Цикл бесед о вере. Часть 2

В одном из рассказов немецкого писателя Бертольда Брехта есть приблизительно такой диалог. Спрашивают одного человека: Что вы делаете, когда вы любите кого-нибудь? Я, — отвечает он — проект составляю о нем. — Проект? А что дальше? — А затем я забочусь о том, чтобы проект и человек совпали. А скажите: кто или что должно совпасть с другим — человек с проектом или проект с че­ловеком? — Конечно, — отвечает господин Кернер, — должен совпасть человек  с проектом!

Часто люди думают, что такой подход — это вера в человека, что можно изучить … человека, продумать его, прозреть в нем все его возможности, составить проект и затем заставить человека соответствовать этому проекту. Это ошибка и преступление, которое делают и отдельные люди, в семьях, и общества человеческие и идеологические группировки, как ве­рующих, так и неверующих людей.  В семьях это приобретает иногда трагический аспект. Родители заранее знают, в чем счастье их детей и заставляют их быть счастливыми так, как им кажется надо быть счастливым. Это относится также к мужу и жене; это относится к друзьям: Нет, я знаю, что для тебя полезнее, я знаю, что для тебя лучше, ты увидишь, как все это будет хорошо. И несчастная жертва этой убийственной, удушливой, кромсающей душу и жизнь любви иногда бы готова взмолить­ся: Да перестань ты меня хоть любить — но дай мне свободу!

В человеческих обществах это приобретает часто более тра­гические формы, когда или большинство, или какая-нибудь власт­ная группа накладывает на каждого отдельного человека или на целую другую группировку какую-то свою печать, требует, чтобы все соответствовали данному проекту. Люди, которые это делают, всегда думают, что они верят в человека, что они увидели, каким он может стать великим, значительным, что он в себя не верит, что если бы он в себя поверил по-настоящему, он бы понял и последовал их диктатам. На самом деле такой подход — отрицание всякой веры в человека. Такой подход основывается на том, что после умственного, клинического, холодного анализа че­ловека или ситуации из всех собранных данных складывается об­раз или человека, или общества, или человечества в целом.  И за­тем это несчастное общество или человечество или человека стараются вогнать в этот план. Но при этом забывается, что вера в человека именно тем характеризуется, что мы уверены, что за пределом того, что мы уже познали о человеке, за пре­делом того, что нам видно, что нам постижимо, есть в человеке такие глубины, которые нам непостижимы, тот глубокий, глубинный хаос, о котором когда-то писал Ницше, немецкий философ, го­воря, что кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды.

Так вот, подход господина Кернера, о котором говорит Брехт, именно отрицает самую возможность творческого хаоса, не хаоса в смысле безнадежного беспорядка, а хаоса в смысле неоформленного еще бытия, в смысле клубящихся глубин, из которых постепен­но может вырасти строй и красота, осмысленность.  Настоящая вера в человека берет в расчет именно то, что человек остает­ся тайной для его наблюдателя, тем более для умственного наблю­дателя, потому что подлинное видение человека идет не от ума, а от сердца; только сердце по-настоящему зряче и раскрывает уму такие глубины, которые тот постичь не может. Настоящая вера в человека учитывает возможность этих глубин, потаенных возможно­стей в них, и ожидает, что неожиданное, непостижимое может случиться.

Одно случается почти всегда. Когда мы человеку даем свободу и одновременно дарим ему наше доверие, обогащаем его нашей ве­рей, вдохновляем его этой верой, часто бывает, что в процессе становления самим собой человек отворачивается от того, кто был его вдохновителем и его поддержкой; и не только отворачивается; периодами ему необходимо от него отказаться, он должен строить свою личность, свою самостоятельность, отмежевываясь от сущест­вовавших дотоле отношений. И человек, который идет на то, чтобы вдохновить — будь-то ребенка или взрослого или общество или церковность — вдохновить на творческую веру, должен быть готов к тому, что от него отвернутся. Он должен испытать свою веру в человека именно в этот момент, не усомнившись, не поколе­бавшись, не отвернувшись, а приняв на себя как радостное откры­тие то, что начинает расти самостоятельное бытие, и что этот человек, который дотоле зависел от него, хотя бы от его дове­рия и веры в него, теперь начинает больше от него не зависеть. И если человек, который сначала вдохновил другого, одарив его верой своей, сумеет устоять в вере тогда, когда он стал излишним на время, в этом процессе становления, если он сумеет отказаться от насилия власти, убедительности или даже от мяг­кого, — и такого иногда жестокого! — насилия любви, то он сам станет человеком в полном смысле слова или, во всяком случае, в более полном смысле слова.

И вот получается, что для того, чтобы верить в другого че­ловека, надо верить смело, творчески в самого себя, и что если мы не верим в самих себя, если мы не верим в эти глубины, из которых может вырасти непостижимо великое, то мы не можем также и другого одарить этой свободой, которая ему позволит стать са­мим собой, неожиданным и непостижимым человеком, который сделает новый вклад — не предписанный, а личный, собственный и творческий — в жизнь общества и в судьбу человечества.

Опубликовано: «Человек перед Богом». – М.: Медленные книги, 2019