Интервью по случаю 80-тилетия митрополита Антония
Отец Сергий Гаккель: Владыко, ты как-то в разговоре со мной сказал, что как только тебе, возможно, будет, ты охотно бы уехал в монастырь. Остались ли у тебя такие чувства?
Да, у меня чувство осталось, хотя надежды все меньше и меньше. Я мечтал о монастыре, ещё, когда был юношей. Помню, когда я только-только поступил на медицинский факультет, отец мне говорил: “Как замечательно быть христианским врачом!” — и я с болью ему ответил: “Это, может быть, замечательно, но я предпочел бы быть последним послушником в самом захудалом монастыре”. Я не могу сказать, что я это выполнил. С тех пор прошло столько лет, 60 с небольшим лет, но чувство осталось, что очень хотелось бы кончить жизнь одиноко в монастыре; не столько ради того, чтобы участвовать в больших и длительных богослужениях, а для того чтобы иметь келью и иметь долгие периоды молчания и одиночества.
Но ты говоришь, что теперь все меньше и меньше это становится возможностью. Что это значит?
Это значит, что, вероятнее всего, я останусь здесь, пока только есть силы участвовать в жизни епархии. А потом обременять монастырь человеком, который уже настолько дряхлый и ни на что не годный, в общем, совестно. Когда действительно я не смогу творчески работать и вести епархию, я попрошусь на покой; и если мне разрешат уйти на покой, я попрошу разрешения остаться в епархии и помогать тому из моих теперешних викариев, который займет мое место. Потому что за 45 лет жизни на этом приходе и в этой епархии, которая рождалась при мне — не моими трудами, но при мне — я, конечно, знаю ее в такой мере, в какой другие ее, может быть, и не знают.
И это не будет им мешать, тебе кажется?
Не, не думаю; я ведь вмешиваться не люблю. Ты по себе знаешь, как я мало вмешиваюсь в твою приходскую жизнь.
Как ты оцениваешь эту свою деятельность, нашу соборную деятельность этого 45-летия, о котором идет речь?
Я думаю, что за эти 45 лет произошло колоссально много. Когда я приехал сюда, в Лондон, меня поразило, что в церкви были бабушки и внуки моложе того возраста, когда ребенок может сказать маме, папе, бабушке или кому угодно: “Не пойду в церковь!”; а промежуточного поколения почти не было. И я тогда подумал: это потому что никогда ничего не делалось на английском языке… Ведь для детей, которые родились от смешанных браков в Англии, русский язык, конечно, чужой, он не язык молитвы, не язык мысли, разговора. И я тогда начал, во-первых, сам учить английский язык. Но что замечательно было: мы ввели английский язык в богослужение не по настоянию англичан, а по решению русских, что англичане имеют право на свой язык. Русская группа, которая была уже пожилая (это поколение моей матери, даже не мое поколение) почувствовала: мы здесь для того чтобы принести в Англию православную веру, и если кто ее просит, мы должны открыться и ее дать… Это не всегда легко делалось. Помню, когда я взял на себя этот храм, мне звонила одна наша очень почтенная прихожанка и говорила: “Отец Антоний, я всегда знала, что вы сумасшедший, но не в такой мере! Что наша группа в двести стареющих русских может сделать с этим храмом? Мы будем вымирать, а что будет с храмом?” Я ответил: “Нет, мы его берем на себя ради того, чтобы этот храм стоял и стал прибежищем для всех, кому нужно православие”.
***
Далее в передаче позвучали следующие материалы:
Сурожская епархия только что отметила в Лондоне 80-летие правящего архиерея, митрополита Сурожского Антония. Поздравительное слово и вручение подарка — Евангелия в драгоценном окладе — епархия поручила отцу Сергию Гаккелю. Отец Сергий начал свою речь, напомнив Владыке, как в 1953 году, на коронации ныне здравствующей королевы Великобритании Елизаветы II, Владыка был свидетелем подношения ей Священного Писания, которое сопровождалось следующими словами: “Мы преподносим Вам книгу сию, самую великую ценность, которой наш мир обладает: в этой книге Премудрость, эта книга — закон Царский, в ней Словеса живые Бога”.
Далее отец Сергий сказал:
Сегодня, конечно, совершается не коронация, однако наша епархия хотела бы венчать, по крайней мере, первые 80 лет твоей жизни, Владыко, более половины которых, ты провел, служа нам, по-своему произнося слова, сказанные при коронации. И вот теперь мы преподносим тебе эту книгу, самую великую ценность, которой мир обладает. Мы — это значит: каждый из нас, весь народ Божий, “лаос”, мужчины и женщины, священнослужители и те, которые облечены царственным священством, все, все мы без исключения. А книга эта является отражением нашей общей жизни, ибо она коренится в благой вести о нашем спасении во Христе. Причем она выражает это не только содержанием, но и внешностью своей. Ты видишь, что переплет ее выполнен в древнерусском стиле, у нее металлический оклад, украшенный иконами. Но как только ты откроешь ее, ты обретешь в ней чисто английский текст. Тем самым она имеет прямое отношение к окружающей нас здесь англоязычной действительности, как и должно быть во всем, что касается нашей церковной жизни в целом. Этому ты нас учил с самого начала твоего служения. Эта книга действительно содержит святую Премудрость, как мы и утверждаем при возгласе: Премудрость! Когда же ты приложишься к этой Премудрости, как и сейчас, ты признаешь ее лобзанием своим, и тогда же, как и теперь, мы со своей стороны признаем тебя как первого глашатая этой Премудрости среди нас. Из этого ты и черпаешь свой архиерейский авторитет, и твое определение Владыки, “деспота”. Поэтому мы и приветствуем тебя: Ис полла эти деспота!
Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, постоянный член Священного Синода:
С Владыкой Антонием я познакомился ровно 34 года тому назад при очень для меня впечатляющих и трогательных обстоятельствах. Это была моя первая поездка, в сане иеромонаха, в Лозанну, на экуменическую Ассамблею европейской молодежи. Когда я ехал в Швейцарию, я узнал, что там есть Владыка Антоний Бартошевич, принадлежащий в Русской Зарубежной Церкви и несколько нетерпимо относящийся к представителям Московской Патриархии. И вот в фойе дворца, где было заседание, я увидел епископа, который направился ко мне и с открытым взором представился: Я — епископ Антоний… Это был нынешний наш митрополит Антоний, с которым я с тех пор встречался много раз как за границей, так и на Родине.
Суммируя свои впечатления об этом иерархе, мне хотелось бы сказать, что его отличает миссионерский дух, широта взглядов, прямота и открытость при общении, но особенно любовь: любовь к людям, любовь к России, любовь к родной Церкви. Когда человек отмечает юбилей, обычно говорят о каких-то особых его заслугах. Думаю, самое главное, что является великим делом Владыки Антония, это ознакомление со святым Православием Запада, инославных, и создание поместной православной Церкви в Англии. Это действительно так. Она сейчас не оформлена как Поместная; она является одной из епархий Московского Патриархата, но на территории Великобритании не один десяток национальных приходов. Я думаю, что через это он войдет в историю как православный миссионер.
Александр Кырлежев, религиозный публицист:
Первая черта, которая имела большое значение для многих людей, пришедших к Церкви еще в советское время, это абсолютная неархаичность его как проповедника, как человека, который говорит от лица Церкви. В советское время, когда Церковь существовала именно как какой-то “остаток древности”, дореволюционной древности, тексты Владыки Антония, его проповеди, выступления в Москве являли какой-то совсем другой образ Церкви и христианства. Именно это привлекало и в Церковь, и к нему больше количество людей, прежде всего, конечно, интеллигенции, которые, услышав его, сделали вывод для себя: можно быть христианином, церковным человеком даже в двадцатом веке. В советское время это было очень важно. После этого они уже стали как бы более глубоко входить в церковную традицию.
Вторая важная черта — это совершенно другой образ епископа, который возникает при общении с Владыкой Антонием, при его чтении: епископа в каком-то древнем смысле слова, который совершенно доступен, понятен людям и постоянно непосредственно обращается к людям и готов с ними вступать в личные отношения.