Богословие дружбы. Опыт встречи с митрополитом Антонием Сурожским

У меня есть странная и счастливая уверенность в том, что митрополит Антоний Сурожский — мой друг. Меня не снедает беспокойство, я не спешу получить скорое подтверждение моему чувству.

Я открываю книгу Владыки, я включаю запись его беседы и слышу всегда ко мне обращенное слово. Никогда я не оказываюсь среди тех, кого бы Владыка хотел обделить своим вниманием, исключить из круга собеседников. Я избран раз и навсегда. Я любим безусловно.

Когда я поступаю честно, по совести — сердце моего друга наполняется ликующей радостью за меня. Когда же я поступаю недостойно — оно горит сострадающей любовью ко мне. Но ничто никогда не может разочаровать во мне моего друга, поколебать его горячую веру в меня.

Дружба с владыкой Антонием побуждает и меня нести дружбу. Смело, открыто. Делиться тем достоянием, которое есть. Щедро, нелицемерно. Никого не исключая и не обделяя.

Однажды знакомый по переписке, комментируя мой текст о дружбе и власти, применительно к Богу, привел слова Лао Цзы: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует»[1]. Я вдруг понял, что мое исповедание говорит во мне по-другому. Я написал своему корреспонденту: «Проверим на дружбе. Хороший друг тот, о котором знаешь только то, что он существует. Нравится?» А дальше проснулись вопросы к самому себе: откуда во мне знание, что Господь — мой друг? Почему это переживание для меня связано с христианством? Кто привил мне уверенность в Божественной дружбе?

Конечно, о любви Бога к Своему творению я прочитал в православном катехизисе, но возможность и счастье личной дружбы Бога и человека, без сомнения, открыл для меня митрополит Антоний Сурожский.

«Я думаю, что самое важное во всем этом деле — крещения взрослых, исповеди, причащения, жизни христианской, это то, чтобы все шло в порядке дружбы с Богом и радости, радости о том, что мы Им любимы и что мы можем Ему ответить любовью, и эту любовь даже малюсеньким чем доказать. Это колоссальной важности вещь, потому что так часто говорят людям: живи по заповедям: вот тебе Десять заповедей тут, все Евангелие — указание на то, чего не надо делать, так ты проверяй и кайся, кайся, кайся… И в результате христианская жизнь превращается в сплошной ад. До того жить можно было, а теперь уж никак жить нельзя, потому что как я вздохну — все не то… И это очень серьезное дело, потому что из радости можно очень многое сделать, от страха или такого чувства, что все безнадежно плохо, ничего не сделаешь в жизни. Мне кажется, надо и детей, и себя самих воспитывать на том, что не может быть более изумительной радости, как встреча с Богом, дружба с Ним и желание — да, Его обрадовать тем, что я стараюсь жить достойно этой дружбы. Но если я провалюсь на этом деле, если что-нибудь не то будет, то это не конец всему. Я могу прийти и сказать Ему: Прости! Вот что случилось… Даже порой не «прости» сказать, а просто Ему рассказать. Я думаю, особенно детей, но и взрослых надо на этом воспитывать, потому что слишком часто священники учат «страху Божию», и людей путает это понятие, потому что страх Божий это не боязнь. <…> Тем более что Христос говорит: Я больше не называю вас рабами, Я вас называю друзьями, потому что раб не знает воли своего господина, а вам Я все сказал…[2] Вот отношение, которое у нас с Богом: дружба, доверие. Если что-нибудь «не то», то нужно именно к Нему обратиться. Если мы против Него согрешили, то к Нему пойти, а не как-нибудь найти путь мимо Него»[3].

Я не знаю у владыки Антония работы или беседы, прямо и полностью посвященной теме дружбы. При этом можно говорить, что дружба для Владыки — это универсальная категория, как свет, путь, молчание, встреча, необходимое звено в его аргументации, помогающее в различных контекстах находить глубинную связь внешне разделенных сущностей, искать органические пути преодоления разобщенности тварного мира, творчески обосновывать смысл и неизбежность восстановления единства твари и Творца.

Дружба и принадлежность

Отношения между людьми определяются их принадлежностью или не-принадлежностью друг другу.

Влюбленные отдают себя друг другу, договариваются о взаимной принадлежности. У членов одной семьи внутрисемейные отношения иные, чем отношения с людьми внешними. Те, с кем нас не связывает общая принадлежность, оказываются для нас чужими.

Феномен дружбы заключается в том, что она связывает нас вопреки принципу принадлежности. Она связывает двоих без обетов принадлежности. Она приводит в семью гостя, и его принимают на правах члена семьи. Дружба помогает встретиться братьям, когда они вдруг забывают о соперничестве.

Братство и дружба

В китайском языке нет слова «брат». Но есть два разных слова со значением «старший брат» и «младший брат». И это честно. Потому что, когда я говорю, что у меня есть брат, всегда звучит уточняющий вопрос: старший или младший?

Владыка Антоний говорит: «Когда мне предлагают братскую любовь, я задаюсь вопросом: а какой ты брат — Каин или Авель?»[4]. На протяжении всей истории человечества братская любовь была искажена братоубийственной борьбой за первородство. Братство, кажется, обречено на то, что среди братьев всегда найдется старший.

Нельзя сказать: старший друг или младший друг — или друг, или нет.

Дружба и свобода

Слово «свобода» во всех своих истоках говорит о со-принадлежности свободных. В славянском слове «свобода» корень «сва» говорит о принадлежности к своим, латинское «liberi» указывает на принадлежность свободного к законнорожденным, в отличие от детей рабов и инородцев. «Priyos»[5], приязнь — это чувство, которое испытывают друг к другу свои. Качество своего достоинства и непринужденности достигается только среди своих.

В современном своем звучании свобода как свобода от неизменно собирает свободных в протестную общность с привилегиями и ограничениями для своих — свободных.

Кажется, только дружба обладает наибольшей способностью к размыканию этих самопорождающихся замков со-принадлежности и отделенности нас друг от друга.

Дружба и встреча

Влюбленные стремятся слиться друг с другом, принадлежать друг другу непрерывно и абсолютно, поглощать и быть поглощенными без остатка.

Дружба совершается во встрече, встреча меняет участников. Во время встречи друзья бывают чудесно вдохновлены друг другом — влюблены и свободны. Встреча всегда дает творческий избыток, который мы счастливо уносим с собой. Этот избыток позволяет нам легко переносить разлуку с другом, наполняться новым содержанием для встречи. А еще этот избыток дает нам свободу говорить о дружбе другим.

Неразделенная дружба

Неразделенная любовь мучительна для влюбленного. Сама недоступность любимого трудна для него, а холодность или равнодушие с его стороны может быть убийственно. Измену влюбленный не прощает.

Дружба живет встречей, надеется на встречу. Она верит, что встреча способна мгновенно обновить отношения, разрушить ложные препятствия, явить полноту.

И хотя человек оказался неверен Богу, Бог оказался верен человеку до конца… [6]

Встреча и Церковь

Встреча — исключительное событие для друзей. Поэтому они выбирают место встречи. Это место должно быть достойным встречи, должно быть способным вместить праздник дружбы.

Церковь, — говорит владыка Антоний, — место встречи человека и Бога[7].

Дружба и равенство

Французский лингвист Эмиль Бенвенист говорит, что слово «друг» можно правильно интерпретировать только в связи со словом «гость».

Друг, «philos`» — это враг, неприятель, «xenos», тот, кто может войти в мой дом только как побежденный, раб или как воин-захватчик с тем, чтобы поработить меня, а приходит как гость[8]. И я принимаю его в своем доме как равного себе, несмотря на то, что он другой, до конца мне не понятный, опасный. Несмотря на то, что мои домашние — члены семьи, соседи — не разделяют мои настроения и меня не одобряют. Но произошло что-то исключительное, произошла встреча, которая для меня сейчас важнее всего.

Друг — это тот, кто равен мне чудом встречи, хотя может быть не равен во всех других отношениях.

Троическая любовь

Святой Григорий Богослов говорит, что Бог не может быть Единицей. Поскольку такой Бог окажется замкнут в нарциссической любви к Самому Себе. Также Бог не может быть и Двоицей, поскольку любовь двоих исключает всякого третьего. В комментарии на это место владыка Антоний приводит пример любви двух супругов, которые в упоении друг другом тяготятся собственным ребенком, потому что любовь к нему встает между ними.

Бог может быть только Троицей, — говорит Святой Григорий, и владыка Антоний комментирует его слова: Двое так любят Друг Друга, что как бы становятся Одним, а Третий становится для Них Вторым. И в тот миг, когда Третий присоединяется к Двум, один из Них как бы жертвует Собой, уступает Свое место, что бы Двое Других могли встретиться в полноте любви[9].

Еще владыка Антоний говорит, что Крест таинственно вписан в тайну Святой Троицы[10]. Ведь для того чтобы встретить другого, — говорит Владыка, — надо отказаться от себя, надо открыться, а этот отказ от себя можно назвать смертью: умереть себе, чтобы открыться другому[11].

Троическая дружба

Лица Святой Троицы — нераздельны и неслиянны.

Бог есть любовь.

Человек создан по образу и подобию Божию.

Какой, свойственной ему любовью, человек подобен Богу?

Какая любовь собирает нас нераздельно и неслиянно?

В нашем земном опыте такова, в первую очередь, дружба.

Дружба Бога и человека

Бог вдохнул жизнь в человека. И этим Своим дуновением всегда остается таинственно сопричастен человеку. Как говорит владыка Антоний, даже самый отъявленный негодяй кого-то любит. Творит зло, но для себя хочет любви. Не знает, отрицает Бога, но в своем составе неотъемлемо Бога содержит.

И эта нераздельность Бога и человека становится основанием и возможностью для троической встречи.

Дружба Адама и Евы

Владыка Антоний называет отношения Адама и Евы до грехопадения — дружбой. Ничто в их любви не являет отношение полов. Адам и Ева называют себя — Иш и Иша, Я и другое-Я, радостно узнают себя в другом. Видят только свое подобие и не знают различия[12].

В беседе с Мотовиловым просиявший Серафим Саровский говорит ему: вы бы не могли видеть мое сияние, если бы сами теперь не светились подобным светом.

Адам и Ева, как лампы накаливания, пронизаны, одеты сиянием, видят друг в друге только этот Божественный свет, через который едва проступают их индивидуальные черты. «Но когда человек пал, от него отошла благодать, не в том смысле, что Бог ее отнял, человек ее сам потерял, она стала для него недостижимой. И тогда его телесность, которая раньше сияла божественным светом, сделалась как бы чисто тварной, отяжелела»[13]. Светоносное зрение, которое человеку было дано изначально, потускнело, в этот момент Адам и Ева увидели мир как мир предметов, в его вещественности, и обнаружили взаимную наготу, потому что уже не были осияны Божественной благодатью[14].

Друг и другой

Адам и Ева были друзьями. Они были девственно чисты, открыты и восприимчивы. Они непрерывно воспринимали Божественный свет, льющийся отовсюду. Каждый из них видел в другом двоицу, Бога и человека сразу. Вместе же они были двоица, просвещенная Богом, как Третьим. Встреча Адама и Евы в присутствии Божием составляла нераздельную и неслиянную троицу.

Потом, на мгновение, люди увидели что-то кроме Бога, какое-то кромешное излучение, ничто. В лучах ничто они потеряли видение Бога, но увидели свою обезбоженную оплотненную наготу и смертельно испугались.

Они увидели плотный забор потухших и онемевших вещей, мгновенно сокрывших под корой свою тайну. Они оказались в другом мире, они осознали друг друга и себя самих другими, чужими себе и друг другу. Омертвевшим сердцем они и Бога восприняли Другим.

Но Бог сохранил человеку все Свои дары. А значит, у человека осталось его подобие Богу. Но подобен человек Богу не в одинокой индивидуальности, не в противопоставленности другому, а во встрече с другом, открывающимся ему в другом.

Можно сказать, что единица человечества — не индивидуум, как предел телесного одиночества, а троическая дружеская встреча.

Господь посреди нас.

Ты-я-оно

Еврейский философ Мартин Бубер говорит, что есть два основных слова — Я-Ты и Я-Оно[15].

Я всегда состою в отношении с Ты и имею перед собой Оно. Я не могу говорить только с Тобой и совершенно забыть о Нем. Я не могу прийти к Нему без Тебя.

Христианство говорит, что нельзя прийти к Богу, уйдя от человека в себе и в другом. Нельзя прийти к человеку, минуя Бога. Святой Силуан Афонский, наедине с Богом, молился за весь мир, о соединении всего человека с Богом.

Моя встреча с Тобой дает Мне силу и радость для встречи с Ним, и Я так жажду Твоей встречи с Ним, что готов даже расстаться с Тобой, чтобы только Твоя встреча с Ним совершилась.

Дружба-свидетельство

Ветхозаветный Моисей встречался с Богом на горе Синай без свидетелей. В Новом Завете Богообщение Иисуса совершается в присутствии человека, в дружеском кругу.

Встреча Иоанна Крестителя с Иисусом из Назарета освящена Богоявлением. Иоанн становится свидетелем явления Святой Троицы.

На гору Фавор Иисус идет с друзьями. Ученики становятся свидетелями Преображения Иисуса и Его Богообщения.

В Гефсимании Иисус просит друзей не оставлять Его. Ученики скованы сном, Иисус же хочет даже Моление о Чаше разделить с друзьями.

Дружба и мы

Я-Ты никогда не равно слову Мы[16]. Дружба не становится общей. Да, Я не боюсь говорить с Тобой при Свидетеле. Да, Я хочу, чтобы Ты встретился с Ним. Я всем готов пожертвовать, чтобы Он узнал Тебя так же хорошо, как Я Тебя знаю. Но Я также хочу, чтобы Его встреча с Тобой стала такой же единственной, такой же целой и неделимой, как и Моя встреча с Тобой.

Мы и они

Мы — всегда компромисс. Я хочу прийти к Ним без Тебя. Я готов забыть целую и неделимую встречу с Тобой, чтобы слиться с другими, приобщиться и принадлежать к Ним. Я готов не слышать то, что Ты Мне говоришь, чтобы слышать то, что о Тебе говорят Они. Ведь только если Я признаю Их суждения о Тебе и обо Мне, Я и Они станем Мы.

Вражда и дружба

Итальянский социолог и психолог Франческо Альберони пишет: «Товарищи и братья в общественных движениях воспринимают друг друга в искаженном свете. Они не друзья, а борцы… Все признают друг в друге своих и начинают превозносить с первого взгляда, все видят друг в друге героев. Все — «превосходные товарищи». Если не считать того, что потом они могут возненавидеть своего бывшего товарища и обвинить в измене…

Дружба менее предсказуема, чем идеология. Она не уравнивает, а дифференцирует. Дружба не может одинаково относиться к двум людям… Друзья — это не сообщество похожих людей, строящих свои отношения на основе равенства… Друзья — это равные, общение которых строится на личностной основе.

Поэтому враги бывают у группы, но не у друзей… У меня могут быть враги, и я могу искать себе союзников, но для моих друзей они не будут врагами, так же, как мои друзья не являются друзьями друг для друга… В группе у всех одни и те же враги. Существует только «мы», …дополняемое извне врагами. Личностная дружба устроена иначе»[17].

Мы и богословие

Богословие — молитвенное общение. Когда богословие теряет поэтическое целое Ты прямого вопроса, оно превращается в отвлеченное рассуждение о Нем, о Другом.

Превращается в то, что можно легко разделять с другими. Более того, в то, что можно принять от другого даже вопреки собственному опыту встречи.

Крик

Владыка Антоний говорит, что молитвы святых — это крик их души[18]. Поэтому нам трудно молиться их словами. Мы взываем из другого опыта.

Владыка говорит, что слово должно иметь взрывчатую силу.

Пророки, апостолы кричат. Откуда в богословие пришла рассудительность, «комнатная» температура?

Из кабинетной философии? С ее отстраненностью и умозрительностью…

Зачем вопить к Тому, Кого мы рассматриваем как предмет?..

Дружба и вопрошание

Друг — не тот, кто умеет внушить мне свой ответ, а тот, кто готов разделить со мной мой вопрос. До конца.

Это не тот, кто может отвлечь меня от болевых вопросов — развлечь меня, а тот, кто будет терпеть вместе со мной мою жажду, — если надо, вместе со мной умирать от жажды, — но меня не бросит.

В Евангелии есть не один вопросительный знак. Распятый Иисус вопрошает: «Боже Мой, для чего ты меня оставил?»[19] Этот вопрос Он задает рядом с каждым из нас в минуту нашей трагедии, нашей смерти. И никто не рискуй вставать в этот момент между мной и Христом со своим толкованием. Если можешь, помолчи рядом со мной, раздели, насколько сможешь, мою муку, крестную муку Христа.

Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет [20].

Почему мне отвечают раньше, чем я успеваю спросить?

Вопрос и ответ

Владыка Антоний говорит: «…без вопрошания не бывает ответа. Да, мы можем по-рабски преклониться перед волей Божьей, мы можем сказать: мне и понимать незачем, все равно Он сильнее меня. Но если мы хотим быть Его друзьями, если мы хотим быть Его сотрудниками, если мы хотим быть Его вестниками на земле, мы должны иметь мужество ставить вопрос, вопрос перед собой и вопрос перед Ним. И помнить, что вопрошание не ставит под вопрос нашу веру, а, наоборот, говорит — верую, Господи, помоги моему неверию. Верую, Господи, но помоги мне понять — для того, чтобы лучше совершить свой путь, чтобы стать Твоим учеником с большей полнотой, с большей истинностью»[21].

К Иову пришли друзья его утешать. А Иов кричит им свои вопросы. Друзья укоряют Иова, твердят, что не вправе человек пенять на Бога.

Когда в разговор вступает Господь, Он обрушивает Свой гнев на друзей Иова — за то, что посмели отвечать Иову за Него. А вопросы Иова встречает Своими вопросами. Бог отвечает человеку вопросом. И Иов принимает такой ответ Бога.

Дружба и смерть

С грехопадением взаимное отношение людей изменилось. На место сознания другого-Я, единого со мной, пришло сознание другого, отличного от меня. Люди оказались противопоставлены друг другу, оказались в сложном отношении взаимной зависимости и взаимной нетерпимости.

Но действие любви не прекратилось. И хотя человек оказался неверен Богу, — говорит владыка Антоний, — Бог оказался верен человеку до конца. Все дары, в том числе и дар любви,

Отвернувшись от Бога, человек узнал смерть и страх. Везде, где раньше для него была жизнь, теперь он увидел смерть. Все: Бог, человек, природа — превратилось для него в опасность. И сам для себя он стал проблемой.

Теперь, чтобы любить, человеку стало необходимо определить свое отношение к смерти: к своей смерти и смерти другого. Тот, кого я полюблю, может заболеть, и любовь превратится в тяжкое бремя. Он может умереть, и я останусь один. Также он может вдруг оказаться в опасности, и это потребует от меня решимости рисковать моей жизнью и, может быть, даже отдать жизнь за него. Тот, кого я полюблю, может вдруг предать меня, и тогда любовь для меня превратится в муку. В конце концов, я могу умереть раньше моего любимого, и тогда страдать будет он.

Вот слова владыки Антония: «Вспомните, что говорит Спаситель Христос о любви: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих[22]. Этим сказано что-то такое потрясающее! Ведь Сын Божий Свою жизнь отдает до смерти включительно для нас, Отец Своего Сына отдает на смерть для нас.

Есть еще в этих словах нечто глубоко волнующее. Если применять слова Евангелия не к нашей обычной жизни, не к тому, как мы должны относиться друг ко другу, а к тому, как Бог относится к сотворенному Им миру и, в частности, к отпадшему от Него человеку, мы видим, что Он нас называет друзьями. А нам трудно даже дорогого человека познать как друга в полном смысле этого слова»[23].

Сидеть и ходить

Каин — оседлый земледелец, сидит на земле. Земля держит его, он не свободен ее оставить, уйти от нее. Авель — пастух, ходит за овцами, ходит перед Богом.

«Каин, — говорит владыка Антоний, — человек, который был пленником праха и, следовательно, ненавистником всякого, кто сказал бы: нет, только не прах. Я хочу быть свободным. Я хожу перед Богом. Я на земле странник, не поселенец <…> Глядя на потомков Каина, мы видим, что они — изобретатели всех ремесел и искусств, и они тоже пускают все более глубокие корни оседлости на земле»[24].

Иисус находит друзей в странствии. Едва их встретив, им говорит: …идите за Мной, и Я сделаю вас ловцами человеков[25]. На ходу устанавливается троическая передача: Я поведу Тебя к Нему, и Ты приведешь Его ко Мне.

Иисус не останавливается, не говорит: поставим здесь кущи для нас, и вы сядете справа и слева от Меня. А говорит: идите, не берите дорожного запаса, будьте безоружны и открыты. Стучите во все двери, и вам откроют, пустят в дом, и встретят как дорогих гостей ради Меня, который не имеет, где голову преклонить[26].

Церковь — не земельный надел, не своя земля, а встречное странствие Бога и человека.

Друг последнего часа

Друг — это враг, которого мы впускаем в свой дом, в свое сердце. Все протестует в нас, все кричит об опасности. Но какое-то вдохновение, превосходящее здравый смысл, кажется, саму смерть претворяет в дружбу.

Владыка Антоний приводит рассказ человека, многие годы проведшего в нацистских концлагерях. Сейчас, на свободе, — говорит этот человек, — я не могу молиться о моих мучителях так, как я молился о них, когда они меня пытали, когда каждое мгновение могло для меня стать последним[27].

В предельном невыносимом страдании мученик вдруг получает непостижимый парадоксальный дар любви к врагам. Слова распятого Иисуса: Отче! Прости им, ибо не знают, что делают[28], сказаны Им с беспредельной любовью. Это пронзительная икона троической встречи. Я теперь расстаюсь с Тобой, чтобы Ты поспешил к Моим друзьям, потому что Я Их так люблю, потому что Они в опасности. Они этого прошения тут же превращается в Ты, обращенное к разбойнику: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю [29].

Католический проповедник и педагог Жан Ванье пишет: «Я часто думаю о католических монахах, живших в местечке Тибирин, в 40 километрах от столицы Алжира в Северной Африке, которые были связаны крепкой дружбой с местными мусульманами. В 1996-м во время беспорядков семеро монахов были схвачены экстремистами и убиты. Один из убитых, Кристиан Шерж, настоятель обители, до этого написал письмо матери в Париж, с просьбой прочесть его в случае своей смерти. В этом письме он благодарил родителей, родственников, братьев монахов и друзей, и вдруг там появляются такие строки:

Благодарность за все, что ни есть в моей жизни, относится и к вам, друзьям из моего прошлого и будущего <…> а также и к тебе, друг моего последнего часа, который не ведал, что творил. Да-да, и тебе мне хочется сказать «спасибо» и à Dieu (с Богом), Которого я вижу сквозь тебя. Да встретимся мы с тобой в Раю, как два благоразумных разбойника, если этого хочет Бог, наш с тобою Отец. Аминь!»[30]

Равенство Бога и человека

Часто близким людям — коллегам, соседям, родственникам — мы не смеем сказать: Ты. Люди бывают нам не равны, бывают сильнее, богаче, старше нас. Собственному телу мы не говорим: Ты, потому что тело для нас — Оно. Оно — наша рабыня, порой своенравная, но бессловесная. А Богу мы решаемся говорить: Ты, как равному, который нам ближе самых наших близких людей, ближе всякой одежды и даже нашей собственной телесности.

«Дружба, — говорит владыка Антоний, — это определение взаимных отношений, где, каково бы ни было неравенство в других отношениях, абсолютное равенство устанавливается в таинстве взаимного приятия и взаимного познавания. В этом отношении опять-таки так волнующе употребление слова «Ты» по отношению к Богу. Потому что «ты» — это как бы второе «я, второе лицо; но это второе лицо во взаимных отношениях, которые неповторимы, которые единственны. <…>

Бог может нам сказать: «ты», и мы можем Ему сказать «Ты», без кощунства, со страхом, с трепетом, с благоговением, и однако без всякого сомнения или колебания»[31].

Равенство Бога и человека проявляется в том, что все свои действия Бог согласует с волей человека. Все в мире в равной степени зависит от воли Бога и от воли человека. Раскрывая сцену Благовещения, владыка Антоний говорит, что, если бы только Мария на слова Архангела Гавриила ответила : «Нет», Бог против воли человека ничего не стал бы делать. Мария не сразу отвечает Архангелу, размышляет, и, только вопросив Его, говорит: Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему[32]. И в мир приходит Спаситель.

Обетование дружбы

Однажды, в конце жизни, к Альберту Эйнштейну прорвался репортер. Эйнштейн разрешил ему задать один вопрос. Репортер спросил: «А какой вопрос вы бы задали себе сами?» — «Дружественна ли нам Вселенная?» — спросил Эйнштейн.

В этом удивительном вопросе содержится положительный ответ.

Однажды в гости к пастуху Аврааму пришел Бог-Троица, в лице трех Ангелов. Бог самоумалился, чтобы войти в дом к человеку, и Авраам принимал Бога в своем доме и служил Ему, как равному себе.

Вознесение Господне являет нам обратный пример — пример колоссального человеческого величия. Бог Иисус Христос вознесся на небо во плоти, — в трансцендентную тайну Святой Троицы вошел Гость, телесный Человек. А через приобщение Человека и Его телесности к Божественной тайне вся тварь непостижимым образом оказалась причастна и соприродна Богу[33].

[1] Лао Цзы. Дао дэ Дзин. СПб., 2005.

[2] Ин 15:15.

[3] Брак и семья. Киев: Пролог, 2004. С. 158.

[4] О католиках. Аудиобеседа 29 декабря 1997.

[5] Ин­до­европейское прилагательное, из которого развилось др.-русск. прияю и имя деятеля приятель. В зависимости от обстоятельств оно обозначает «(свой) собственный» или «милый, дорогой, любимый». См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. C. 358.

[6] Cр. http://www.metropolit-anthony.orc.ru%2Fserm.htm&text=%C1%EE%E3%20%E2%E5%F0%E5%ED

[7] См.: Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 277, 281.

[8] Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 224.

[9] См.: Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 253.

[10] См. там же. С. 89, 92.

[11] Ср.: Школа молитвы. Клин, 2004. С. 187.

[12] См.: Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 251—252 и 775.

[13] Там же. С. 277.

[14] Аудиобеседы «Во что мы верим». Беседа 4 апреля 1996 г.

[15] См.: Бубер М. «Ich und Du». Berlin, 1923. Рус. пер.: Я и Ты. Посл. П.С. Гуревича. М., 1993.

[16] Бубер М. Два образа веры. М., 1999. С. 24.

[17] Альберони Ф. Дружба и любовь. М., 1991. С. 78—81.

[18] См.: Школа молитвы. Клин, 2004. С. 355.

[19] А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или’, Или’! лама’ савахфани’? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? Мф 27:46.

[20] Иер 31:15; Мф 2:18

[21] Аудиобеседы «Во что мы верим». Беседа 25 января 1996 г.

[22] Ин 15:13.

[23] Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 251.

[24] Там же. С. 823.

[25] Мк 1:17.

[26] …лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову. Мф 8:20.

[27] Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 738.

[28] Лк 23:34.

[29] Лк 23:43.

[30] Ванье Ж. Найти мир. М., 2005. С. 47.

[31] См.: Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 252.

[32] Лк 1: 38; См.: Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 268.

[33] См. :Труды. Кн. 2. М., 2007. С. 278.