Цикл бесед о вере. Часть 14

Абсолютное условие любви – это открытость; открытость взаим­ная, в идеале, но порой открытость со стороны одного любящего человека, такая, что этой открытости хватает на двоих. Но открытость нам бывает страшна. Открыться — это значит стать уязвимым; открыться — это значит зависеть для своей радости и для своей боли от другого человека. А это сделать можно, только если в нас хватает веры в другого человека.

Вера бывает разная. Бывает простая, детская, чистая, светлая вера — доверие, доверчивость, незнание зла, бесстрашие оттого, что никогда не испытана жестокость, беспощадность, боль, которая нано­сится злостно и намеренно. Такая доверчивость не может быть назва­на зрелой верой, она — начало веры, она открывается в ранние годы, она иногда сохраняется в очень чистых и детских душах; но в ней чего-то не хватает. С одной стороны она открывает человека с боль­шим страданием, но с другой стороны, она не защищает другого чело­века от ошибок, потому что мы несем ответственность за тех людей, которым мы открываемся. С одной стороны они могут нам нанести боль, раны — не говоря о радости, которую они нам приносят.  Но с другой стороны, если мы безответственно отдаемся в их власть, может открыться в них все дурное или не открыться, не оправдаться то свет­лое и большое, что есть в человеке.

Поэтому доверчивости недостаточно; должна быть другая, более зрелая вера. Во-первых, вера в человека, основная, глубинная вера в то, что в каждом человеке есть свет, правда и бесконечные творческие возможности к становлению. И что если ему помочь, если его поддержать, если его вдохновить, тот хаос, который нас часто пу­гает в человеке, может родить звезду, как говорил один из запад­ных, немецких философов. Такая вера, это уверенность в том, что в человеке есть свет, есть правда, и что они могут победить.  И в этой уверенности, в этой вере нет наивности; она вы­растает с опытностью. Опытность, которая зиждется на знании са­мого себя и на знании жизни и людей.

Но на пути к этому мы имеем дело постоянно — и другие в на­шем лице имеют дело — с людьми, которые находятся в стадии станов­ления, т.е. с людьми, в которых свет и тьма борются и борются, иногда жестоко. И когда мы открываемся в акте веры, мы должны заранее открыться и признать свою уязвимость и на нее пойти. Уязвимость не обязательное дурное свойство. Уязвимость бывает горь­кая, тяжелая: уязвленное самолюбие, чувство обиды, чувство унижен­ности тоже принадлежат к этой области уязвимости. Но не о них идет речь в любви, а о способности быть раненым в сердце — и не ответить ни горечью, ни ненавистью, простить, принять потому что ты веришь, что жестокость, измена, непонимание, неправда — вещи преходящие, а что человек пребывает вовеки.

Вот выбрать эту уязвимость очень важно.  И суметь пронести эту готовность верить до конца и любить ценой своей жизни для того, чтобы не только ты, но и другой вырос в полную меру своих возможностей – подвиг. Это нечто великое, это подлинно творчест­во; творчество, потому что из человека, который еще себя не осу­ществил, мы осуществляем человека, мы становимся тем, чем мы можем быть и стать. И мы другому помогаем стать всем тем, чем он способен быть.

В этом есть момент очень серьезной ответственности. Обыкно­венно, говоря об ответственности, мы понимаем это слово как подотчетность: придется мне дать ответ — за свои слова, за свои действия, за свою жизнь. Но не только в этом ответствен­ность. Ответственность заключается также в способности отозвать­ся на человека, ответить ему — любовью, пониманием, верой, надеждой. В этом смысле всякая любовь в себе содержит от­ветственность. Ответственность перед тайной человека, ответст­венность перед его будущим; и опять, эта ответственность, как и всякая другая — гражданская или иная — осуществляется какой-то ценой.

И эта ответственность в любви сочетается тоже с требователь­ностью. Любить расслабляющей любовью, любить такой любовью, кото­рая все допускает и позволяет человеку становиться все мельче и мельче, все более жестоким, все более себялюбивым — не  лю­бовь. Это – измена. Любовь должна быть требовательной. Не в гру­бом смысле, не в том смысле, в котором мы бываем часто действи­тельно требовательны друг ко другу, требуя от других того, чего мы не согласны делать, что для нас кажется слишком трудным, налагая на них бремена, которые мы не способны или не хотим нести. Нет, требовательность в любви, прежде всего, в том, чтобы любимого человека вдохновлять, чтобы его уверить в том, что он бесконечно значителен, и ценен, что в нем есть все, что нужно для того, чтобы вырасти в большую меру человечности.

Для этого тоже нужна вера — неколеблющаяся, с нашей сторо­ны, потому что не всегда это очевидно; бывают моменты, когда блеснет перед нами светозарный образ возможного человека — и потухнет, потому что заглушила жизнь самый высокий порыв; вот тогда наша вера должна быть зрячая, наша надежда — горячая, наша любовь — неколеблемая; тогда мы должны со всей внимательностью, со всей опытностью помочь человеку вырасти, и только если мы так, веруя, с готовностью быть открытыми до последней уязвимости и требуя от другого, чтобы он был всем, чем он способен быть -только тогда, мы имеем право говорить о том, что мы его подлинно, серьезно, творчески любим, не для себя — для него.

Опубликовано: «Человек перед Богом». – М.: Медленные книги, 2019