Между желанием и реальностью: психология повседневности

Дорогие друзья, честные отцы, братья и сестры!

Благодарю организаторов за столь важную тему, которая поднята на этой конференции — тема взаимосвязи нашей веры и нашей жизни во всем многообразии ее повседневности… Хотелось бы посвятить свое выступление различным ярким свидетельствам того, насколько христианство  улучшает, одухотворяет нашу действительность, преображает жизнь, наполняет ее светом и любовью, и таких случаев достаточно. Специфика моей профессии предполагала бы освящение того, что происходит с внутренним миром человека в свете христианства, насколько человеческая душа может преобразиться, открывшись Христу, и стать источником света для других людей.  И это действительно так – могу засвидетельствовать это удивительное изменение, которое происходит с человеком, впустившим в себя Бога. Изменение, проникающее в самую сердцевину человеческого бытия, человеческой сущности. Но сколько приходится преодолеть препятствий на пути к этому чуду! И вот об этих препятствиях мне и хотелось бы сегодня поговорить.

Я давно консультирую людей, ко мне приходят с самыми различными запросами, это и верующие, и воцерковленные, и люди других конфессий, и атеистически настроенные граждане. Иными словами, через меня проходят люди разных возрастов, разного вероисповедания, разного уровня образования и так далее. Однако, суть запросов сводится к некой общей тенденции — люди жалуются на одиночество, тревогу, страх жизни, страх смерти, на слабость веры, на усталость и выгорание, на недостаток смирения и терпения, нехватку любви и к себе и к ближнему. А если копнуть глубже, то ощущается мощное рассогласование между тем, что говорится и тем, что есть на самом деле — рассогласование между желанием и долгом, между альтруизмом и эгоцентризмом, между словом и делом. В целом — между представлениями о жизни и самой жизнью. И этот зазор становится все больше и больше.

Если погрузиться в анализ психологических проблем современности, то с уверенностью можно сказать, что современный человек все меньше справляется со своей жизнью, а вера, которая во все времена вдохновляла человека, помогала ему выстоять, удерживая небо надо головой и землю под ногами,  перестает быть для него  незыблемой опорой. И дело здесь не в вере, а в самом человеке, которому все сложнее быть собой и жить свою жизнь.

Что же происходит с человеком сегодня, когда весь мир к его услугам, когда на каждом шагу ему готовы помочь священники, психологи, когда книжные полки завалены душеспасительной и психологической литературой, а масс-медийное пространство бурлит разнообразными проповедями, обсуждениями, психологическими тренингами, обучающими программами и всевозможным консультированием по любому поводу… Логически рассуждая, такое многообразие помощи существует именно потому, что современный человек остро в ней нуждается. Не будем оценивать  качество и эффективность этой помощи, адекватность ее методов глубине проблемы, которую еще в середине 20 века философы, психологи и социологи обозначали как антропологическую катастрофу.

Попробуем вглядеться в лицо этого современного человека и рассмотреть его черты. Подчеркну – не маску, не фасад, а именно лицо, то есть то, что есть на самом деле, а не то, чем человек защищается, за что прячется, чем кажется…

Лицо это довольно грустное и пессимистическое. Скука, уныние, усталость, бессилие, взаимная отчужденность, одиночество, безысходность пробиваются сквозь маску внешнего благополучия, социальной успешности, интеллектуального снобизма. Общий диагноз человеку конца двадцатого века дал профессор Братусь – психически здоров, личностно болен. Но сейчас я бы и первую часть поставила под вопрос. К примеру, двадцать лет назад в психологической литературе почти не фигурировало словосочетание «паническая атака», сейчас чуть ли не каждый третий знает что это такое. Уровень тревоги, уровень невротизации катастрофически растет. Кабинеты психологов переполнены не только зрелыми и усталыми людьми, которые, как правило, приходят жаловаться на близких.  Молодые люди тоже все чаще и чаще обращаются за помощью, и дело вовсе не в моде. Я могу засвидетельствовать, что запросы молодых пронзительнее и трагичнее, они, в отличие от зрелых клиентов сразу берут «быка за рога» и не прячутся за внешние, поверхностные проблемы. Они говорят о потере смысла жизни, о внутренней пустоте, об одиночестве, о недоверии, о том, что не хотят жить во лжи. Они устали казаться, им хочется быть… Но, увы, одного желания не достаточно. Более того, в начале работы становится очевидным, насколько эти умные, образованные, ищущие люди не чувствуют своих истинных желаний и потребностей, не осознают своих собственных проблем, стоящих на пути к их активной, творческой и духовной жизни.  Резонно было бы предположить, что речь идет о людях, не верующих в Бога, но, к сожалению, это не так. Как правило, с такими запросами приходят люди верующие,  воцерковленные, и к вышеизложенным запросам прибавляется еще и кризис веры, потребность в истинной глубокой вере, в вере на той самой глубине, о которой часто говорил Владыка Антоний Сурожский и невозможность к ней пробиться. В чем же дело? Почему осознанного желания, волевого усилия, молитвенного обращения не достаточно для преодоления той пропасти, которая лежит между человеком внешним и человеком внутренним?

Дело в том, что размер этой пропасти стал слишком велик. А если учесть что пропасть имеет не только горизонтальный разрыв, но и глубинный провал, то проблема обретает иные масштабы.

Как правило, формы помощи адресованы к той  части человека, которая видна, находится на поверхности, а не к той, которая погребена на дне этой пропасти, лишена света и свободы. Но именно она, эта глубинная часть, этот центр человеческой души, человеческой личности несет в себе подлинную энергию жизни, способен к настоящей глубокой вере. Именно к этой глубинной личности призывал нас идти Владыка Антоний. Ее он и называл «личностью» в противовес «индивиду», — поверхностной внешней части, обращенной к материальному миру. Но путь в глубину, которая может открыться внутри нас оказывается для многих очень болезненным и тяжелым, и человек предпочитает жить на поверхности, соглашаясь с этим разрывом, со своей усеченностью, надеясь, что рано или поздно, как-то, само собой все наладится. Но, увы, само собой ничего не происходит. И человек, выбравший такую стратегию по меткому выражению Бердяева «выветривается», превращается в социально приемлемую адаптивную функцию, привычно анестезирующую ту внутреннюю боль, которую вызывает ампутация личности, разрыв с ней. Такой человек легко расстается с ответственностью за себя и свою жизнь, делегируя ее кому-то другому. Он панически боится свободы, поскольку свобода связана с неопределенностью и требует внутреннего риска, той самой ответственности за последствия и не дает никаких гарантий. Такой человек предпочитает инфантильный способ существования, хотя внешне это может быть и не очевидно. Эти люди могут быть вполне социальными, однако их социальная адаптивность не связана со зрелостью, а связана с присоединением к социальным нормам, с растворением в среде. Вера такого человека в основном проявляется в ритуалах, обрядовости, строгом соблюдении правил, или, напротив, в интеллектуальным поиске, эксперименте, но в любом случае, она не глубока и не может быть его настоящей духовной опорой. Тем не менее, в сознании этого человека все равно присутствует некий образ, идеал того, к чему он хотел бы стремиться – некий идеальный образ своей личности, того, кем бы ему хотелось быть. Однако, подчеркну, этот идеал находится в его сознании, но не в его сердце, он не связан с той глубиной, которая лежит за пределами его ума.

Иными словами,  в лице современного человека мы имеем некую разрозненную структуру, в которой одно не связано с другим. Напомню мысль Феофана Затворника: если в человеке рассогласованы части его личности, то эта личность слепа и бессильна! Но что же это за рассогласование? Представим некую картинку: в центре наш бедный индивид, встроенный в горизонтальную плоскость со всем многообразием социальных и психологических игр, правил и требований. Он осознает себя и эту плоскость своего пребывания как  реальную жизнь.  Вверху в надсознательном пространстве сияет некий совершенный идеал, исполненный высокими добродетелями, тот самый образ личности, до которого  так хочет дотянуться наш индивид, и который надеется когда-нибудь обрести. А внизу, в глубине, сокрытой от его рационального ума, в его бессознательном живет та часть личности, в которой плещется подлинная жизнь, трагическая и прекрасная, в ней есть и счастье и страдание, и боль и радость, и любовь и жертвенность, и надежда и отчаяние. Именно эта глубинная часть личности  способна к трансценденции, устремлена к смыслу, связана с интуицией,  в ней звучит голос совести. Именно о ней говорил философ Бердяев как о духовно-религиозной инстанции, как о Божьей идее и Божьем замысле о нас. К обретению этой глубинной части нас все время призывал Владыка Антоний.

Очевидно, что условием душевного, личностного и духовного здоровья является гармонизация и объединение вышеперечисленных уровней. Однако, раз уж мы использовали слово «здоровье», вспомним, что настоящий врач всегда пытается вникнуть в историю болезни. Он ищет ту точку, где произошел сбой, он пытается понять какие факторы повлияли и привели к хроническим нарушениям. И только, когда общая картина становится более понятной, тогда и выбирается адекватное лечение, направленное не на следствия, а на причины, приведшие к болезни. Поступим так и мы – рассмотрим «историю болезни» происходящего расщепления в двух аспектах:  в долгосрочном, а именно в рамках истории, опираясь на культурно-исторический подход; и в короткосрочном, то есть в рамках индивидуальной жизни. Начнем с конечного тезиса – на формирование самосознания современного человека, и современного общества оказывает огромное влияние процесс десакрализации, который длится не одно столетие и последствия этого процесса влияют не только на факт религиозности, но и в целом на психику человека. Попробуем аргументировать этот тезис. Фактически все серьезные исследования, направленные на изучение жизни людей  прошлого, открывают перед нами удивительную картину. Наши предки, которых с полным основанием можно назвать «homo religiosus», жили в пространстве двух миров, главным из которых был мир невидимый, мир духовный. Видимый мир не просто подчинялся духовным законам, он становился реальным лишь в той степени, в которой в нем присутствовала духовная реальность, одухотворяющая, наполняющая, освещающая его подлинным смыслом. Земная жизнь являлась лишь частью жизни вечной, а факт физического рождения означал лишь начало рождения духовного. Сам человек и все его действия имели сакральный смысл и осуществлялись в свете вечности. Такая мистическая сопричастность бытию, разомкнутость в духовные сферы парадоксальным образом позволяла сохранить дар душевной целостности перед лицом испытаний и трудностей жизни, которая по меткому выражению Н. Бердяева, была «органически религиозной». В этой психической целостности процесс интеллектуального освоения окружающего мира не противоречил интуитивному восприятию жизни, еще не было расщепления на субъект и объект,  и каждый акт жизни представлял единство «бытия для себя» и «бытия в целом». Именно  такой способ существования  человека прошлого выдающийся философ и теолог Фридрих Шлеермахер называл «первичным единством сознания».

Постепенное развитие истории человечества, все большее погружение  человека в насущные, «мирские» проблемы  формировало новые религиозные тенденции. Религиозный опыт становился более конкретным, все более тесно связанным  с материальными заботами жизни. Трепет и благоговение перед тайной бытия заглушались актуальными потребностями. Человек все глубже погружался во власть материи,  отдаляясь от духовного измерения. Горизонталь постепенно отвоевывала пространство, поглощая, подчиняя себе вертикаль. Разрыв между внешним и внутренним, между материальным и духовным становился все больше, а выбор все сложнее. Сквозь изначальную матрицу религиозного бытия начала прорастать матрица безрелигиозного существования. Человекобожеский индивидуализм Возрождения; открытая Коперником гелиоцентрическая картина мира, погрузившая человека в бесконечный и равнодушный космос; просвещенческий гимн рациональному уму, занявшему место Бога; философские концепции, в которых Бог выводился за скобки бытия или вовсе превращался в идею. Все эти многочисленные победы разума и прогресса, невероятно преобразившие внешнюю сторону нашей жизни, оказали совершенно противоположное воздействие на внутреннюю часть нашей души. Перед победившей материей, перед лицом материального мира, ставшего определяющим, а для многих и единственным миром, сам человек раздвоился, раскололся на внешнюю, рациональную часть, повернутую к горизонтали, и на иррациональную, мистическую, религиозную часть, которая оказалась в диссонансе с прагматикой внешней реальности. И потому эта часть была вытеснена в бессознательное. Такой раскол, такое расщепление было бы слишком примитивно трактовать как расщепление психологическое или невротическое.  В данном случае стоило бы говорить о расщеплении духовном – то есть об устойчивом глубинном изменении отношения и восприятия человеком  сакральной реальности в целом. В отличие от психологического схизиса, дезинтеграции сознательных и бессознательных структур, вызванных вытеснением из сферы осознанности болезненных травмирующих переживаний, духовное расщепление тоньше и глубже. Оно лишает человека связи с онтологической бытийной глубиной, с его интуитивной природой, которая в свою очередь связана с личностной сферой, с экзистенциальными смысловыми опорами.

Без преодоления этого расщепления человек обречен с одной стороны — на интеллектуальную религиозность. Вера, Бог могут присутствовать в жизни такого человека, но в основном как идеи или как прекрасные образы, парящие над насущной жизнью, которая живет по своим правилам. С другой стороны,  человек будет проваливаться в иррациональные ямы, типа фанатизма, нетерпимости, суеверий и прочее.

Преодоление духовного расщепления преображает оба уровня – рациональный ум возвращает утраченную силу индивидуального Логоса, а иррациональная часть открывает человеку доступ к той потерянной глубине, в которой по мнению Франкла находятся главные экзистенциалы нашей жизни, такие как свобода, ответственность, совесть, вера, любовь. Гармонизация этих уровней  качественно влияет на ощущение Божественного, на присутствие Бога.  Бог перестает быть прекрасной идеей в нашей голове или  иррациональной давлеющей инстанцией. Он становится живым, реальным и любящим.

И сам человек получает доступ к подлинному личностному бытию. И речь здесь не  о преодолении невротической расщепленности, которая позволяет человеку просто обрести свою душевную целостность перед лицом самого себя, в рамках своей отдельно взятой индивидуальной жизни. Речь как раз о том, как стать и быть собой перед лицом человечества, истории, перед лицом вечности, перед лицом Бога, как обрести смысл, неуничтожимый фактом смерти!

Однако, усилия по преодолению духовного разрыва требуют определенного уровня зрелости, осознанности. Человеку предстоит удерживать внутреннюю духовную антиномию – с одной стороны быть открытым, уязвимым, незащищенным как ребенок (вспомним: Будьте как дети…!); с другой стороны – нести весь груз взрослой жизни со всеми ее вызовами. И тут мы подходим ко второму типу расщепления – расщеплению душевному или психологическому. Это, собственно, та область, которой  занимается психология. Хотелось бы, конечно, этой теме уделить больше внимания, тем более, что это на прямую касается моей работы как практического психолога. Однако, формат доклада ограничен и мы не будем погружаться в описания ярких и живых примеров того, насколько современный человек плохо осознает себя, насколько осознаваемые желания, потребности и цели не соответствуют тому, что он на самом деле хочет и в чем на самом деле нуждается. И здесь мы подходим к теме невротической расщепленности, корни которой лежат именно в детстве. Именно в период формирования человека возникает первичный опыт расщепления, когда ребенок вытесняет в бессознательное то, что причиняет ему боль. Его психика ищет и находит компенсаторные способы защиты, в следствие которых человек защищается от реального положения дел, создавая себе некую более оптимистичную и жизнеутверждающую картину. Под эту картину улучшенной реальности он изменяет и самого себя, в результате теряя контакт как к реальностью, так и с самим собой. И пока этот первичный разрыв не осознан и не исцелен, крайне трудно пробиться к личности человека. Именно с этим, на мой взгляд, и связана высокая эффективность психологической работы, которая ориентирована не только на актуальное состояние человека, но и на устранение корневой причины, лежащей в основе невротического расщепления. Когда мне приходится работать со священнослужителями, с монашествующими, то фактически вся работа посвящена исцелению душевной травмы, повлекшей за собой психологическое расщепление. И когда проблема этого уровня решается, то все, что человек накопил в духовном плане может развернуться в полноте. Будто бы с духовной дороги, по которой человек  идет, убрали психологический камень, огромный валун, который мешал движению. Недавно одна глубоко верующая женщина, моя пациентка, с которой мы работали над ее тяжелейшей детской травмой, сказала мне: «Моя душа, освобожденная от боли, оказывается может ярче и сильнее чувствовать Бога. Такой близости Его присутствия я не испытывала раньше, хотя умом знала, что Он всегда рядом!».  К сожалению, время ограничено и мы не можем более подробно останавливаться на этой огромной крайне интересной теме – теме обретения душевной целостности. Напомню главный посыл, содержащийся в моем сообщении – путь к самому себе и подлинной встрече с Богом, глобально и необратимо изменяющей жизнь человека, от повседневности до вершинных моментов судьбы, лежит через преодоление раскола внутренней целостности личности. И этот раскол, повторюсь, имеет два уровня – душевный и духовный. В обретении духовной целостности нам помогает наша церковная жизнь и все богатство церковной традиции. Обретение же душевной целостности подразумевает психологическую помощь. Однако, здесь стоит сделать уточнение – психологические  практики, не имеющие под собой духовных оснований, не опирающиеся на христианскую антропологию, будут ориентированы на восстановление психологической целостности ради нее самой. Тогда как христианская психология призвана помочь человеку преодолеть душевное расщепление  ради иной цели – ради выхода на духовный уровень, ради решения духовных задач, и в этом плане является помощником и соработником Церкви. Учитывая то состояние человека, о котором говорилось в самом начале доклада, надо понимать, что сейчас именно синергия церковного окормления и психологической помощи действительно может эффективно помочь человеку стать в полном смысле слова человеком духовным. И у такого человека будет достаточно сил, творчества, терпения, любви и веры свидетельствовать о Боге и нести свет Христов в каждое мгновение нашей повседневной жизни.  Спасибо за внимание!