не находили путь в эти храмы; эти храмы были слишком прекрасные для многих… И вот пришло русское рассеяние; люди, которые потеряли все — и родину, и родных, и надежду часто, порой даже уваже­ние к себе, — потеряли все, на что по-человечески можно опе­реться, эти люди начали собираться и создавать места для мо­литвы; но какие места! Из старого гаража делали цер­ковь, из подвального помещения, из чьей-нибудь убогой комнаты, строили из любого гнилого материала шалаш, чтобы только можно было молиться; приносили, что могли: кто — икону, а кто — остат­ки материи, из которых можно сшить одежду… В приходе, где я впервые нашел Бога, священники совершали каждый день полный монашеский круг богослужения, а ели они только то, что им оставляли прихожане у двери в корзине, потому что денег не бы­ло покупать пищу…

И это увидели наши западные братья, у которых было благо­получно, у которых было все, для того, чтобы жить верой — кроме самой веры! — и открыли Бога по-новому. Бога, Который по любви к человеку стал человеком, Который не постыдился быть одним из нас, назывался человеческим именем Иисус, Который по любви к нам, будучи по природе державным вседержи­телем Богом, стал беззащитный среди людей; открыли Бога, Который Себя отдал на поругание; Бога, Который не искал чести среди людей именитых, богатых, святых, а шел к нищим, к бед­ным, шел к убогим, шел к грешным, к людям отверженным, — и вдруг люди почувствовали: мы первые, и вокруг нас и через нас столь многие, что наш Бог нас не стыдится, и что поэтому мы можем не стыдиться Его даже в падении нашем, потому что Он нам не судья, а Спаситель, Отец, Брат, Родной… И через это началась новая жизнь, новый образ Христа; новый образ Божий восстал перед нами, и Он нас взыскал в самой глу­бине отчаяния и, порой, падения…

И вот об этом Христе, об этом Боге, Который так возлюбил мир, мы свидетельствуем на Западе… И о Божией Матери. Вот, сегодня мы празднуем день Нечаянной Радости. Какой это дивный и, вместе с этим, когда вспоминаешь рассказ о том, как эта икона стала чтимой, какой страшный праздник! Грешный человек привык молиться Божией Матери; и вот как-то, стоя на молитве, он увидел, что Божия Матерь ему показывает младенца Христа, изъязвленного ранами распятия, с пробитыми гвоздями руками и ногами, с раненым боком, с окровавленным лбом, и ему сказала: Смотри, что ты сделал над Моим Сыном…

И он понял, что каждый раз, когда мы грешим, мы делаемся участниками страстей Христовых, наносим эту страсть, становимся в ряды или тех, кто Христа предал, или тех, кто Его засудил, или тех, кто Его распинал, или тех, кто по мало­душию и страху, не страсти Христовы. И он исправился.

И перед нами стоит та же икона и так же нам говорит Вла­дычица Богородица, Пречистая Матерь Дева, каждому из нас, который грешит, в каждое мгновение нашей жизни: Смотри, что ТЫ делаешь Сыну Моему, что ты с Ним сделал, вглядись в эти руки, в эти ноги, в это тело измученное…

И вот мы прибегаем с такой верой к Божией Матери. Почему, как мы можем к НЕЙ придти и сказать: «Владычица, заступись за меня, грешника», когда Она нам указывает на Своего Сына и говорит: Ты Его убил, ты Его убила?.. Потому что мы верим в Её бесконечную любовь; потому что мы верим, что любовью Она так едина со Христом, Который молился за Своих распинателей и говорил: Прости им, Отче, они не знают, что творят! — что Она, Сына Которой мы отдаем на поругание, на мучение, на смерть, что Она заступится за нас; и каждый раз, когда мы молимся Ей и просим Ее заступиться, мы как бы Ей говорим: Мать, я ви­новен — в предательстве, в ужасе гефсиманской ночи, в смерти на кресте — во всем я виноват, во всем я виновата; но если Ты заступишься — никто не откажет мне в прощении. Потому что если мать просит простить, то никто не имеет права отказать в помиловании…

И вот так заступается Богородица. Но недостаточно мо­литься; Никита, когда он это понял, то он изменил свою жизнь, стал другим человеком. Неужели мы душой умилимся, поймем, и снова подойдем к Божией Матери и снова будем говорить: Я виновен! Я виновна! Прости! Заступись! — Так нельзя… Если кто-нибудь из наших родных, близких, или просто чужой, был бы убит за нас — разве мы могли бы это забыть? Если бы мы были виновны в чьей-то смерти и встретились лицом к лицу с его матерью — разве мы могли бы просто связать: Прости!… Мы должны были бы так жить, чтобы оправдать это прощение и оправдать и осмыслить эту смерть…

Вот, о чем говорит нам сегодняшний праздник иконы Божией Матери — о Ее безграничной любви и готовности заступиться за нас, хотя мы и ответственны за Крестную Смерть… Поэтому будем Ей молиться, будем молиться перед Господом нашим, но будем также всеми силами души, всеми силами жизни на­шей стараться жить так, чтобы Она улыбнулась бы и сказала: Слава Богу! Не напрасно умер Сын Мой! Аминь.

Опубликовано: «Проповеди, произнесенные в России». – М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2014.