Рождественское говение

Говение является моментом, когда мы должны заглянуть в какие-то глубины. Большей частью нас призывают заглянуть в нашу собст­венную глубину, вглядеться в те тайники души, в те области жизни, в которые мы неохотно заглядываем, опознать те вещи, которые нас позорят перед собственным лицом и которые, поэтому, мы стараемся забыть. Я не случайно сказал: «Те вещи, которые позорят нас перед собственным лицом» — потому что только в очень светлые и, может быть, редкие минуты сознание Божией близости, Божией святости, Божией неприкосновенности в Его чистоте нас так поражает, что мы чувствуем, что невозможно жить так, как мы живем, и одновременно поклоняться Богу — Святому, Всечистому, Праведному, Истинному. И слишком много мелких вещей нас часто отделяет от окружающих нас людей: раздражение, нелюбовь, отсутствие терпимости, самые мел­кие, самые обыкновенные вещи — чтобы нам было возможно произнес­ти над собой справедливый суд, вглядываясь в то, что мы делаем по отношению к окружающим нас людям, как мы бываем разрушитель­ны, как много причиняем боли, или просто — как многое мы могли бы сделать и не делаем, потому что нам неохота, потому что мы за­няты собой… И вот, мы настолько бываем отделены от живого сознания Божией святости и от живого сознания того, как мы связаны друг со другом, что не умеем вглядеться в свою жизнь с точки зре­ния этих отношений с Богом и с людьми.

Но есть одно, что в каждом из нас остается живым, как бы мы ни старались порой это заглушить: наша совесть или, проще сказать, наше сознание о себе самом, естественное чувство стыда перед со­бой о том, что мы так недостойны себя самих, не то что кого-то другого: Бога, ближнего, любимого — а просто себя самих. Большей частью мы призваны в говение именно задуматься над собственным чувством стыда: что, если бы вдруг всё раскрылось? Что, если бы вдруг все меня могли видеть, каким я стараюсь себя не ви­деть?.. В этом — подготовка к исповеди, в этом — весь процесс по­стоянного выправления своей жизни.

Но с другой стороны, для того, чтобы вырасти в ту меру, к которой мы призваны, нам нужно вдохновение. Быть охаянным, быть опозоренным, слышать упреки часто не помогает нам выправиться, потому что каждый упрек, каждое обличение порой подрывает в нас последнюю надежду в себе самих, подкашивает последние силы. Нам нужно вдохновение. И Церковь представляет нам столько возможнос­тей вдохновения! Образ Христа, образ Божией Матери, Крестителя Иоанна и всех святых: всех сословий, всех званий, всех возрастов, начиная от стариков и кончая малыми детьми. Но часто бывает, что, вчитываясь в жития и в писания святых непосредственно своими глазами, умом, сердцем, личностью, мы чувствуем, что между ними и нами такая непроходимая пропасть. Они зашли так далеко, что кажется: как нам последовать за ними? Какой нам может быть при­мер в них, когда кажется — между ними и нами ничего общего нет? Когда мы видим их как свет, осознаем себя как полумрак или тьму, видим в них величие, а в себе только ничтожество, и не можем се­бе даже представить, чтобы было возможно это ничтожество сделать величием, эту позорную жизнь сделать славой Божией.

И помогает нам порой вглядеться в величие Божие не через самых великих Его слуг и последователей, но через жизнь и смерть людей гораздо более нам близких, людей, о которых мы порой и суждение имеем не столь высокое, кого мы критикуем, кому мы удив­ляемся, кто нам бывает непонятен. Такую роль играют письма людей простых, посредственных, но в которых можно найти искры Божии, в которых можно уловить борьбу человеческой души, живой души за жизнь, за Жизнь, — за настоящую Жизнь, не за прозябание, а за торжество жизни. Если мы умели бы вглядываться во всех людей, которые нас окружают, то могли бы собрать таких искорок бесчис­ленное множество, и вдохновиться, и укрепиться. Но большей частью, как я сказал раньше, наши личные отношения с людьми, наша отчуж­денность или враждебность, или взаимная непроницаемость делает это чрезвычайно трудным; а письмо, книга, связывая с людьми про­стыми, как будто незатейливыми, иногда открывают нам целый мир.

На днях я получил такую книгу от одного старого товарища, ко­торого не видел чуть ли не пятьдесят лет. Это книга о Царской семье; и в первой главе он просто приводит выдержки того, что члены Царской семьи читали и подчеркивали во время своего пребывания в Тобольске и в Екатеринбурге, в тот период, когда рухнула для них жизнь, когда рухнуло всё, во что они верили, всё, чему они хотели служить, всё, что было для них свято; когда, после того, как они были на вершине власти и славы, они сами стали не только простыми людьми, но изгнанниками, пленниками и долго стояли перед лицом злобы, ненависти и возможной смерти. И вот мне хочется сегодня прочесть с вами часть этих выписок. Они взяты из нескольких книг, которые Царская семья с собой взяла; и по мере того, как уменьша­лось число вещей, которые им разрешали брать с собой, можно ви­деть, как они ценили именно это свое духовное наследие, потому что это они донесли до конца: «Лествицу» святого Иоанна Лествичника, книгу, собранную из творений Отцов епископом Игнатием Брянчаниновым, «О терпении скорбей», и книги молитв.

И вот несколько выдержек. Чем они интересны? Во-первых, тем, что они отмечены по краям, значит, это те вещи, которые перед ли­цом русской трагедии, личной трагедии и грядущей смерти получили наиболее выпуклое, окончательное значение для Государя и его се­мьи. И во-вторых, в этом тексте подчеркнуты некоторые слова, не­которые места, которые особенно значительны оказались для них. Читая их, мы можем просто заглянуть в душу нормальных русских людей перед лицом жизни и перед лицом смерти, и может быть полу­чить от этого и урок, и вдохновение.

Вот первая выписка: «Желающий быть подражателем Христу, чтоб при посредстве этого получить звание сына Божия, рожденного Духом, прежде всего должен переносить благодушно и терпеливо все случаю­щиеся с ним скорби, как то: телесные болезни, обиды и поругания от человеков и наветы от невидимых врагов, потому что по Промыслу Божию, распоряжающемуся всем мудро и со всеблагой целию, такие испытания различными напастями попускаются душам, чтобы обнаружилось явственно, которые из них любят Бога искренно… зная, что без Бога ничего не случается с нами. И потому душе, желающей благоугодить Богу, прежде всего должно вооружиться терпением и надеждою». Это — слова преподобного Макария Великого.

Вот перед чем стояла эта небольшая семья людей. Для того, чтобы подчеркнуть такое место, надо осознать, что ты желаешь быть «подражателем Христу, чтоб при посредстве этого получить звание сына Божия, рожденного Духом». Если мы поставим перед собой воп­рос о том, чего мы хотим от жизни, чтобы осталось у нас, если бы отнято было всё: и положение в свете, и друзья, и род­ные, и свобода, и честь, и даже предстала перед нами возможность поплатиться жизнью за свой идеал, кто из нас подчеркнул бы и мог бы честно сказать, что он хочет, желает быть подражателем Христу? Быть подражателем Христу так, чтобы получить звание сына Божия, зная, что случилось с Сыном Божиим в человеческой истории?..

Мы все стоим все ближе и ближе к концу нашей жизни, у нас остается относительно мало времени. Апостол Павел говорит нам, что надо спешить, потому что дни лукавы, бегут, проходят. В кре­щении нам было дано стать Христовыми. Как мы ответим за эту дивную честь, которая нам дана Богом? Мы назвали себя Христовыми, мы всю жизнь притязаем на то, что мы Христовы, христиане, право­славные, истинные. Но ведь быть Христовыми это значит уподобиться Христу, в чем только мы способны. Способности бывают разные, но готовность должна быть у нас всех одинаковая, решимость должна быть всецелая, усилия должны напрягать все наши силы. И мы должны знать, — и мы свое знаем, потому что сказано было давным-давно Апостолом, что всякий желающий жить праведно должен гото­виться к испытанию. И другой Апостол говорит: «Огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь (I Пет.4:12).» Как мы в течение всей нашей жизни — теперь, для большей части из нас, долгой в прошлом, короткой впереди — отнеслись к этому своему званию: быть подражателями Христу, следовать за Ним?.. Он оставил Божественную славу. Он стал человеком. Он принял все ог­раничения тварной жизни, все унижения падшего мира, все последст­вия падения человеческого, которые обрушились на Него ненавистью, клеветой и наконец убийством. Как мы в обстановке нашей жизни отнеслись к этому?

В лице Царской семьи мы видим небольшую группу людей, кото­рая, когда ничего больше не осталось, кроме совести, жизни и смер­ти, выделила именно этот призыв, эту предложенную честь: стать, получить звание сына Божия со всеми последствиями распятия. Святой Иоанн Златоуст говорит: «Всякий мажет править, только царь может свою жизнь отдать за свой народ» — потому что в нем воплощается сама идея этого народа и самая тайна этого служения Христа как Царя, отдающего Свою жизнь, Сына Божия, рожденного Духом. Можем ли мы сказать, что мы родилась новым рождением? Да, в крещении, таинственно; но о течении всей нашей жизни, что мы можем сказать? Чем мы непохожи, чем мы несравнимы ни с кем вокруг нас, кто не знает Христа, кто не верит в Него, кто не хочет быть подражателем Ему? Какая разница между нами и широким обезбоженным населением, которое нас окружает? Разве кто-то может, видя нас, подражающих Христу, обратиться к Нему, Его увидеть в нас? А указание того, как это может явиться перед лицом людей, перед глазами людей, в сознании людей — прежде всего, прежде всего, раньше, чем он достигнет какой бы то ни было высоты в молитве или в чем, «прежде всего должно переносить благодушно и терпеливо все случающиеся с нами скорби».

Святой Серафим Саровский говорит в одной из своих бесед, что любой подвиг, который мы сами на себя берем, возлагаем, мы сумеем пронести, исполнить, потому что наше тщеславие нам поможет в этом, хотя бы наше тщеславие: дав слово, заявив о себе, как бы не опозориться. Но, говорит он, настоящая проба нашей вернос­ти, это перенесение того, чего мы не искали, тех скорбей, трудностей жизни, которые мы не создавали. Вот здесь явно нам говорит Макарий: телесные болезни переносить благодушно и терпеливо, оби­ды переносить благодушно и терпеливо, поругания от человеков и на­веты от невидимых врагов…  И мы не можем это делать, и мы не исполняем этого, не потому что у нас нет сил, а потому что мы не верим до конца, всей правдой нашей, что это всё происходит, попускается (эти слова подчеркнуты в самом тексте) по пре­мудрому Промыслу Божию, со всеблагой целью. Мы не верим в это до конца. Мы об этом говорим, но у нас не хватает цельности веры, что­бы это воспринять. А для чего? Именно для того, о чем говорилось в самом начале: чтобы обнаружить явственно, «которые из них (душ) любят Бога искренно». Если мы не можем от Бога принимать крест с такой же готовностью, с какой принимаем все радости жизни, то мы не можем говорить о том, что любим Его искренно. Мы любим себя, и мы Ему благодарны за добро, но центр тяжести не в Нем, а в Его дарах «…зная, что без Бога ничего не случается с нами…» Если вдуматься в самих себя, то здесь можно найти и очень страшное осуждение себе, потому что так часто бывает, что — да, хотя ус­тами мы говорим, что «всё от Бога», но с каким чувством мы это го­ворим, как горько мы Его упрекаем в том, что эти испытания попускаются нам, что это с нами случается… Вместо того, чтобы сказать: «Если это случилось, значит, это по премудрой и всеблагой любви Божией», мы говорим: «Господи, как Ты жесток, как Ты беспощаден, как Ты неспособен пожалеть!» И если мы задумаемся над собой, то едва ли не обнаружим такого настроения в себе самих. Как часто на исповеди люди говорят: «Согрешил тем, другим, еще чем, но что же мне делать при той жизни, которую мне Господь послал?..» Разве это не значит: «Ведь Сам Бог в этом виноват! Пошли Он мне гладкую жизнь, я и прожил бы гладко; но как мне прожить чисто, праведно, совестливо при телесной болезни, при обидах, при поруганиях, да еще при соблазнах бесовских…»

И вот заключение: «И потому душе, желающей благоугодить Богу, прежде всего должно вооружиться терпением и надеждою». Терпением и надеждою — перед лицом того, что тогда происходило. Я говорю сейчас не о нашей с вами жизни, а о Царской семье, о том, что с ними происходило и что над ними творилось. И первое, что они об­наружили — это призыв быть подражателями Христу и для этого вооружиться терпением с тем, чтобы всё вынести благодушно и терпеливо, и с надеждой… Надеждой на что? Здесь, конечно, нет никакого конкретного указания, но из Посланий мы видим, что надежда не за­ключается в том, чтобы наивно — как мы часто делаем — повторять себе и особенно другим: «Не бойся, ничего плохого с тобой не бу­дет». Надежда коренится в убеждении, что всё случающееся — от Бога, что, какая бы скорбь, какой бы ужас ни нашел на нас, Бог с нами, и что по ту сторону ужаса — свет, по ту сторону испытания — покой, и по ту сторону отчаяния — та надежда, которая не посрамляет.

Дальше подчеркнуто другое место, тоже из писания святого Макария: «Искушения и скорби посылаются человеку к пользе его; они доставляют душе опытность и крепость». Так же как когда мы живем безбедно, легко, мы слабеем и нравственно, и телесно, теряем нашу крепость, так и тут, душа, которая постоянно борется с иску­шением и скорбью, получает крепость и опытность. И только благо­даря той опытности, которая получается через искушение, может че­ловек достигнуть той несокрушимой надежды, о которой говорит Макарий немножко раньше. И дальше: «Божии человеки должны пригото­вить себя к сражениям и борьбе. Юный воин великодушно переносит полученные раны и храбро отражает супостатов; точно так и христи­ане должны мужественно переносить оскорбления и борьбу, как внеш­ние, так и внутренние. Ударяемые скорбями, христиане должны вос­ходить в преуспеяние посредством терпения. Таков путь христианского жительства. Где Святой Дух, там, как тень за солнцем, последуют гоне­ния и борьба. Воззри на пророков, в которых действовал Дух Свя­той: каким они подвергались гонениям от соотечественников своих! Воззри на Господа, Который Путь и Истина (Ин.14:6) и Который пре­терпел гонение не от какого-либо чуждого народа, но от Своего собственного племени!» Как эти слова должна были отзываться в душе Государя и его семьи: «Воззри на Господа, Который претерпел гонение не от какого-либо чуждого народа, но от Своего собствен­ного племени». И опять: не только призыв был провозглашен Макарием, но он воспринят, потому что здесь подчеркнуты эти слова. «Божии человеки должны приготовить себя к сражениям и борь­бе…» Божии мы или не Божии?

/…/  почитающие их память, ужасающиеся о их судьбе, служащие ежегодно панихиды о них, они приготовили себя к последним сражениям и бо­рьбе, а мы? Почти не с чем нам бороться, и мы не боремся. Таков путь христианского жительства: борьба со всем, что разрушает душу и жизнь; сознание, что где Святой Дух, там, как тень, последует гонение и борьба… Желающие жить благочестно должны уготовить душу свою на испытания… И следующие слова, подчеркнутые в той же книге: «…мы должны мужественно переносить ради Господа всё, подобно храбрым воинам, не отрицаясь и умереть за нашего Царя… Очевидно: за Христа наносятся нам эти скорби супостатом… Нам заповедано взять крест наш и последовать Христу, что значит быть постоянно готовыми к подъятию смерти. Есля будем в таком расположе­нии и настроении духа, то, как сказано, будем переносить с вели­ким удобством всякую скорбь, и внутреннюю, и находящую извне… Говорящие, что любят Господа, пусть докажут справедливость своих слов не только великодушным терпением всех случающихся скорбей, но и терпением охотным, с любовью, ради надежды, отложенной в Господе». «Господь… повелел искать правды Божией» (Мф.6:33);

Эта правда — мать любви. Невозможно спастись иначе, как чрез ближ­него. Отпущайте, заповедал Господь, и отпустится вам (Лк.6:37). В этом заключается духовный закон… Итак, исполнение закона заклю­чается в прощении обид… Исполняющие закон духовно и по мере ис­полнения делающиеся причастниками благодати, любили не только благодетельствовавших, но и поношающих, и гонящих, ожидая получить любовь в воздаяние добродетели. Добродетель их состояла не толь­ко в том, что они простили нанесенные им обиды, но и в благотворении душам обидчиков, молясь за них Богу, как за те орудия, при посредстве которых они получают блаженство, по свидетельству Писа­ния: «Блаженни есте, егда поносят вас и ижденут вас» (Мф.5:11).

Здесь следующий как бы шаг на духовном пути. Да, переносить всё, не отрицаясь и умереть за нашего Царя Бога. За Христа нано­сятся нам скорби. Нам заповедано взять крест и последовать за Хрястом, что значит — и подумайте об обстановке, где это читалось и подчеркивалось — быть постоянно готовым к смерти. И тогда можно переносить «с великим удобством — как говорит Макарий — всякую скорбь, и внутреннюю, и находящую извне. Говорящий, что любит Гос­пода, пусть докажет справедливость своих слов не только великодушным терпением всех случающихся скорбей, но и терпением охотным, с любовью, ради надежды, отложенной в Господе». И дальше: «Господь повелел искать правды Божией», то есть той внутренней праведности, того состояния прямой души, без изгибов, устремленной /…пропуск/

И только это может нас научить любви. Только правда Божия является матерью любви, и иначе спастись не­льзя, как только прощением. Хотя сказано: «Отпускайте грехи, и отпустятся вам», и это закон духовный; но недостаточно прощать. Добродетель состоит в том, чтобы благотворить душам обидчиков, мо­литься Богу, как Христос молился: «Прости им, Отче, они не знают, что творят»; как молились все мученики о том, чтобы их кровь была очищением грехов их мучителей.

Но для того, чтобы дойти до такого состояния, надо научиться покаянию, то есть отвернуться от себя, вглядеться в очи Божии, устремиться в Его направлении и за Ним. И вот что об этом говорит Марк Подвижник в подчеркнутом месте: «Исследывай свои грехи, а не грехи ближнего, и не будет окраден твой духовный подвиг». «Всматривайся в окончательное последствие всякой скорби, и найдешь, что оно заключается в потреблении греха». Единственное неизбывное горе — это грех. Всё остальное можно избыть, но грех, ради которого мы, как Адам в райском саду, прячемся от Лица Божия, как всякий греш­ник прячется от суда человеческого, грех, который заключается в том, чтобы скрыться, все скрыть о себе, что может нас опозорить, действительно является единственным неизбывным горем. Неизбывным не в том смысле, что оно не может быть окончательно истреблено, — может, но не на той плоскости, на которой мы живем; оно может быть истреблено только покаянием, только обращением к Богу, только правдой по отношению к себе, только открытостью и готовностью на позор и унижение по отношению к ближнему. И поэто­му нам сказано: «Всматривайся в окончательное последствие всякой скорбя, и найдешь, что оно заключается в истреблении греха». «Живая вера (продолжает Марк Подвижник) — крепкий столп: Христос для верующего в Него такою верою – всё». Страдать ради Хряста, за Христа принимать скорби, взирать на Господа, Который терпел, лю­бовь свою к Господу доказывать великодушным терпением — вот путь, который царственная семья восприняла на себя. «Мученики, прошед­шие через многие виды мучений, явили силу непоколебимого мужест­ва, подчинившись и самой смерти насильственной: после этого они удостаевыми были венцов» (при. Макарий Великий).

Вот на этом я кончу нашу утреннюю беседу и продолжу ее после перерыва. Я повторю теперь то, что сказал в начале: я привожу эти выдержки из Снятых отцов, подчеркнутые Царской семьей в Тоболь­ске и Екатеринбурге, потому что это нормальная, простая русская семья, которая стояла перед жизнью и перед смертью, так же как все мы стоим перед жизнью и перед смертью. Здесь описаны не святые, как их описывают иногда в житиях — такими, какими мы, явно, очевидно не можем, не умеем быть, а простые, подобные нам люди. И здесь, как в зеркале, мы видим, чем они жили тогда, когда оста­лось единственное в жизни, единственная сущность жизни: быть, и быть тем, чем мы названы: христовыми.

+ + +

Один из последних отрывков, который я читал, говорит о по­каянии: «Исследуй свои грехи, а не грехи ближнего, и не будет окраден твой духовный подвиг». «Всматривайся в окончательное по­следствие всякой скорби, и найдешь, что оно заключается в истреб­лении греха». Кто-то уже давным-давно сказал, что к каждой исповеди надо приступать так, будто это предсмертная твоя исповедь. Каждый раз, когда мы становимся перед Богом, в правде и неправде, мы должны стоять так, будто это последнее наше мгновение на земле, и то, что мы не оставим на земле, то, что мы не сбросим с плеч, войдет с нами в вечность. Если мы так подходили бы к покаянию, то каждая исповедь, вернее, каждый момент, когда мы душой, умом, сердцем обращаемся к Богу, был бы решающим моментом в нашей жизни, был бы моментом, когда положен конец греховному периоду и начина­ется новое. И это нам дается очень трудно, потому что мы живем в постоянной иллюзии, что впереди еще бесконечное количество време­ни, что вся жизнь впереди, что еще «успеется»: успеем покаяться, успеем выправить жизнь, успеем примириться с Богом, с людьми, с собой, — всё «успеется». И так мы думаем до момента, когда уже больше не успеть, потому что жизнь, которую мы ведем, не ставит нас перед вопросом о возможном конце этой жизни, жизнь стала лег­кой, безбедной; как говорит Священное Писание, мы «утучнели и забыли Бога». И вот эти отрывки о покаянии, которые я вычитал, и еще то, что нам придется слышать, надо себе представить читае­мыми людьми, прошлое которых уничтожено, трагично уничтожено, без­возвратно; причем оно унесло о собой не только их личную жизнь, но целый мир, целое мироощущение, целую русскую судьбу. Не оста­ется ничего, кроме как человек, не остается ни одной подпорки, ни одной иллюзии, ни одной праздной мечты; остается только в своей наготе теперешнее мгновение и человек в этом мгновении — и в сознании, что действительно есть только этот миг и за ним действительно в любую минуту может начаться вечность, но что врата в эту вечность узкие, — это врага смерти.

В апостольские времена эго сознание было очень острое. Уже апостол Павел пишет: «Нам последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти (I Кор. 4: 9), мы живем, как смертники, как осужденные на смерть, как люди, которые находятся уже перед неминуемой и скорой смертью». А за смертью, как говорит тот же апостол Павел, — суд… Мы часто думаем о суде как о мгнове­нии, когда все наши дела раскроются и ужас нас обдаст, и мы сго­рим со стыда. Это правда, и эго будет; но самое, может быть, страш­ное, это стать перед Живым Господом нашим и Богом, увидеть, что весь смысл жизни был — внутренняя правда, из которой рождается подлинная любовь, и что мы мимо этой правды прошли и этой любви не стя­жали. А путь был нам предуказан; всё было сказано, и такой он был простой.

И вот на примере этой семьи, такой же хрупкой, такой же человечной, такой же слабой, как все мы и все наши семьи, мы можем видеть людей, у которых отнято всё, кроме теперешнего мгновения и сознания, что ничего нет, есть только вечность; есть только не­отъемлемое, только то, что пребудет вовек, а остальное всё уже отнято. И тогда остается прибегнуть к тому, может быть, немного­му, что еще есть, т. е. к покаянию, к молитве, к покаянию не в смысле оплакивания прошлого, а в том смысле, чтобы обратиться в вечность, не в будущее, а именно в вечное.

И вот еще подчеркнутые места из святого Марка Подвижника: «Никто не избежал скорби иначе, как при посредстве молитвы и по­каяния. Каждый жнет, что посеял. Не оставляй неизглажденным греха, хотя бы он был и самомалейший: иначе он повлечет тебя к большему злу. Если хочешь спастись, возлюби правдивое слово и никогда не отвращайся обличений. Лучше молиться с благоговением о ближнем, нежели обличать его о всяком прегрешении. Кающийся истинно под­вергается поруганию безумных: это служит для него знаком благоугождения Богу».

«Никто не избежал скорби иначе, как при посредстве молитвы и покаяния». Не тех скорбей, о которых говорит преподобный Макарий, которые Бог попускает, Бог нам дарит для того, чтобы явилась любовь, чтобы сковалась праведность, а скорбь, рождаю­щаяся в душе, которая не выбрала своего пути, которая ищет по­коя, безбедного жития, а оно постоянно нарушается и человеческой злобой, и собственной неправдой, всемирным грехом. Вот эта скорбь может рассеяться молитвой и покаянием, то есть тем, чтобы выпра­вить жизнь и направить ее к Богу, и предстоянием перед Богом. А для этого «не оставляй неизглажденным греха, хотя бы он был само­малейший». Это требует строгости, зрячести, внимания; это требует и мужества, потому что большей частью совершаемые нами грехи со­вершаются по отношению к другим людям. А для того, чтобы выправить, изгладить такой грех, надо, большей частью, со стыдом признаться в своей греховности, испросить прощения и начать жить по-иному.

И еще: «Если хочешь спастись, возлюби правдивое слово, и никогда не отвращайся обличений». Это так редко! Так редко у нас бывает, что мы любим правдивое слово. Бывает, что мы вынесем, перенесём правдивое слово, которое нас корит; но, чтобы мы возра­довались, чтобы мы возлюбили это слово, чтобы мы рассматривали человека, который нам говорит правду, режет правду, как бла­годетеля — как это бывает редко!.. И если даже на одно мгновение душа дрогнет благодарностью по благодати Божией, по милости Божией, как редко бывает, что эта благодарность длится, остается навсегда в нашем сердце, и что человек, который сказал нам прав­дивое, страшное, обличительное слово, остался для нас как отец, как мать, которые нас родили к новой просветленной жизни. Мы от­вращаемся обличения…

И обличения бывают разные: бывают они в слове, но бывают они в обстоятельствах жизни. Я думаю, что много дум прошло через серд­це Государя и Царской семьи о том, каким образом, какими судьбами случилась русская катастрофа. Правящий, ответственный за судьбы народа, или за судьбы семьи, или за судьбу одного человека, часто обличается не словом правдивым, а последствиями своей жизни: как человек воспитал своих детей, как он построил семью, как он пра­вил государством… И здесь можно вспомнить блаженного Августина, который говорил, что Бог Свою волю нам сказует не только в Священ­ном Писании, не только в облике креста, но и во всех обстоятельст­вах жизни. То, что случается, является как бы голосом правды или криком боли от неправды, и мы должны уметь прислушиваться. Умеем ли? Хотим ли? Не отворачиваемся ли мы?..

И вот эти слова в более продолжительном тексте были подчерк­нуты, отмечены царскими узниками: «Если хочешь спастись, возлюби правдивое слово и никогда не отвращайся обличений». «Лучше молить­ся с благоговением о ближнем, нежели обличать его». Перед нами этот вопрос постоянно стоит, постоянно мне ставится этот вопрос: я вижу зло, как мне к нему отнестись? Я вижу неправду, как мне к ней отнестись?.. Отнестись можно разно, но одного никак нельзя делать: осуждать. Суд принадлежит Богу, сострадание при­надлежит нам, и именно со-страдание. Когда мы видим зло в челове­ке, мы должны научиться болеть сердцем, потому что этот человек и я — братья.

Есть рассказ об одном подвижнике, который молился о том, чтобы Господь ему дал дар видеть чужие грехи. И Господь ему дал этот дар. Он ужаснулся злу и стал его обличать, и потом пришел в ужас от себя самого и стал молить Бога о том, чтобы этот дар ушел от него. И ему было отвечено, что данное не отнимается, но что ему будет надо еще одно: при видении чужого греха — его восприни­мать и переживать, будто это его собственный грех, так чтобы он мог вместе с человеком каяться и этим покаянием участво­вать в его спасении. Здесь как бы отзвук того, что сказано было раньше у Макария Великого: «…исполняющие закон духовно и по мере исполнения, делающиеся причастниками благодати, любили не только благодетельствующих, но и поношающих их и гонящих… Добродетель их состояла не только в том, чтобы они простили нанесен­ные им обиды, но и в благотворении душам обидчиков, молясь за них Богу, как за те орудия, при посредстве которых они получают бла­женство». Когда мы видим зло, мы должны это воспринять как всече­ловеческое зло, которому и мы причастны, и каяться: каяться о том, что это зло существует на земле, что я таков, что моей жиз­нью и словом это зло не было рассеяно. Если бы мы были достойны своего звания, сколько зла было бы уничтожено, сколько зла не рождалось бы…

И вот перед лицом их судьбы эти слова были подчеркнуты: «Не обличать, а молиться с благоговением о ближнем», — зная, что этим только прибавится к горю боли. «Кающийся истинно подвергается по­руганию» … Готовы ли мы на это? Не предпочитаем ли мы оставить какую-то долю нашей жизни неочищенной, только бы не подвергаться новому нападения тех, кого Марк Подвижник называет «безумными»?

И дальше Марк Подвижник пишет: «Не думай, что всякая скорбь попускается человекам за грехи их: искушаются и благоугождающие Богу. Вси хотящии благочестно жити о Христе, гонимы будут (2 Тим. 3:12)». Речь опять — о спасении покаянием, но тем живым покая­нием, которое описано почти в каждой строчке приводимых цитат, и молитвой. И вот несколько мест о молитве, которые тогда порази­ли Царскую семью: «Во всяком деле и обстоятельстве неупустительно прибегай молитвой к Богу, чтобы во всем иметь помощь Божию». «Подобает всегда молитися, не предаваясь унынию (Лк.18: 1-8). Любяй Мя заповеди Моя соблюдет, и возлюблен будет Отцем Моим, и Аз возлюблю его, и явлюся ему Сам (Ин. 14:21)». И о прощении: «Великое дело подавать милостыню убогим, когда имеются день­ги; но миловать согрешающего против нас ближнего настолько выше и настолько более способствует получению прощения…, насколько душа по естеству превосходнее тела».

И несмотря на страдания, должна быть радость и бодрость. Тот же Марк Подвижник: «Во всяком времени, месте и деле будем твердо держаться одной цели: чтобы нам, подвергаясь различным оби­дам от человеков, радоваться, а не скорбеть». Радоваться не просто, не бессмысленно, — радоваться на том основании, что обретаем благоприятный случай к получению прощения в наших согрешениях, прощая ближнего. В этом заключается разум истины, то есть понима­ние того, как вещи на самом деле.

И затем о смирении и о кротости: «В том, кто стяжал смирение, не проявляется ни ненависть, ни прекословие: не слышится смрада непокорства…» «Иное — превозноситься, иное — не превозноситься, иное — смиряться. Находясь в первом устроении, мы судим и осуж­даем ближних в течение всего дня; находясь во втором — не судим и не осуждаем ни других, ни себя; в третьем же, смиренном состоя­нии, будучи оправданы Богом, осуждаем себя непрестанно». Так говорит Иоанн Лествичник.

Здесь указан целый путь духовный. Если мы ставим перед собой вопрос: «Превозношусь ли я или нет?» — сразу что-то подсказывает нам ответ: «Конечно нет!» Но если мы поставим себе вопрос: «Судим ли мы, осуждаем ли мы кого бы то ни было?» — мы не можем отвер­нуться от острия подобного вопроса и должны признаться: да, судим постоянно, осуждаем непрестанно, в течение всего дня. Значит, мы в состоянии превозношения. Значит, мы воображаем, что мы выше… Или — не судим, не осуждаем других, но и себя не осуждаем, не видим в себе ничего достойного осуждения. Это значит, что мы, мо­жет, и не превозносимся; но может и то значить, что мы сердцем так холодны и окаменели, что неспособны на это. И это еще не смирение.

Но как же можем мы осуждать себя, по слову Иоанна Лествичника, непрестанно? Грех не заключается в том только, чтобы поступать плохо, иметь дурные помыслы, оскверненное сердце, чтобы воля наша шла наперекор Божией воле. Грех заключается раньше всего в том, чтобы быть недостойным себя самого и Бога, в том, что мы обманываем Его надежду, делаем тщетной Его веру в нас. Если мы ставим вопрос так, то, конечно, нетрудно себя осуждать, потому что на каждом шагу — по косности, по невниманию, по лени, по не­доброй ли нашей воле — мы оказываемся ниже своего собственного уровня, мы оказываемся недостойны себя самих, и только следствен­но — недостойными Божией любви к нам. Он нас любит всё равно, и этой любовью, когда мы бываем недостойны себя, мы пре­небрегаем. Смирение заключается в том, чтобы реально себя видеть и реально выправлять постоянно свой путь. А «кротость состоит в том (как говорит Иоанн Лествичник в следующем подчеркнутом отрыв­ке), чтобы при оскорблениях от ближнего не чувствовать оскорбле­ния и чисто молиться о нем». «Простота, — продолжает он, — всегда соединена со смирением, а гордость — и начало, и совершенство всех зол». Это, в сущности, то же самое, что мы раньше читали у Марка Подвижника: не чувствовать оскорбления, рассматривать обли­чителя, говорящего правдивое слово, как величайшего своего благо­детеля, и молиться о нем. Молиться за то добро, которое он над нами совершил, и молиться о том, чтобы Господь простил его, если польза, которую он нам принес, ранила его душу, если его обличи­тельное слово было плодом злой зрячести, злого видения ненависти, а не чистого зрения любви.

На этом я хочу прекратить чтение этих отрывков, которых еще множество, и вернуться к нашей собственной судьбе и нашему собственному положению.

Мы сейчас проводим говение, то есть период, когда мы должны хоть ненадолго отнестись к своей жизни внимательно и во свете Божией правды, во свете Божией мудрости. Через несколько времени мы соберемся для молитвы, благодарственной и покаянной. Благодарственной — потому что есть, о чем благодарить в жизни каж­дого человека. Но всё это будет бесплодно, если останется мгновенной вспышкой. Наше покаяние должно быть новым нача­лом, новой обращенностью: обращенностью к Богу, обращенностью к людям. Мы слышим постоянно о том, как страшен мир, в котором мы живем, и говорим об этом, словно страшным он делается от того, что другие не так живут, не так мыслят, не так чувствуют, как должны бы. А что же мы сами? Что мы собой представляем? Представляем ли мы Божий вклад в земную жизнь? Или мы так чужды путям Божиим, так мало понимаем Божию мысль, что мы просто соучастники в том зле, которое качествует на земле? Лично, вместе мы могли бы представлять нечто совершенно иное. Как часто мы убегаем от от­ветственности в то, что мы называем молитвой, вместо того, чтобы делать дело Божие. Мы обращаемся к Богу и призываем Его совершить чудо там, где мы должны бы быть чудом на земле. Мы сделали нашу церковную жизнь такой узкой!.. Было время, когда двенадцать апостолов и Христос были больше всей человеческой истории, когда всё умещалось в них… Церковь стала одним из незначительных обществ человеческих, которое ничем особенным нравственно как буд­то и не отличается от других. У других обществ своя деятельность; наша деятельность называется богослужением. Порой вне Церкви можно видеть больше дружбы, больше товарищества, чем в Церкви. Разве это не позорно? Христос сказал евреям, что отнимется у них то, что было дано, и дастся другому народу, приносящему плод. И когда мы смотрим вокруг, разве это не так? Вот, перед нами стоит не вопрос, а требование Божие, вызов Божий: вы — Христовы, вы себя назвали Моими учениками, и никто не можем узнать в вас учеников Моих….

Мы будем каяться, но каяться мы будем о прошлом, а что же мы скажем Богу о настоящем и о будущем? Подвиг духовный таков, что он не требует ни молодости, ни сил. Он требует того, чтобы мы стали Божиими, чтобы мы прислушивались к тому, что Господь велит, и жили соответственно — и только, и ничего другого. Чистое сердце, которое видит Бога — вот что мы призваны стяжать. За каждым из нас довольно-таки долгая жизнь. Что мы с этой жизни собра­ли? Воспоминаний много, событий без числа, встреч не перечесть, но каков итог этой жизни? Есть ли во мне покой? Есть ли во мне покаяние? Есть ли во мне благоговение? Есть ли во мне правда Бо­жия? Есть ли сколько-то любви или нет? Прожил ли я бесплодно или нет?.. И какой бы ни был ответ, который мы можем дать на это, мы должны отозваться сразу, сейчас, и сказать: пусть оно так было, но теперь будет иначе… Сила Божия в немощи совер­шается… Я это столько раз говорил, потому что ощущаю это с та­кой силой. Да, немощи в нас без конца, и всё равно совер­шается сила Божия, если только мы откроем Ему путь. Попробуем остаток нашей жизни — может быть, всего несколько дней (кто зна­ет, кто будет жив завтра?), а может, многие годы — строить так, как будто перед нами нет больше времени, как будто надо спешить вырасти в полную свою меру, спешить стать Христовыми. Если мы так будем жить, то сила Божия сделает невозможное возможным…

Помолчим немножко вместе, отчасти потому что здесь теплее, чем в храме, а потом помолимся и совершим, как обычно, нашу общую исповедь.

ОБЩАЯ ИСПОВЕДЬ

(после канона к причащению и некоторых молитв)

Господи, прими нас, предстоящих перед Тобой! Открой нам путь покаяния! Господи, даждь нам решимость и силу отвернуться от себя самих, забыть о себе и обратить взор наш к Тебе и к тому миру, который Ты так возлюбил, что Сына Твоего Единородного дал во спа­сение мира…Господи, Ты заповедал нам взять крест свой и после­довать за Тобой. Дай нам уразуметь, что есть этот крест, и понес­ти его не только с терпением, но с радостью и благоговением. Ка­юсь, Господи, каемся все мы: на каждом шагу отвергаем мы всякий крест, всякую тяготу, всякую скорбь, забывая, что они — дары Твои во очищение и во исцеление наше. Сподоби нас, Господи, опом­ниться, отвергнуться себя и взять этот крест, и последовать за Тобой, Господи, зная, что куда бы Ты нас ни звал, Ты по этому пути уже прошел, проторил крестом и смертью Твоей путь нам. Дай нам. Господи, верность. Научи нас той немощи, которая способна воспринять крепость Твою. Открой наши сердца, Господи, скорби и радости, которые нас окружают. Дай нам быть Твоими, Господи, сподоби нас, куда бы мы ни пришли, принести Твое присутствие, в чистоте нашей мысли, чистоте слова, в чистоте сердца, в правде жизни. Господь, дождь нам быть среди людей состраданием и мило­сердием Твоими. Прости, Господи, всё прошлое, и даждь нам всей душой и умом, всем сердцем и волей, всей крепостью и немощью, всей нуждой и всей решимостью обратиться к Тебе; и рцы, Боже, слово, и дай нам крепость исполнить его…

Ослаби, остави, прости нам прегрешения наша и сподоби нас не в суд и не во осуждение, но во очищение, в обновление, в жизнь но­вую причаститься Пречистых и Животворящих Твоих Тайн, молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех Твоих святых. Аминь.

Если можете, станьте на колени, я прочту разрешительную молитву.