Человек и Богочеловеческое общество

Нет никаких сомнений, что по данной теме за два тысячелетия написано и сказано предостаточно, в том числе людьми святыми, богословами, отцами Церкви. Я спросил себя, зачем ещё один доклад, который канет в лету, не оставив следа?

Богословская позиция давно известна – Церковь создана, по сути своей, Богочеловеческим обществом и не может быть иной, ибо таков замысел Божий. Более того, первоначально человечество было задумано, как Богочеловеческое общество. Сотворил Бог Адама и Еву, поселил их в Раю и «увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт 1:31). Но даже у первого человека взгляд на это оказался иной. Он посчитал, что Бог мог бы дать ему что-то получше. Человечество объявило о своей автономии. Возникло общество человеческое. С тех пор человек своими усилиями пытается строить нечто идеальное, по тем чертежам, которые хранятся в его доисторической памяти. Возникают красивые идеи процветающего гуманистического общества. Только у всех у них один «небольшой» изъян – для их воплощения требуется уничтожить половину человечества, а оставшуюся лишить образа Божьего. Поэтому все подобные проекты постигает участь Вавилонской башни.

Тем не менее, Бог не отменил Своего замысла о Богочеловеческом обществе, но путь к нему стал иным и для Самого Творца, и для человека. Теперь Сыну Божьему предстояло стать Человеком и принести Себя в жертву, а человеку веками совершать своё трудное восхождение к обожению, возвращая тем самым своё личностное достоинство.

С тех пор предназначение и характер Богочеловеческого общества изменились. Оно стало малым остатком, солью земли, уделом тех, кто избрал для себя путь узких врат. «Вы род избранный, царственное священство, народ святой, взятый в удел» (1 Петр 2:9), призвание которого – «стать причастником Божеского естества» (2 Петр 1:4). Создание такого народа стало задачей Церкви, которую основал Христос. Его неизменное и реальное присутствие в ней и делает её, по словам митрополита Антония, «таинственным богочеловеческим обществом, которое постепенно вырастает в меру своего призвания».

Но параллельно с Богочеловеческим существует и человеческое общество, утратившее связь с Богом. Вместо настоящего единства во Христе, оно пытается идеологическим и физическим насилием создать общность вокруг социальных, гуманистических миражей. В наше время, когда эти попытки, одна за другой, терпят крах, взгляды периодически обращаются в сторону Церкви, как последнего шанса исправить непоправимое и создать нечто жизнеспособное для человеческого сообщества. Но если воспринимать Бога и Его Церковь только как средство для идеального благоустройства личной и общественной жизни, человек окажется с пустой, разочарованной душой и с пустыми руками. Ни Бог, ни Церковь не оправдают таких ожиданий.

При намерении сделать Церковь инструментом управления государством и обществом, объединить в неё всё человечество, не считаясь с её божественной природой, из неё уходит Господь, как Он уходил от народа, желавшего сделать Его земным царём. Но людям уж очень хочется сказочного счастья, когда добрым будет хорошо, а злым плохо. Несмотря ни на что, в глубине народной души теплится надежда, что Церковь может дать такое справедливое, идеальное общество. Удивительно, как в подсознании человека отображено изначальное предназначение Церкви – быть небом на земле. Но человек неизменно превращает этот замысел в иллюзию, пытаясь построить Царство Божье без Бога.

Периодически возрождающееся в некоторых умах желание − подменить гражданское общество Богочеловеческим − было и остаётся бессмысленной и неосуществимой утопией. Всё, что можно и до́лжно сделать – это посеять зерно личной ответственной заинтересованности в тех, кто захочет стать малой закваской Богочеловеческого общества. И если зерно будет принято, прорастёт и даст плод, в том свершится таинство избранничества.

Иисус избирал первых апостолов не массовым, а персональным призывом, и Дух Святой почил огненным языком на каждом, а не одним на всех. Так возникла первая Богочеловеческая община. Так избираются святые. Так должен рождаться каждый христианин как личность, совершившая свой выбор Христа. Только свободная личность во Христе готова и способна войти в единство с другими и стать членом Богочеловеческой общины. Такая община не превращается в толпу, а личность в ней не теряет, но обретает себя. И так осуществляется замысел о Церкви как о Теле Христовом. Христос пронизывает Собой всех, пожелавших ответить Ему «да», независимо от места жительства, исторического времени, иерархического положения.

Богочеловеческое общество не имеет границ национальных, этнических или территориальных. «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе. И во Христе новая тварь» (Гал 3:28). Оно возникает как единство людей, принявших в себя «всем сердцем, всею душою, всею крепостию, всем разумением» (Мф 22:37) Богочеловечество Христа. Это как раз то самое избранничество, которое свершается как личное таинство, а не массовый гипноз. Живое, действенное Богочеловеческое общество (я не имею ввиду социальную работу среди нуждающихся) возникает каждый раз там и тогда, согласно словам Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф 18:20). Это могут быть люди одного прихода, разных стран, разных поколений, и даже смерть не является преградой.

В результате на вопрос, зачем этот доклад, я нашёл ответ, удовлетворивший меня.  Во-первых, тем, что, на первый взгляд, многое очевидно. А в Божьей правде за очевидностью стоит тайна. Во-вторых, в каждое время должны звучать заново вечные истины, как опытное свидетельство их жизненности и вневременности. И, наконец, интересно, чтó же можно сделать, чтобы основополагающее свойство Церкви,  определяемое присутствием в ней Христа, стало органичным и осознанным в практической жизни прихода и человека. Живой опыт размышлений может стать звеном, подтверждающим цельность, единство веры и Церкви на протяжении веков.

Думаю, что не ошибусь, если скажу: мало кто из принимающих крещение и вступающих в церковную жизнь сознаёт, что становится членом Богочеловеческого общества. Да и в дальнейшем нет острой необходимости задумываться над этим. Хотя как христианин, как званый на пир, он должен быть таковым. Но званый ещё должен захотеть стать избранным. Для этого человеку предлагаются вечные средства духовного делания – молитва, Слово Божье, Таинства. Они даны как путь, чтобы вернуться к достоинству сына и соработника Отца своего.

Если человек, находясь в поиске смысла жизни, обретает его в отношениях с Богом, он уже не может остановиться на ступени первого восторга. Бог пленяет его Своей тайной и предлагает следовать к её божественной глубине. Она неисчерпаема и открывается по мере приобщённости к Христу, по мере врастания, как говорит владыка Антоний, «в ту полноту жизни, которая есть жизнь Христа».

Эта преображающая тайна и есть знак реального присутствия в мире Богочеловека Христа. Он и образует тот церковный организм, частью которого становится каждый, ответивший на Его зов, сначала обручившись внутренне, сокровенно, а затем сочетавшись с Ним в Таинстве крещения. Разумеется, так должно бы быть. В действительности ситуация чаще всего другая. Сначала крещение – на случай подстраховки при жизни и на право быть отпетым, а потом, возможно, будет желание и время подумать, зачем и чтó это значит.

Возникает некое подобие вынужденного, по разной мотивации, брака по расчёту. Но Господь не создавал разделённую Церковь – Божественную и человеческую. Христос является главой именно Богочеловеческой Церкви, потому что Он Сам – и Бог, и Человек. Она образуема не теми, кто входит в неё, как в партию или организацию, но теми, кто принял в своё сердце Христа и живёт Его Духом.

Вообще удивительно, насколько Иисус широк и свободен от человеческого принципа «свои–чужие». У Него все свои, кому нужен Его Отец. И задачей перед Своей Церковью Он ставит не создание совершенного человеческого общества, но быть Его живым Телом в мире, оставаясь не от мира сего, не растворяясь в нём. Об этой коварной возможности хорошо говорит преп. Иустин (Попович): «Любая попытка приспособить христианство к духу времени, сочетать его с преходящими идеями и режимами (…) отнимает у него ту специфическую особенность, что как раз и делает его единственной Богочеловеческой религией в мире. В православной философии общества существует правило всех правил: не приспосабливать Богочеловека Христа к духу времени. (…) Только так Церковь сможет (…) остаться Богочеловеческим обществом»[1].

Известно, что человека, который входит в ограду Церкви, даже после катехизации и воцерковления поджидает много коварных сюрпризов. Один из них – привыкание. Привыкание к словам Христа и апостолов, к богослужению и Таинствам, к тому, к чему нельзя привыкать, ибо привычка – смерть для любви и веры. Когда мы спустя некоторое неофитское, восторженное время осваиваемся в Церкви и становимся профессионалами веры, приходят серьёзные испытания. То, что раньше считали незаслуженным даром и чудом, теперь воспринимается как естественное и очевидное. Ощущение первой эмоциональной новизны проходит, слова Священного Писания и молитв перестают нас трогать, Таинства становятся просто воскресным обиходом. Прикосновения святых мгновений поблёкли, так что их трудно различить среди новых и старых переживаний. А слова, которые каждый день обращены лично к нам и звучат, чтобы дать новую жизнь, растворяются среди церковного пения, чтения и внутренних диалогов. В этом случае человек перестаёт быть действующим, живым членом мистического Тела Христова и становится подобен одному из органов тела человеческого, поражённого параличом. Церковь в сознании верующего превращается в средство эмоционального утешения.

Если люди Церкви таинство личной встречи со Христом подменят традицией, обрядом, социальной работой, сосредоточат внимание на внешнем в ущерб внутреннему, то они неминуемо утратят чувство причастности Богочеловечеству Христа, а значит и Церкви. А это происходит, к сожалению, незаметно и очень быстро, буднично. Мир нуждается в добрых делах, многие рады в них участвовать и по желанию сердца, и оглядываясь на притчу о Страшном суде. Но есть ещё и другие притчи: о бесплодной смоковнице, о талантах, о сеятеле, о десяти девах. Есть, наконец, сам Иисус, Его проповедь о Царстве Божьем, о жизни вечной, есть Его крест. Нельзя же Христа разделить на учителя нравственности, добра и на Богочеловека, пришедшего умереть за человека и дать Себя в пищу для жизни вечной. Поэтому общество, которое призвано быть Христовым, должно жить Его Духом. А действие только по естественному долгу человечности ещё не делает его Богочеловеческим. Всегда и везде в людях работает инстинкт солидарности и помощи. Они могут объединяться против беды и врага, загораться общими гуманистическими проектами или социальным служением. Возникают необходимые для помощи фонды и организации, которые выполняют прекрасную работу милосердия. Но это ещё не делает возникшее сообщество Телом Христовым. Оно живёт по принципу необходимости и целесообразности, но ещё не по свободному ответу на призыв Сына Божьего. И это два принципиально разных мира.

Прописная истина – сила и источник жизни Церкви заключаются в личности Богочеловека Христа. Если по какой-либо причине человечество начинает искать Ему замену, приспосабливать к своему пониманию, Церковь приобретает отчётливо выраженные черты секулярного общества. Народ верующий и неверующий быстро приспосабливает Церковь к исполнению своих бытовых запросов, возлагая на неё те надежды, которые не оправдывают ни государство, ни общество. Человеческая сторона Церкви, будучи плоть от плоти, кровь от крови того народа, в котором она существует, из человеколюбия с готовностью идёт на поводу у запросов утомлённого жизнью народа.

Подобные уступки приводят к парадоксальному явлению. Человеческий организм Церкви, на практике сводя Богочеловека Христа к человеку Иисусу – чудотворцу, мудрецу, целителю, невольно выступает в роли того, кого Церковь же осудила на Вселенских соборах. Посему и возникают существенные трудности для реализации её миссии как Богочеловеческого организма.

У преп. Иустина (Поповича) есть мысли по этому поводу: «…любой отбор из христианства только того, что нравится человеческому индивидуальному вкусу и разуму, превращает христианство в поверхностный и беспомощный гуманизм. Только своей Богочеловеческой силой христианство есть соль земли, охраняющая человека от гниения во грехе и зле»[2].

Очевидно, что если Церковь создана как особый Богочеловеческий организм, то человек не может нарушать замысел её Создателя и Главы – Христа, не вступив в противоречие с Его волей. Нарушения могут быть разного характера и иметь разные оправдания: влияние государственной власти, опасность гонений, человеческие слабости и грехи, политическая и социальная ситуация. Но в любом случае ценой отступления от воли Спасителя будет трагедия для Церкви и веры, ценой верности – мученичество. Отступничество, как и любой соблазн, по-человечески объяснимо и для земного обыденного сознания проще, понятнее, благоразумнее, логичнее, доступнее. Оно предлагает человеку практическую выгоду и целесообразность в той сложившейся системе ценностей, где центральное место мироздания занимает человек и его потребности. Они могут обрести масштабы общества или народа, могут быть названы высокими привлекательными словами, но это не меняет сути. Стратегическая цель остаётся та же – временное благо, как правило, одного за счёт другого.

Все хотят подчинить себе Церковь, сделать её выгодным союзником в своей системе ценностей. Она может и призвана служить развитию духа и свободы человека, а ветхое сознание хочет, чтобы она служила плоти и рабству. Но компромисс невозможен, «ибо идёт князь мира сего, и во Мне не имеет ничего» (Ин 14:30).

Своим Богочеловеческим духом Церковь призвана освящать человека, общество и народ, открывая в них для самих себя вечные ценности. Таким образом, Церковь становится солью земли и осуществляет призыв Божий: «Будьте святы, как Отец ваш небесный свят». Владыка Антоний говорит: «Церковь не может быть принадлежностью какой бы то ни было партии. Но она должна быть голосом совести, просвещённой Божьим светом. Она должна быть в состоянии говорить любой партии: это достойно человека и Бога, а это недостойно человека и Бога. Но говорить из положения предельной беспомощности. Она должна быть так же бессильна, как Бог»[3].

Превратить её в человеческую организацию, полузакрытое или полуоткрытое общество с ограниченной ответственностью и возможностями − достаточно просто. Для этого Христос властью языческого сознания человека ограничивается в правах реального Главы Церкви. Это происходит неосознанно, по принципу «своя рубаха ближе к телу». Человеческое сознание, не воспринявшее в себя Богочеловечество Христа, невольно создаёт перекос в свою пользу, то есть позиционирует себя в качестве главного действующего лица в Церкви, оставляя Богочеловеку роль богословского догмата.

Разумеется, воспринять в себя Богочеловечество Христа, «сораствориться» с ним, по выражению Иустина (Поповича), не просто. Но это и есть, собственно говоря, рождение нового человека (нового сознания, нового менталитета) во Христе. И рано или поздно человеку предстоит задуматься, что это для него означает.

Созидание и существование общины чад Божьих начинается на первом – личностном − уровне. Но на этом этапе всё может и закончиться не начавшись. Вступая в область веры, в физическое пространство земной Церкви, человек слишком часто идёт вовсе не к Богу и не к Церкви, которую Иисус поручает Петру. Человек идёт высказаться и выплакаться, крича от боли, страха, неудач, одиночества, потерянности. От беспомощности и душевной усталости он ничего и никого не видит и не слышит. Ему нет дела ни до Богочеловечества Христа, ни до Самого Христа. Он не знает, как это связано с тем, что он называет своей верой. Он хочет одного – облегчения, чудесным образом (то есть без своего участия) исправления всех ошибок, снятия ответственности. Человек зачастую приходит в Церковь, к Богу, когда возникает беда и приходится искать помощи всюду. А в народе говорят: «Иди в церковь. Бог поможет». Примерно так шли к Иисусу толпы людей, узнав, что Он накормил несколько тысяч человек. «Вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились» (Ин 6:26).

Таким образом, в человеческом сознании, индивидуальном и коллективном, уставшем от идеологических иллюзий о беззаботной и справедливой жизни, веками создаётся отношение к Церкви как магическому месту и средству душевного утешения и надежд. Но магия не отвечает на запросы духа, и душа не выходит навстречу свету. Человек лишает себя опыта встречи с Утешителем здесь и теперь. Все надежды переносятся на будущую загробную жизнь. Как будто Царство Божье только и ждёт нашей смерти, чтобы принять нас в райские пажити такими, какие мы есть. Так рождается искажённое представление о Боге, вера без живого Христа, церковное собрание, но не Богочеловеческое общество.

И это несмотря на то, что тысячи святых, к которым идут за помощью, жили в Царстве Божьем здесь, на земле, в таких же тяжких обстоятельствах, как и их просители. На их вере, как на вере апостолов, созидается и живёт Богочеловеческое общество. Мы постоянно приближаемся к Церкви святых, присутствуем в ней своим телом, мы в ней как гости, а святые хотят, чтобы мы стали, как и они, своими Богу. Наша задача: имея уши, услышать то, что услышали они в Священном Писании, в Таинствах, в собственной душе, через страдания и несправедливость мира.

Мне кажется уместным отметить те мгновения жизни, когда каждый из нас уже участвует в созидании замысла Христа о Церкви. Это проживание сердцем Таинств, оставленных Христом: свободный, осмысленный выбор, как между жизнью и смертью, крещения, исповеди, причастия и совместного проживания с братьями святой евхаристии. Каждое из них всегда неповторимо и неисчерпаемо ново. Обновление восприятия этих Таинств происходит всю жизнь, именно потому, что они Таинства. Поэтому это актуально и для того, кто давно крещён, хорошо образован, рукоположен, совершает евхаристию, и того, кто хоть отчасти проживает Таинства и евхаристическую молитву как милость Божественного присутствия: и его может коснуться новая реальность, реальность вечности. И что удивительно, даже при минимальной подготовке, хотя бы только при интуитивном ощущении святости момента, человек, пусть краешком души, однако вступает в невидимое, но реальное Царство Небесное. По крайней мере, Бог очень внимателен к этому движению и его привечает. И если это не чувствует сам человек, то священник его улавливает. Митрополит Антоний говорит об участии в Таинствах: «Таинства возможны, только если мы верим, как заповедует Библия, и знаем хотя бы зачаточным опытом, что всё способно быть духоносным и богоносным, что всё коренится в творческом слове и тем самым уже связано с Богом»[4].

Но чтобы это вхождение, рождение в жизнь вечную состоялось через Таинство причастия, оно должно восприниматься так, как говорит владыка Антоний: «Когда мы причащаемся, в нас загорается на мгновение свет Божественного присутствия. Мы думаем о том, чтобы приобщиться к жизни Христовой, к вечности Христовой. Но редко мы думаем, что приобщённость означает общую жизнь. А это значит, что если мы хотим с Ним иметь общую жизнь, то мы должны быть готовы приобщиться всему тому, что Христово, – не только славе Его Воскресения, не только победе, одержанной на кресте, а приобщиться всему»[5]. Обращу внимание на банальную истину. Наше бытие мы называем жизнью. Если мы согласны, что она дана нам Богом, логично понять, как Он Сам понимает то, что нам дал. Например, человек ограничивает жизнь смертью. Премудрость Божья говорит иначе: «У Бога все живы». Человек оценивает жизнь её длительностью, здоровьем, успехом, славой, земным благом – приобретениями во времени. Бог считает приобретением жизнь потраченную. «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет её» (Мф 16:25). Поэтому, конечно, принципиально важно для человека Церкви − понимать смысл жизни, как его понимает Христос. Это будет важной ступенью к пониманию истины Божьей. Возрастание в истине происходит не в обособлении от других, но в Теле Церкви. Такое единство и возрастание Церкви во Христе, в Слове Божьем, в Таинствах, в служении и созидает Богочеловеческое общество.

На человеке лежит ответственность за сведéние Благой Вести о вечной жизни к системе философских и нравственных императивов. Человек Церкви отвечает за выхолащивание, упрощение богочеловеческой сущности христианства до одной из религиозных систем ценностей на потребу частного или коллективного интереса.

Каждый член Церкви Христовой призван беречь её от низведения до уровня общественной организации для благоустроения нравственного и благонадёжного общества. Такое очеловечивание христианства губит его.

В итоге хочется спросить самого себя: каким должен быть человек Церкви, чтобы в нём жила вся её полнота? Есть ли польза от Богочеловеческого общества всему остальному миру, не включённому в него, не видящего в нём смысла, агрессивного к нему или даже не подозревающего о его существовании? Если в мире существует как минимум два общества – человеческое и Богочеловеческое, то какие между ними необходимы, допустимы и недопустимы отношения? Наконец, почему так многочисленны печальные и трагичные плоды их взаимоотношений?

Теперь, после приведённых размышлений, эти вопросы для меня прозвучали по-новому и ждут своего ответа. Возможность обдумать как вопросы, так и ответы, может открываться в любом публичном контакте Церкви с миром. И вовсе не для того, чтобы развивать экспансию и новые крестовые походы на человеческое общество, а потому, что эти вопросы явно или неявно звучат у общества и отдельного человека, когда на горизонте появляется напоминание о Церкви. А её роль далеко не всегда воспринимается думающими людьми с одобрением и пониманием.

Адекватное понимание Церковью своего места в мире, свидетельство о замысле, заложенном в неё Богом, созидание её взаимоотношений между человеком и обществом в духе этого замысла откроет истинный лик Церкви миру, в который она послана. В таком случае миссия Церкви будет лучше понята внешним миром, она будет исполняться в большем соответствии с волей Христа, а значит, и принимать её будут с большей готовностью. И семена этой миссии будут приносить нужные и своевременные плоды.

Ответы на вопросы.

Протоиерей Александр Борисов: Спасибо, отец Владимир, за замечательный доклад. У меня вопрос чисто технический. Если я вас правильно понял, ваш доклад – это, скорее, постановка вопроса о том, какими должны быть взаимоотношения Церкви и светского общества, чем ответ на этот вопрос.

Протоиерей Владимир Архипов: Я не ставил задачу написать инструкцию. Когда я посмотрел на эту тему, через какое-то время я понял, что она может иметь практическое значение и для меня, и для тех людей, которые присутствуют в моём приходе. Именно понимание вот этой богословской истины, что Христос – Богочеловек. Часто это звучит абстрактно, чисто теоретически, и вдруг я подумал, что каждому необходимо ощутить, почувствовать своим сердцем и духом реальность этого факта. Иначе рассыпается и вера,  тем более для священника, и всё, что он совершает, если не ощущать, как данность, ежедневную данность и реальность Богочеловечества Христа. Поэтому мои размышления явились моими личными попытками проникновения в эту суть. Второй целью этих размышлений было то, что, наблюдая за жизнью людей и в Церкви, и вне Церкви, я как раз чувствую, что Церковь могла бы выполнить свою миссию гораздо полнее и глубже, если бы она сама реально ощущала своё призвание как Богочеловеческое общество. И когда я в конце пишу, что для меня стали более актуальными эти вопросы, я как бы обостряю постановку вопроса, но я сознательно не стал писать инструкцию. Должно, мне кажется, родиться понимание в душе каждого человека, если он посчитает для себя это актуальным и важным. Я считаю это актуальным для веры конкретного человека и для сегодняшней Церкви, существующей в нашем мире. Поэтому мне нравятся фильмы и книги, которые не дают в конце ответа, что зло наказано или нет.

Протоиерей Александр Борисов: Без happy end?[6]

Протоиерей Владимир Архипов: Happy end нам не гарантирован.

Протоиерей Александр Борисов: Только здесь, на земле, а в будущем он гарантирован.

Протоиерей Владимир Архипов: Он гарантирован и здесь, если только, повторяю, не превращать Церковь из Богочеловеческого общества в общество, угодное человеческому. Тогда нам гарантировано здесь и сейчас, потому что это будет обеспечивать Христос. Вот, собственно говоря, суть моей мысли.

Протоиерей Александр Борисов: Но это не исключает слов апостола о том, что каждый служит тем даром, какой имеет. Раздавайте в простоте и т. д. То есть какое-то служение, скажем, социальное, у каждого человека становится доминирующим, но при этом не надо забывать о мистической стороне дела, Таинства. Я правильно понял?

Протоиерей Владимир Архипов: Отец Александр, вы знаете, что я не ухожу от социального служения, но опять-таки, может быть, это мои личные наблюдения: можно увлечься делами милосердия, хождением в больницу (не посчитайте меня циником), участием в страданиях человека – и забыть, для Кого и во имя Кого это. И человек теряется: тогда, приходя к умирающему, ему даже трудно что-то сказать, кроме как вручить подарок из общества милосердия. Он затрудняется войти в состояние больного ребёнка, который живёт уже 10 лет в детском доме, если он забывает о том, о чём я попытался сказать. Никоим образом это не отменяет слов апостола Павла, но я повторяю, что если на первое место ставится (а это проще всего) цель собрать гуманитарную помощь, дать милостыню, организовать фонд, то стоит только чуть-чуть уклониться от иерархии ценностей, забыть, во имя чего и благодаря Кому это совершается, как всё вдруг начинает трещать. Милосердие превращается в некое канцелярское участие доброго дяденьки и тётеньки, когда человек остаётся с гуманитарной помощью, но глаза его по-прежнему одиноки, потеряны, не утешены. Я исхожу из этого. Никаким образом не отменяется ни частная помощь, ни помощь Церкви, ни подача милостыни, нет, конечно. Но я бы не хотел за этой милостынею потерять ощущение, Кто и ради чего делает меня способным участвовать в судьбе другого человека так, чтобы для него это не было унижением, обидой, снисхождением здорового к больному. Как чувствовал владыка Антоний того, к кому он подходил.

Протоиерей Александр Борисов: Есть известное, довольно странное, высказывание, что только добро, делаемое во имя Христа, имеет настоящую, подлинную ценность. Помню, отец Сергий Желудков приводил пример: водитель зависшего над пропастью автобуса подставляет свои ноги, чтобы автобус не рухнул. Он говорит о том, что этот человек был далёк от Церкви, но ради жизни пассажиров он пожертвовал своими ногами и, в сущности, жизнью. Как бы Вы могли это прокомментировать?

Протоиерей Владимир Архипов: Естественно, это человек Божий. В нём проявилась, на мой взгляд, та природа, которая в нём заложена, − божественная, и самое ценное, что он не задумывался, как на него посмотрят. Как и в притче о милосердном самарянине: самарянин не задумывался над тем, что он сейчас делает. В его сердце был записан этот раненый человек ещё задолго до того, как он его увидел. Я не считаю, что его дела милосердия ниже дел милосердия христианина. Человеку нужно родиться во Христе, тогда у него возникнет естественная потребность в милосердии, как у этого водителя, который, может быть, не был христианином. Здесь нет никаких возражений. Когда я вижу, как кто-то участвует в беде другого, участвует всем сердцем, без лишних слов, проникновенно, ощущая боль или радость другого, то он для меня лично лучший учитель того, как надо жить и каким надо быть человеком. Я думаю, что христианин начинается именно с такого состояния. Но далеко не каждый из нас ляжет под автобус для того, чтобы остановить его, поэтому нет никаких сомнений, что это – человек Божий. Реплика из зала: Вы говорили о том, что люди, как правило, приходят в Церковь не как в Богочеловеческое общество. По-моему, в нашей стране Церковь была всегда занята доказыванием своей полезности государству, миру или обществу. И с этим связаны как церковные структуры, так и каждый человек. Буквально вчера я разговаривал со своим дядей, и все мои слова о духовности, о связи с Христом, о том, что нужно с Ним установить общение, что Он его любит, – были недейственны. Потому что, хотя человек иногда заходит в храм и в нём есть религиозное чувство, но в конечном счёте он воспринимает обращённую к нему проповедь как требование встроиться в некую систему, и ему непонятно, чтÓ он от этого получит. То есть он должен много чего отдать, пожертвовать, но при этом ничего конкретного, осязаемого мы ему здесь и сейчас не обещаем.  Как разговаривать с тем, у кого главный вопрос: чтÓ я с этого получу? Это ведь главный, по сути, вопрос, который обращён миром к Церкви?

Протоиерей Владимир Архипов: Я отвечу кратко: ты получишь самого себя. И если ты сам себе нужен, если ты хочешь открыть в себе то богатство, которое в тебе заложено, иди в Церковь. Одна из проблем Церкви – как раз показать, что в неё пошли не получить, а по призыву Иисуса: оставь всё и иди за Мной. Кто этого не хочет, тот ничего не получает, кроме протеста, бунта, осуждения. Это одна из проблем священников и самой Церкви – показать, что здесь не раздают сладкие конфетки. Люди устали от каких-то идеальных представлений и идут в Церковь, думая, что вот она, здесь и сейчас, всё идеально осуществит. Разбить эти иллюзии сложно, но каждый священник должен это делать в меру своих возможностей.

Л. Н. Ратнер: Если я вас правильно поняла, любовь к человеку у нас невольно стала приоритетной, а любовь к Богу остаётся за скобками. В этом, мне кажется, трагедия христианства. Может быть, это происходит потому, что мы боимся говорить, что христианство – это, прежде всего, крест. Боимся напомнить новым людям, которые только приходят в Церковь, что их ждёт крест, а не конфетки. Правильно ли я вас поняла?

Протоиерей Владимир Архипов: Да, правильно поняли, но моё наблюдение касалось не только христианства, но и человечества, общества в совокупности. Чтобы сказать что-то о кресте, надо самому хорошо понимать, что это такое. Я бы не пошёл 40 лет назад за тем пониманием креста, которое слышал от большинства людей. Человеку, идущему сегодня в Церковь, чтобы что-то получить, действительно, как правильно сказал Никита, нужно уметь сказать, что он получит не конфетку, а гораздо больше конфетки, чего в другом месте не обретёт: себя самого, преображение себя. Ведь каждый из нас хотел бы вернуться к тому идеальному внутреннему человеку, который в нас есть. Мы просто его погребли, похоронили и не верим в него. Но каждый, если бы почувствовал, что в нём это есть и можно показать, открыть, пошёл бы к этому внутреннему сокровенному человеку, а не за «конфеткой». Я думаю, что важно показать это. Тогда человеку легче согласиться ступить на путь крестный. Он бы понял, что это есть восхождение и что каждый из нас в душе рыцарь, альпинист, первопроходчик.

Протоиерей Александр Борисов: Я позволю себе реплику. Христос ведь начал Свою проповедь не с креста. Когда ученики уже уверовали и исповедали, тогда только Он говорит: возьми крест. Если начать с креста, то мы, наверное, какой-нибудь другой изберём путь, а не тот, какой Он нам предлагает.

Реплика из зала: Вопрос, как разделить любовь к человеку и к Богу, я задавала владыке Антонию. Мне он ответил так: любовь к человеку есть любовь к Богу, служение человеку есть служение Богу, вера в человека есть вера в Бога. И приводил пример, когда Христос является в образе нищего, это и есть проверка нашей веры и любви. Мы почему-то думаем, что Господь нам должен явиться во славе и свете, а нищего и убогого Христа отторгаем, но именно в нищем и убогом человеке мы можем узреть славу Божью.

Протоиерей Владимир Архипов: Всё верно, и об этом в Евангелии говорится; вопрос только в том, исполняем ли мы это? Каждый из нас это знает.

Протоиерей Александр Борисов: Нам действительно предлагается очень трудное: исполнение обеих заповедей – любви к Богу и любви к человеку, но только в соединении той и другой достигается цель, к которой нас зовёт Христос.

Протоиерей Владимир Архипов: Да, проблема в этом разделении, но соединение может произойти только в одном случае: если центральной фигурой Церкви и своей веры мы будем делать не себя, не свои интересы, а то, о чём мы говорим – Иисуса. Тогда мы можем родиться теми, кем мы созданы Им. Только после этого начнётся соединение.

[1] Иустин (Попович), Православная церковь и экуменизм. Часть 2. Глава 4. Пер. с серб. М.: Паломник, 2006.

[2] Там же.

[3] Митрополит Антоний Сурожский, «Церковь должна быть так же бессильна, как Бог…» Интервью, взятое М. Б. Мейлахом в Лондоне; напечатано в газете «Литератор» (21 сент. 1990).

[4] Митрополит Антоний Сурожский, Христианин в секулярном обществе. Женева, 1969. Пеp. с англ., из: Studia liturgica. 1970. Vol. VII, № 2-3, p. 120-130.

[5] Митрополит Антоний Сурожский, О Божественной литургии. Беседа во время великопостного говения. Лондон, 1974.

[6] Счастливый конец (англ.).