Цикл бесед о вере. Часть 13

Украинский философ Григорий Сковорода сказал в одном из своих писаний, что в жизни замечательно устроено то, что ве­щи нужные несложны, а вещи сложные ненужны. Конечно, такие сло­ва можно развить в карикатуру. Но если принять их с трезво­стью, то можно увидеть в них указание и на то, как можно жить.

Мы очень часто не умудряемся жить, потому что мы жизнь чрезмер­но усложняем. Мы стараемся делать невозможное, проходя мимо возможного. Мы думаем, что, только, то достойно нас, что так ве­лико и так далеко, что мы этого никогда не достигнем. И вот, если применить этот принцип к евангельским заповедям, мы можем найти в Евангелии, в словах Спасителя Христа заповедь, указание чрезвычайно простое на вид, но с которого мы все можем начать. Это заповедь о том, что мы должны любить ближнего как самого себя. Это подразумевает, что мы себя са­мих должны любить.

И вот на этом мне хочется остановиться; потому что если мы не сумеем себя любить, мы не сумеем любить, кого бы то ни было. Жизнь, опыт показывает, что мы можем одарить других только тем доверием, которое мы способны дать себе, той лю­бовью, которую мы можем дать себе и т.д. Мы можем дать только то, что у нас есть. И если у нас нет определенного отношения к себе, мы не можем иметь это отношение к другим. Без уваже­ния к себе мы других не уважаем; без любви к себе – правильно понятой – мы не можем любить других.

Конечно, эту любовь к себе надо понимать. Это не любовь хищного зверя, который считает, что все вокруг него сделано для него, который рассматривает всякого человека как возможную добычу, который все обстоятельства рассматривает только с точ­ки зрения самого себя, своей выгоды, своего удовольствия и т.д.  Любить себя — что-то гораздо большее. Когда кого-нибудь любишь, желаешь ему добра; чем больше любишь, тем большее добро ему же­лаешь. Я говорю о большем добре, а не о большем количестве доб­ра. Мы желаем любимым самого высокого, самого светлого, самого радостного.  Мы не желаем им большее количество тусклой, мелкой радости; мы хотели бы, чтобы они выросли в такую меру, чтобы их радость была великая, чтобы в них была полнота жизни. И вот, с этой точки зрения надо уметь себя любить.

Одна вещь нам очень мешает любить себя; это то, что некото­рые вещи в нас нам противны, нам не нравятся, от некоторых ве­щей нам делается стыдно. Если мы хотим начать себя любить твор­чески, так, чтобы стать действительно человеком, в полном смысле этого слова, осуществить в себе все свои возможности, мы должны принять — хотя бы предварительно — все, что в нас есть; не разбирая, что нам кажется хорошим или привлекатель­ным, а просто все, без остатка. Христос в одной из Своих прит­чей говорит ученикам, которые думали, что надо вырывать зло, чтобы только осталось добро — Он говорит: Нет; на поле остав­ляют плевелы и пшеницу расти вместе пока их нельзя ясно друг от друга различить; иначе, при самом искреннем желании вырвать плевелы, вы вырвете непременно и пшеницу…

Так и в нас. Иногда есть в нас свойства, которые сами по себе ничем не хороши, но которые пока — единственная опора в нашей жизни.

[Есть замечательный рассказ] у Ганди.  Его упрекали в том, что он когда-то подстрекал бедноту [рабочих в порту] к забастовке: это-де не соответствовало дальнейшей его деятельности; и он дал замечательное объяснение. Он говорит: эти люди были трусы, я их научил насилию, чтобы победить трусость; а когда трусость в них была побеждена, тогда я их научил любви, чтобы победить насилие…

Так бывает с каждым из нас. В нас есть свойства, которые нам неприглядны, но которые, может быть, в данное время ничем незаменимы. Человек, который труслив с радостью назовет свою трусость кротостью или смирением. Нельзя дать ему случая этого сделать. И когда у нас есть у самих это поползновение перекраситься, назвать трусость смирением, назвать жадность любовью, надо остановиться и сказать: Нет, не лги! Будь прав­див! Потому что то, чем ты являешься, это настоящий человек; а тот фальшивый образ, который ты стараешься создать о себе — сплошная ложь, такого нет. И поэтому этот несуществующий человек никогда ничем стать не сможет; тогда как тот человек, которым ты являешься, который тебе может быть даже очень не нравится, может измениться к лучшему.

Мы должны относиться к себе как художник относится к ма­териалу: принимать в учет все [свойства этого материала и ставить себе вопрос: что из] этого можно сделать?  Но как художник [должен проявлять] большое понимание своего материала и иметь высокое представление о том, что он хочет из него создать, так и человек, который [подлинно, истинно себя любит]: с одной стороны., не отвергая в себе ничего, принимая трезво, поистине смиренно себя как он есть, он должен одновременно иметь высокое пред­ставление о человеке, о том, чем он должен стать, чем он дол­жен быть.

И, сверх того, — и это чрезвычайно важно — готовность бороть­ся, готовность побеждать, готовность творить ту красоту, кото­рую он задумал или в которую он поверил. Художник, кроме понима­ния своего материала и представления о том, что он хочет сделать, должен еще развить в себе и упорность и любовь к тру­ду и технические способности: это все требует громадной дисцип­лины в художнике, во всяком творце — будь он писатель, живописец, скульптор, — и этого требует от нас жизнь. Без дисциплины мы не можем добиться ничего. Но дисциплина может быть разная. Это может быть [закованность в] какие-то [правила] и это может быть живое творчество, которое требует, чтобы все силы наши были собраны воедино; силой, подви­гом, вдохновеньем, упорным трудом строится человек; и человек должен себя так  любить, так ценить, так уважать свое достоинство человеческое, [чтобы ему казалось,] что нет такой вещи, нет такого усилия, которые не надо приложить для того, чтобы стать достой­ным своего человеческого призванья.

Дополнения, взятые в квадратные скобки, сделаны на основании бумаг Ирины фон Шлиппе.

Опубликовано: «Человек перед Богом». – М.: Медленные книги, 2019