Царственное священство мирян
Церковь — Богочеловеческое общество, она одновременно и Божественна, и человечна. Человечество в Церкви представлено двояко: одной стороны — совершенный Человек, идеальный, но реальный исторический Господь Иисус Христос, а с другой стороны — мы, люди, тоже «человеки», но — во грехе. И мы видим, какими мы призваны быть, глядя на Христа. И чем глубже мы это воспринимаем, тем больше видим, как мы далеки от этого образа; но видим тоже, как к этому образу устремляться, потому что Христос сказал: «Я есмь Путь, Истина и Жизнь». Он не говорит нам: ищите, как умеете. Он говорит: «Я путь. Если будете идти Моим путем, то станете подлинными людьми, детьми Божиими …»
Божественное присутствие в Церкви ощущается даром Святого Духа, исполнившим ее в день Пятидесятницы, когда Святой Дух сошел на апостолов и в их соборе заполнил всю Церковь. И никакой человеческий грех, никакая человеческая греховность не может удалить Святого Духа из Церкви. Каждый из нас призван быть сосудом, в котором находится эта святыня; мы призваны быть храмами Святого Духа. Мы и являемся храмами, но часто оскверненными. Апостол Павел говорит, что мы святыню носим в глиняных сосудах, а они должны бы быть золотые, и без трещин; а мы с трещинами, мы греховны.
Мы можем терять сознание Святого Духа в себе, как бы Он в нас ни действовал, мы можем заглушить Его голос. Апостол Павел пишет, что иногда Дух говорит в нас ясно, называя Бога отцом нашим. И в такой момент мы — дети Божии, как Иисус Христос является Сыном Божиим, то есть через укорененность во Христе, приобщенность Ему, соединение с Ним. Мы должны стать не приемными детьми, а, как смело говорит св. Ириней Лионский, во Христе и силой Святого Духа стать единородными сынами Божиими, и все вместе, и каждый из нас.
Церковь — это нечто непостижимо великое, потому что это уже Царство Божие, пришедшее в силе; то есть оно как бы тут, но оно должно еще осуществиться в нас; оно тут во всей полноте, но каждый из нас должен осуществить его в себе или войти в его полноту. Именно это имел в виду о. Георгий Флоровский, говоря, что Церковь и дома, и на пути одновременно. Она дома, потому что мы уже дети Божии, она на пути в каждом из нас, потому что мы все в становлении. Меньше этого Церковь не может быть. Но, с другой стороны, как я уже сказал, каждый из нас вносит в историческую, эмпирическую Церковь свое несовершенство, свою греховность, свою неполноту.
Кроме того, Церковь как историческое явление приняла на себя формы, которые ей не присущи. Это, как мне кажется, та проблема, на которую Церковь должна творчески отозваться. Если мы посмотрим на церковные структуры, то увидим, что они являются копиями тех структур, которые были в Византийской империи, — т.е. строго иерархической системой с величием, с торжеством, с грандиозностью. В древней Церкви, в самый ранний период, когда еще проповедовали апостолы и их прямые ученики, христианами становились люди, которые лично пережили встречу со Христом — или непосредственно, как апостол Павел, как другие ученики Христовы, или потому что встретили таких людей, которые были живыми иконами Христа, которые могли свидетельствовать о Христе и о спасении. Как писал апостол Иоанн: мы говорим о том, что мы слышали, что видели своими очами, что осязали руки наши. Такой человек говорит, конечно, совершенно иначе, нежели тот, который понаслышке повторяет сказанное кем-то другим двадцать поколений тому назад. Поэтому ранняя Церковь была немногочисленна, она была укоренена в опыте о Христе, она за этот опыт платила мученичеством, смертью, пытками, изгнанничеством — и это в течение трех-четырех веков.
Когда император Константин признал Церковь как явление сначала приемлемое, а потом и желанное, она переменилась глубочайшим образом. Те люди, которые ни за что в Церковь не пришли бы, когда это могло стоить им жизни, влились в нее, потому что этой Церкви покровительствовал император. В нее вошли те, которые ни в коем случае не хотели мученичества, а хотели человеческой славы, человеческой обеспеченности, хотели быть по правую руку императора. И церковные структуры по воле императора стали делаться похожими на структуры империи. Патриарх стоял как бы параллельно с императором, архиепископы и епископы тоже имели свое иерархическое положение и т.д.
И там, где христианская вера не зависела исключительно от огненного опыта Святого Духа и Христа, появилось расслоение между людьми образованными, знающими, что такое христианская вера как вероучение, а не только как опыт, и людьми, которые не имели доступа к письменности, поэтому могли только понаслышке узнавать о христианской вере. И в результате епископат, духовенство приобрели положение учительное, но не потому, что из них изливался свет святости, а потому что они знали, что передать следующему поколению или своим современникам. И получилось расслоение между духовенством и мирянами. В ранней Церкви этого разделения не было в том смысле, что было одно живое тело, в котором разные члены (см. апостола Павла) имели различные функции. Но функции — это одно, а сан и возвышенность совершенно другое. Христос говорил: никто не имеет большей любви, как тот, кто жизнь свою отдаст за ближнего своего. А также: кто из вас хочет быть первым (то есть самым истинным учеником), должен стать всем слугою. И на Тайной вечере говорил: вы называете Меня Учителем, а Я среди вас как служащий… Это у нас пропало в значительной мере, если не совершенно, потому мы влились в светские структуры. В результате этого и получилось расслоение между мирянами, которые не чувствуют ответственности за Церковь и которым говорят: «Ты только делай, что тебе сказано, и все будет хорошо», и духовенством, которое в результате — я скажу прямо — возомнило, что оно имеет право «руководить стадом Христовым». А миряне — это не стадо, это живое тело Христа, и духовенство — это не вожди и не начальники, а слуги. И к этому нам надо вернуться, хотя бы сознанием.
Священник или епископ поставлен вести народ в тайну освящения мира, но каждый на своем месте должен быть готовым отдать свою жизнь. Когда я говорю «отдать жизнь», я не говорю романтически о том, чтобы умереть в пытках и т.д., но отдать каждый день, каждый час своей жизни на то, чтобы вокруг все было освящено. Я не говорю, что нет таких священников или епископов, но в целом такой подход к Церкви встречается редко. И миряне, которых апостол Павел определяет, как царственное священство, народ святой, храм Святого Духа, оказываются просто подвластным «стадом», которым говорят: «Поступай так-то, делай то-то, верь в то или в другое».
А что такое царственное священство? Преподобный Максим Исповедник говорит, что человек был создан для того, чтобы всю тварь привести к Богу, что он участник двух миров: вещественного и духовного, он в себе совмещает оба эти полюса. И в этом смысле всякий верующий является священником, то есть человеком, который освящает тварь, который делает ее святой, что значит — посвященной Богу и пронизанной божественной благодатью. Это призвание каждого христианина, не только священника. У священника есть своя задача, а мирянин — это не только человек, который живет «в миру», это человек, который Христом послан в мир для того, чтобы все, к чему он прикоснется, сделать святыней: он священник в этом отношении. Этим определяется то, как мы относимся к предметам, которые вокруг нас, к людям, ко всей природе… Если бы мы думали о том, что все это создано Богом в любви с тем, чтобы все вошло в тайну приобщенности Ему, как благоговейно мы бы относились ко всему тому, к чему мы прикасаемся — словом ли, взглядом ли, прикосновением руки…
Мирянин вступает на этот путь с момента крещения, потому что через крещение человек соединяется со Христом, и в этом таинстве погружения в воды смерти и жизни, выходя из них новым существом, делается носителем Христа. Когда совершается миропомазание, Святой Дух сходит на человека, и он уже — в малой мере, конечно, не в той, как Христос — является присутствием Божественной благодати, ему поручено это тайносвершение. Это своего рода рукоположение, человек делается частью тела Христова.
Почему священство царственное? Св. Василий Великий говорит: всякий может управлять и властвовать, но только царь может умереть за свой народ. И это роль каждого христианина — и мирянина, и священника, потому что если мы называем народ Божий таким словом как «лайос» (греч.), оно включает всех — и новорожденного младенца, и патриарха. Как народ Божий мы все являемся царственным священством через то, что мы должны быть готовы свою жизнь положить за каждого человека, который находится в Церкви и особенно — вне Церкви: «Я вас посылаю как овец среди волков…» Мы овцы не в том смысле, что должны быть блеющим стадом, которому нечего сказать или нечего дать. Нет, мы — общество людей, которые должны идти в мир, туда, где не слышали о Христе, туда, где не верят в Бога, идти туда, где разврат, неправда, нет веры, нет надежды, нет радости, нет любви, и все это — веру, надежду, любовь, правду — приносить в себе и отдавать ценой своей жизни. А это значит умереть, ведь умирать можно каждый Божий день, отдавая свою жизнь другим людям. Умереть на плахе — это одно мгновение, умирать каждый день — это другое дело.
Я могу дать один пример. Я встретил в России одного монаха, священника, который провел в лагере 26 лет. Он сидел предо мною на койке с сияющими, светящимися глазами и говорил: «Вы понимаете, Владыка, как Бог был добр ко мне! Меня, неопытного священника, Он избрал, на пять лет в одиночку посадил, в тюрьму, а потом на 26 лет в лагерь, для того, чтобы я был священником там, где я больше всего был нужен, и куда свободного священника не пускали…» Из всего этого ужаса он вынес благодарность за то, что мог принести свет туда, где была тьма, надежду — туда, где не было надежды, любовь — и какую любовь он мог проявить! — туда, где любовь колебалась от ужаса, страха и страдания. Вот это и есть царственное священство! Да, как царь он отдал свою жизнь. Ведь предельный пример этого (я надеюсь, меня не поймут вкривь и вкось) — Господь Иисус Христос, первый Мирянин. Он не был священнического рода, Он — мирянин, первый из царственного священства. И Он одновременно Первосвященник всей твари. И к этому мы должны стремиться.
Меня очень волнует, как молодые священники (да и не очень молодые, которых жизнь не ломала) считают, будто они могут всякого наставить и привести ко спасению. Это очень страшное искушение для священника. Задача священника, духовника или близкого друга — не ступать «обутыми ногами» на священную землю. Не всякий имеет дар духовничества. Священнику дано исполнять таинства, он может именем Христовым разрешить грехи кающегося человека. Причем не все, а только те, в которых человек каялся, как сказано в одной из древних разрешительных молитв. Священнику дано читать разрешительную молитву, он — свидетель покаяния. Не всякий священник получает и другие дары. Рукоположение не делает человека умным, красноречивым, ученым, святым, но только тайносвершителем.
Священник должен научиться быть при человеке и молчать, и вглядываться, пока Бог не откроет ему нечто, или из собственной опытности он не уловит что-то, чем может внести какой-то небольшой вклад. Но именно вклад этой минуты. Очень важно, чтобы священник не думал, будто он может заменить собой Святого Духа. Но, к сожалению, чем моложе священник, тем больше он «знает», потому что его учили в богословской школе «всему» и он «все знает». Это только со временем начинаешь понимать, что ты ничегошеньки не знаешь, так до тебя не дошло опытно то, о чем ты говоришь.
Я знаю случаи, когда священник говорил с уверенностью то или другое, но с уверенностью, которая происходила от его самоуверенности, а вовсе не оттого, что Господь Дух Святой ему открыл глаза на нужду человека. Священник должен уметь выслушать человека и сказать: «Мне нечего тебе говорить, Я буду о тебе молиться…» И это не унизительно. В жизни преп. Амвросия Оптинского были случаи, когда он в течение двух-трех дней не давал ответа, а когда вопрошавшие торопили, он отвечал с грустью: «Три дня я молю о тебе Матерь Божию, а Она молчит, как же я могу тебе ответить?»
Если бы каждый из нас с такой бережностью относился к тому, что он говорит!
Давайте посмотрим на историю Церкви — кто были святые? Не только епископы и не только члены духовенства: многие святые были мирянами. Простыми мирянами — и достигли такой духовной высоты и святости, что из них лился свет фаворский, они были убедительны тем, что собой представляли. Есть рассказ из житий египетской пустыни, как пришли трое к одному старцу, двое ставили вопросы, а третий сидел молча. Когда беседа закончилась, старец говорит ему: «А ты что не спросишь?» И тот отвечает: «Мне достаточно смотреть на тебя, авва». К. С. Льюис в одной из радиопередач, которые он вел во время войны, говорил: «Разница между верующим и неверующим та же самая, как между статуей и живым человеком.» Статуя может быть в тысячу раз прекрасней данного человека, но она каменная, она не движется. Молчит. Человек может быть уродливым и ничем не выдающимся, но он полон жизни… И такими мы должны стать.
Записала В.И. Матвеева
Опубликовано: Библиотека журнала «Альфа и Омега»1998. № 1(15).
Приходская газета храма св. бесср. Космы и Дамиана в Шубине
№ 37. 2003. Сент.-окт. С. 13-14. «Светлой памяти митрополита
Антония»