БОГ В ЧЕЛОВЕКЕ

Скажу сразу: если кто и прозревал в человеке присутствие Божие, это был, несомненно, митрополит Антоний. Это явственно из каждого его слова и было совершенно очевидно в том, как он общался с людьми. Думаю, это было для него легко, потому что он действительно верил в человека и в его высокое призвание. Слова «подлинный человек» в его устах были наивысшей похвалой кому-либо. Ему всегда было жаль время на «благочестивые» привычки, и он часто внушал своим священникам и дьяконам, что лучше нарушить правило, чем сломить человека. Он неоднократно говорил мне: «Знай правила, это наилучшее руководство, но не всегда они решают проблему». Он не любил тех священников, да и рядовых христиан, чья духовная жизнь шла как бы «на автопилоте».

Что же за правила он советовал иметь под рукой, но не исполнять неукоснительно? Позвольте сказать: прежде всего, он не был гуру, — он непоколебимо верил во Христа, и правила, которым он доверял больше всего, это, в первую очередь, Заповеди Бога Отца Вседержителя и слова Его Единородного Сына, Господа нашего Иисуса Христа. Он ценил и высоко ставил многих наставников, — тех, кто умел прозреть в человеке Бога. Митрополит Антоний считал, что истина открывается многообразно. Если истина подлинная, она исходит от Бога; если в ней можно обнаружить ошибку, это означает, что она не от Бога. Он был в первую очередь предан Православной Церкви, он многого ожидал от нее и, увы, подчас бывал разочарован.

Другое его примечательное свойство — способность и готовность прощать; опять-таки, порой это всепрощение ему приходилось обращать на саму Церковь.

Бывало, от него ожидали слишком многого — его ежедневный график был очень напряженный, и людям приходилось ждать возможности встретиться с ним. Порой они высказывали ему свое нетерпение и раздражение, но я не помню, чтобы он разгневался в ответ, — он всегда проявлял понимание и готов был извиниться за свои промахи.   По моему мнению, есть в нашей среде люди, которым следовало попросить у него прощения, пока он был жив, чего, насколько знаю, они не  сделали.

Будь он здесь с нами, мы могли бы поставить ему вопрос: «Владыка, вы так крепко верите в обетование, что Бог живет в человеке, — как нам это понимать? Что вы думаете об этом?» Он бы ни за что не ответил: «Читайте мои книги», но конечно, ответ в большой мере в них… так что я именно так отвечу за него, и я уверен, что вы прочли его книги.

Большинство великих мировых религий непременно упоминают о Боге, например, о силе Божией, присутствующей в каждом человеке. Мне кажется, взгляды митрополита Антония всегда были трезвыми и практическими. Он любил, например, отсылать к практике дзен: «Духовность дзен не в том, чтобы думать о Боге, чистя картошку; духовность дзен — просто чистить картошку». Это ему очень нравилось — просто неуклонно быть христианином!

Я дважды просил его (как некоторые из вас знают) быть моим духовным отцом, и оба раза он отказался, сказав, что не хочет иметь со мной такого рода отношения. Меня это задело,  и я спросил его, не в том ли причина, что он не доверяет в целом отношению духовного отцовства. Он ответил не сразу, вернее, он не раз возвращался к этому вопросу, — быть может, потому что чувствовал неловкость, оттого что отказал мне? Как бы то ни было, я помню эти разговоры и хотел бы поделиться кое-чем из них.

Первое же, что он сказал, произвело на меня сильное впечатление: что взаимоотношения духовного отца и духовного чада могут вылиться в резко выраженный изоляционизм — дурной изоляционизм от семьи, от друзей, от других людей, в том числе и тех, кто приносил духовную пользу. Он считал, что именно это случалось во многих ситуациях, когда другие священники могли бы принести пользу тому, кто оказался изолированным в такого рода взаимоотношениях один на один. Он также сказал,  исходя из собственного опыта, что молитвенная жизнь самого священника часто страдает от его положения духовного отца.

Разумеется, он не отвергал традицию. Нет, он ее поддерживал, но  твердо был уверен, что в такие отношения нельзя вступать легко. Во многих случаях «темная ночь» души может быть облегчена встречей с подходящим духовным отцом… и многие из нас несомненно молятся о том, чтобы им выпала такая встреча.

И хотя отец Антоний действительно являлся «духовным отцом» для сотен людей, для многих инославных на Британских островах он был известен как русский православный священнослужитель, способный проповедовать людям всех религий и вдохновлять их.

Иногда некоторые из старожилов епархии возили его на различные религиозные собрания; хотя вообще-то он мог сам вести машину, я видел, как он управлял трактором. Сам я старался никогда не использовать эти поездки как личную, персональную возможность общения, и я думаю, он это ценил. Я предоставлял ему говорить — или не говорить — о приходских делах.

Одна из причин, почему его любили слушатели: люди чувствовали, что он ценит их чувства, их опыт и переживания. Как-то он сказал, что 99% людей — верующие или хотели бы быть таковыми.

По одному пункту мы с ним всегда расходились — Католическая Церковь. Он считал, что Католическая Церковь исказила некоторые положения христианства, например, своим учением о чистилище, и др. Думаю, он остро реагировал на их напористый прозелитизм и на утверждение, что единственная истинная Церковь — католическая. Кроме того, его юные годы, когда он формировался как человек, прошли в стране, некогда отличавшейся благочестием на католический лад. Однако, как многие из вас знают, митрополит Антоний любил латинский язык и даже, пока учился в университете, зарабатывал на жизнь тем, что преподавал латынь школьникам. У нас был любимый обычай — оставлять друг другу записки на латыни.

Одно в Западной церкви он глубоко ценил — тот период, когда в ней были величайшие мистики. Он был твердо убежден, что мистический опыт совершенно доступен каждому верующему христианину. Он сам опытно пережил  физическое присутствие Христа, и верил, что это не только возможно, но и богословски обосновано  Воплощением Сына Божия. То, как он совершал богослужение, прямо дает  ключ в отношении этой мистической возможности: абсолютная собранность, покой, безмолвие — все то, на чем он неукоснительно настаивал, подготовляло душу к соприкосновению с мистической областью или, как сказал бы сам митрополит Антоний, «давало присутствию Божию в душе расти, созревать и очищать душу». И это позволяет мне считать его самого мистиком — способность уходить, погружаться в молитву и получать от Бога твердое уверение в Его присутствии. Он глубоко сознавал, какое значение имеет человеческий опыт — во многих областях, но в первую очередь в области веры. Потому-то его проповедь была столь веской и искренней. Он так желал, чтобы каждая душа ощутила Христа!

Но вопреки такому теплу и энергии, он, тем не менее, был одиночкой. В нем было глубокое чувство смирения,  но не в религиозном смысле, — оно было гораздо серьезнее и коренилось в чувстве собственной несостоятельности, и разубедить его в этом никто не мог. Он был готов принять любовь лишь от очень немногих друзей, опять-таки, потому что был твердо и искренне убежден, что его невозможно любить. Он не считал, что обладает каким-то особенным откровением или особыми дарами, что чем-то превосходит других, но он носил в себе — и знал это —  Бога! Если вы действительно верите в это присутствие, это влияет на всю вашу жизнь, и вы меняетесь!

Отец Антоний доносил до людей то, чему учил Сам Иисус Христос. Учение это непосредственное, простое — в нем нет ничего таинственного или хитроумного. Он не видел нужды что-либо придумывать — ведь что может быть выше, чем евангельские повествования?! Митрополит Антоний не видел в них противоречий, потому что все они указывали, вели к Богу и к Царству Небесному.

Как и другие на протяжении многих лет, я возил его выступать в разные места — храмы, университеты, больницы, женские монастыри, школы. Одним из любимых им мест был Сандхерст[1], самое престижное британское военное училище. Он любил выступать там, и его там любили слушать, — однажды после его беседы молодые солдаты говорили мне, что митрополит Антоний напоминает их собственных армейских командиров, и мне было вполне понятно, что они имеют в виду. В нем по-военному присутствовала готовность к действию, но она была обуздана и направлена на то, чтобы Царство Божие ширилось на земле. Можно было бы спросить его (однажды я так и сделал), почему он так выкладывается, обращаясь со словом к военным, и его ответ не удивил меня. Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Джон, я просто исполнял приказ». Он даже сказал, что если бы не стал врачом (а затем священником), он бы с удовольствием выбрал службу в армии. Его всегда привлекали люди, о которых можно было сказать, что они собраны и дисциплинированы; соответственно, он ужасно не любил опаздывать куда бы то ни было.

По мере возрастания от священника до епископа, архиепископа и, наконец, митрополита, власть ничуть не портила его. Он мог быть авторитарным и порой жестким, но он всегда был чутким к чужой нужде, не только духовной, но и материальной. Он часто посылал меня с деньгами к кому-то нуждающемуся. Так, однажды вечером после субботней всенощной я был отправлен  с крупной суммой в кармане по адресу в самую ужасную часть лондонского Ист-Энда, к пожилой русской чете, которая боялась открыть мне дверь!

Он особенно умел поддержать тех, кто страдал от депрессии, он действительно умел выслушать и поднять их самооценку. То же самое можно сказать о посещении заключенных. Это особенно запомнилось, потому что мне, молодому священнику посещение тюрьмы давалось нелегко. Митрополита Антония это удивило, он спросил, в чем дело. Я ответил, что мне неловко быть свободным, в то время как тот, с кем я говорю, не свободен. Он не рассмеялся, даже не улыбнулся, но предложил в тот же день съездить навестить кого-то в тюрьме. Я часто вспоминал это посещение, продумывал его. Митрополит Антоний посоветовал мне, посещая заключенных, помнить, что я тоже пленник — своих мыслей, своих предубеждений, своих ошибочных представлений о самом себе.

Мне кажется примечательным, что сразу по приезде митрополит Антоний устанавливал напряженную связь. В целом, подобный совет он давал мне относительно посещения больных в больнице, я помню его дословно. «Джон, — сказал он, — когда посещаешь больного, не заводи разговор: «Ах, какие у вас стоят прекрасные цветы» (или «фрукты»), нет, подойди к постели и первым делом скажи: «Мне очень жаль, что вы так больны». Я нашел, что это прекрасный совет, потому что сразу ясно, по какой причине вы тут (это всегда полезно). То же самое можно применить ко многому, помимо визитов в больницу.

Последние две недели его жизни ничем не отличались от тех лет, на протяжении которых я его знал, то есть пока позволяли силы, он оставался внимательным и заботливым. Он упоминал многих людей, расставание с которыми печалило его, и главной его заботой оставалась епархия. В день, когда он попросил, чтобы я принял его последнюю исповедь, соборовал его и преподал ему Причастие, он наконец сложил с себя свое бремя и впал в беспамятство — и через несколько дней скончался.

Каждый раз, когда меня просят написать или рассказать о нем, я решаю, что этот раз будет последним, — я часто употребляю выражение: «Я сказал об Антонии все, что мог»; но мне кажется, это скорее говорит о моей собственной лени. На тех из вас, кто знал его, особенно на священниках,  лежит долг продолжать доносить до людей тот особый вклад, который митрополит Антоний внес в Церковь, и один из важнейших его аспектов — его ясное убеждение, что Бог есть в каждом человеке.

Лондон, июль 2009

1. P. S. Если у кого-либо есть вопросы относительно митрополита Антония, на которые он хотел бы получить ответ, я с радостью отвечу на любой переданный мне в письменном виде вопрос.

[1] Royal Military Academy. Sandhurst (Surrey).