Исповедь

Ведущий группы — Игумен Петр (Мещеринов) 

            Реплика из зала: Люди идут к священнику с тем, что вы называете «дисциплинарной исповедью», но плохо то, что священники, которые их учат, считают, что такая исповедь — нормальная, и у меня впечатление, что многие даже не представляют, что бывает и нечто иное. Я достаточно давно пришла в Церковь — больше двадцати лет назад, и тоже мучительно начинала с дисциплинарной исповеди. Один прихожанин сказал, что когда ему вовсе нечего сказать, у него есть дежурные грехи: невнимание к родителям и т. п. Дежурные грехи! И с этим человек идет к исповеди раз за разом, а причащается каждую неделю. И я, среди прочих, это четко выполняла: каждую неделю я подходила к священнику. Замечательно было наблюдать за моей двенадцатилетней внучкой, которая, придя к вере, все, что она вычитывала и слышала от батюшки, исполняла. Она открывала книги Брянчанинова, и у нее был такой список из грехов, который мне никогда не удавался, несмотря на присущую мне добросовестность. Но с течением времени я пришла к следующему: я стараюсь быть в храме каждую неделю, так часто исповедоваться нельзя, и я этого не делаю. Я теперь уже никогда не иду на исповедь с дежурными грехами, я не иду со списками Игнатия Брянчанинова. Я иду к исповеди тогда, когда у меня от ужаса, что я сделала, глаза на затылке, и мне нужна помощь Церкви, чтобы из этой ситуации выйти. И это бывает редко. И я к исповеди хожу крайне редко.

            Игумен Петр (Мещеринов): А можно спросить: сколько лет понадобилось для вашей духовной эволюции?

            Реплика из зала: Очень много, я думаю, что окончательно это произошло недавно…

            Игумен Петр (Мещеринов): Лет двадцать понадобилось, да?

            Реплика из зала: Нет, больше.

            Вопрос из зала: Скажите, вы не благодарны за ту дисциплинарную школу списочных грехов, которую вы вначале прошли?

            Реплика из зала: Нет, не благодарна. Для меня это лицемерие.

            Игумен Петр (Мещеринов): Ваше свидетельство очень важно, спасибо. А я, знаете, хотел спросить Джованну Парравичини. Джованна, расскажите опыт исповеди мирян в Католической Церкви на сегодняшний момент, то, что вы знаете. Для сравнения. Я думаю, это всем будет интересно: какова связь между исповедью и участием в мессе, как часто исповедуются люди, и что от них требуется на исповеди?

            Джованна Парравичини: После II Ватиканского Собора исчезла та же самая связь, которая была между исповедью и причастием, потому что тогда было тоже нужно исповедоваться, потом причащаться. А сейчас исповедоваться надо по крайней мере один раз в год и, конечно, каждый раз, когда у тебя есть тяжелые грехи, но обычная практика у мирян такая: исповедоваться раз в месяц, если человек посещает еженедельно богослужения и причащается еженедельно. С одной стороны, это, мне кажется, какие-то постоянные отношения с Богом: постоянно возвращаться к Богу и в прощении грехов. С другой стороны, это как-то не обязательно связано с Евхаристией. Отец Романо Скалфи, который является моим духовником уже много лет, рассказывал: приходит, допустим, мужчина, который уже десять лет не исповедовался, и говорит: «Вообще-то я не исповедовался десять лет, но у меня вообще нет грехов». Потом отец Роман начинает уже пытать его на месте: «А это, это, это…» «А, нет, нет, нет…». Церковь именно через Таинства тебе помогает понять себя, а то можно потерять самоориентир, понимание того, что является или не является грехом.

            Игумен Петр (Мещеринов): Спасибо, очень интересно.

            Реплика из зала: Мне кажется, проблема сейчас состоит в том, что нам всем не хватает любви. Любви, в первую очередь, к самим себе. А если человек не любит себя, то он не может любить и видеть всех окружающих людей. Психотерапевт у нас выступала, и как раз все задачи психотерапии именно в том, чтобы человек любил себя и излучал любовь ко всем и понимание. Каждый человек должен, наверное, как-то сам перед собой исповедоваться.

            Реплика из зала: Так это уж толстовство получится.

            Игумен Петр (Мещеринов): Нет, как раз Джованна подчеркнула, что регулярное участие в исповеди важно для церковной жизни. Оно не связано с причастием, но все же человек как-то должен за собой следить сам.

            Вопрос из зала: Следить сам, естественно, но и уважать других. А если человек сам себя не уважает, не любит, то как он может вокруг кого-то видеть?    

            Игумен Петр (Мещеринов): Нужно дать человеку понятие о любви, об уважении, а если ему негде их взять? Откуда он его вытащит, из самого себя? Вот в этом и загвоздка. Если говорить о каком-то общественном действии Церкви, я считаю, что акцент должен быть именно на это поставлен — сюда должно быть направлено это острие. Ведь, собственно говоря, прошедшие годы нашей истории показали, что есть какие-то объективные вещи в состоянии народа: скажем то, что народ освободился от рабства только в конце ХIХ века. Рабство переросло в холопство, которое никуда не делось. Затем, в тридцатые годы, был уничтожен генофонд почти всей нашей страны. И, наконец, общая непросвещенность нашего народа — это вещь объективная. И вот с этим мы вошли в девяностые годы, когда Бог позволил нам как-то более или менее свободно строить свою жизнь — вот мы и построили.

Откуда взять людям понятие о не-рабстве? Откуда людям взять просвещение? Есть только одна сила в обществе, которая могла бы и, соответственно, должна этим заниматься, — это Церковь. Церковь не увидела это. Я здесь не хочу кого-то винить или ругать — это совершенно непродуктивно, просто сложилось все так, что Церковь не осознала это как свою задачу — именно воспитание людей в том, чтобы они смогли себя уважать. Скажите об этом где-нибудь в церковном обществе — вас просто не поймут, скажут: «Это прелесть, у нас другие задачи». Понимаете? То есть это упущено, а лакуна остается, время идет вперед, поколения воспроизводятся в том же духе.

            Вопрос из зала: После исповеди я у батюшки спрашиваю: может ли он дать мне благословение на занятие тем, что мне помогает? Меня не Церковь на путь истинный вывела, в моем понимании, а эзотерика. А батюшка говорит: «Ты о чем говоришь, разве это можно? Это же полностью запрещено». Я отвечаю: «Почему это может быть запрещено, когда это вытащило меня и очень многих моих друзей из очень глубокой ямы наверх?»

            Игумен Петр (Мещеринов): А втащило куда?

Реплика из зала: Втащило в нормальную жизнь.

            Игумен Петр (Мещеринов): Ну что ж, за вас можно только порадоваться. Но батюшка вам совершенно правильно сказал, потому что христианская Церковь обладает определенным вероучением, определенными взглядами на жизнь, которые с оккультизмом и с эзотерикой несовместимы. Просто вы должны, как свободный человек, сами выбрать, что вам подходит, что вам лучше. Не мешать в одно, не путать — здесь батюшка прав: или туда, или сюда.

Вопрос из зала: Эзотерика — это психология?

            Игумен Петр (Мещеринов): Нет, конечно.  Эзотерика — это оккультные, магические религиозные практики.

            Реплика из зала: Если бы общество учили с детства, то общество у нас совершенно на другом уровне находилось бы в чувственности, в любви и взаимопонимании.

            Игумен Петр (Мещеринов): Чему учили: что эзотерика — это магия и бесовские религиозные практики?

            Вопрос из зала: А в чем бесовские?

            Игумен Петр (Мещеринов): Тут уже нужно читать курс лекций. Я вам советую почитать отца Андрея Кураева. Хорошие книжки он по этому поводу написал в начале девяностых годов — двухтомник «Сатанизм для интеллигенции». У него еще есть «Оккультизм в православии». Просто мы сейчас не можем, в силу формата нашей группы, эту тему разбирать.

            Реплика из зала: А у Александра Меня есть такая книга «Магизм и единобожие».

            Игумен Петр (Мещеринов): У отца Александра Меня это религиоведческий труд, это здесь ни при чем.

            Вопрос из зала: Данная дискуссия всё-таки про исповедь. И вот вопрос: все же исповедь у нас превратилась уже в практику исповедания помыслов?

            Игумен Петр (Мещеринов): И замыслов.

            Реплика из зала: Практика исповедания помыслов — это практика преимущественно монашеская. В одном из недавних интервью, которое я брала, мой собеседник, владыка Панкратий Троицкий, сказал, что вообще-то для мирян эта практика не полезна. А теперь два слова о своем опыте. Я знаю, что для мирян эта практика не полезна. Могу, без ложной скромности, сказать, что в Церкви я всю жизнь — в пять лет меня крестили, и хотя бы раз в год исповедуюсь и причащаюсь. Года с 1995–96 мы стали ходить в храм хотя бы раз в три недели и в пост причащаться. Соответственно, практика исповеди наработалась. С того самого времени сложилось представление, что перед причастием обязательно надо исповедоваться. Еще месяц назад я доказывала: что, собственно, такого особенного — мы действительно совершаем грехи. И меня они действительно мучают, даже если я их искренне исповедую, от этого ничего не меняется.

            Вопрос из зала: А разве вы не просите Бога помочь вам?

            Реплика из зала: Я прошу Бога помочь, и, безусловно, покаяние в этот момент совершается. Вся загвоздка заключается в том, что Таинство покаяния превращается в некий дежурный ритуал.

            Вопрос из зала: Лично для вас он превращается в дежурный ритуал?

            Реплика из зала: Получается, да, потому что я не расту.

            Игумен Петр (Мещеринов): А что значит «расти»?

            Реплика из зала: Попробуйте для себя понять: почему это так?

            Реплика из зала: У меня в данном случае вопрос не личностный.

            Игумен Петр (Мещеринов): Несмотря на то, что я сказал во время доклада, я считаю, что человек должен исповедоваться тогда, когда побуждает его к этому его совесть. Вот и все. А каждый уже определяет свою меру сам: если человека мучают помыслы, он должен идти их исповедовать. Лучше всего, когда и здесь наблюдается замечательная двусторонность: когда есть священник, духовник, батюшка, который вас знает, понимает и принимает, хотя и с усталостью, но тем не менее. В городах это возможно.

            Вопрос из зала: Как быть, чтобы исповедь не превращалась еще в один бесплатный сеанс психотерапии. Я пробовала разграничить, потом поняла, что разграничить это я не могу, потому что если я прихожу ко Христу, то прихожу со своей болью, я могу прийти со списком всех проступков иногда с самообвинением, иногда нет. Если я перед Христом, то перед Христом я хочу быть цельной. Но для меня до сих пор этот вопрос еще открыт: как найти эту грань? Если действительно наши грехи — это то, что отделяет нас от Бога, то я по своей жизни могу совершенно точно сказать: когда я в более или менее хорошей форме, в более устойчивом духовном состоянии, я четче начинаю видеть свои грехи. Когда я в плохом духовном состоянии, я их не вижу. Один и тот же проступок, одна и та же мысль, одно и то же чувство один раз я переживаю как сильный грех, а в другом состоянии я его вообще не замечаю. Получается так и для других людей: для одного человека один и тот же поступок может быть грехом, а для другого человека это может не быть грехом. Потому что я не знаю, что у того, другого, человека в душе. И каждая ситуация индивидуальная — только ты один на один с Богом и со своей совестью.

            Игумен Петр (Мещеринов): Спасибо. Во-первых, действительно, все люди разные. Есть грехи объективные — если человек не знает, он может прочесть в Священном Писании о тех грехах, которые привыкли называть «смертными», потому что они более или менее одинаково действуют. А что касается повседневной нашей жизни, то здесь нужно различать вот какие вещи, которые часто путают. Есть в человеке его личные грехи, которые он делает словом, делом, помышлением и т.д. Совесть дана нам для того, чтобы это все чувствовать и очищать эти грехи покаянием, и если возвращаться к Феофану Затворнику, если этого недостаточно, этого внутреннего движения своей совести, выносить это на исповедь. А есть просто греховное повреждение человеческой природы, которое вы называете «более устойчивое духовное состояние». Вы начинаете больше видеть свои грехи – ведь духовная наша жизнь не сводится к тому, чтобы видеть грехи. В Евангелии мы нигде не найдем какого-то особенного акцента на этом.  Христианская жизнь сводится к жизни во Христе. «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы, любви и целомудрия», — говорит апостол Павел. И видеть грехи — это одно из явлений духовной жизни.

Вся система церковной жизни складывается так: увидеть грехи, покаяться и каяться в них все время, и воздерживаться от них, а то попадешь в ад. Это может быть и без Христа, Христос здесь совершенно не при чем. Твои грехи, ты при помощи ритуала или каких-то практик от них избавляешься, воздерживаешься, и все, — Христос побоку.

На самом деле христианская жизнь ставит в центр Иисуса Христа, и в свете этого мы видим двоякие вещи: мы видим, что сделанный нами грех, сознательный или нет, большой или малый, так или иначе нас отделяет от Бога. Тут мы уже хватаемся за любые средства — за исповедь, за слова Господа: «постом и молитвою этот род исходит», если какие-то серьезные искушения, и это решается в свете именно благодати  Божьей, которая приходит в нашу душу и не может не приходить. А если не приходит, то нужно задуматься, а что вообще в христианстве делать. Человек начинает видеть общее повреждение человеческой природы — это иная вещь, чем копаться в своих грехах, потому что видение повреждения человеческой природы — это самое важное и главное средство, которое помогает человеку избавиться от осуждения. Очень многие тяготятся этим грехом, осуждая других людей. А когда человек увидит (именно в свете благодати Божьей, здесь одно без другого не может быть), что и он сам человек немощный и грешный, а Бог его все равно любит и уважает, и ведет по жизни, как мать дитя, лелеет и холит, тогда человек уже не сможет не относиться так и к другим людям. Когда человек видит, что все люди перед Богом (то, о чем говорил владыка Антоний), тогда он начинает «развиваться», возрастать и различать эти вещи.

            Реплика из зала: Знаете, у меня очень много знакомых, которые не дошли еще до храма. Но они испытывают желание высказываться. Я прошла все эти фазы — от активного участия до равнодушия. В ситуацию осуждения заваливаешься просто незаметно, но я не могу найти решения, как с этим поступать и как с этим жить. С тем, что тебе приносят, что совсем не твое.

            Игумен Петр (Мещеринов): Но вы же доктор, как же ваш профессионализм? Вы же психолог? Нет? Простите, я перепутал. Вы просто хорошая подруга, вы плечо. Вот такое вам служение Бог послал. «Носите бремена друг друга».

            Реплика из зала: Моя исповедь не всегда заканчивается причастием. У меня бывает большая потребность в исповеди, но я не всегда готова к причастию, в смысле вычитывания молитв и всего остального. Знаю, что батюшки в нашем храме меня не допустят, но меня это не останавливает, я чувствую эту потребность в исповеди, и прихожу. Я тоже психолог. Когда я еще только начинала ходить в церковь, исповедоваться, я работала в медицинском центре. И со мной вместе работал врач-гомеопат Саша, и я даже не знала, что он священник в какой-то далекой Можайской деревне. А потом, когда узнала, то пристала к нему: «Саша, ну как же так, я прихожу и не понимаю, я не получаю чего-то, чего я жду, хотя и не очень понимаю, чего там ждать». А он спрашивает: «А что ты хочешь?» Я ему: «Поговорить, у меня боль какая-то в душе». А он говорит: «Ты знаешь, это не для этого. Твою боль ты можешь как-то сформулировать с точки зрения грехов — и про это говорить, в них каяться. Ты сократишь работу священнику и сама какую-то работу сделаешь».

И однажды мне это очень помогло. Меня подруга пригласила с собой в деревню Акулово к отцу Валерьяну. И я там вдруг поняла, что не могу ни исповедоваться, ни причаститься, потому что там подают записки, исповедуются письменно. Очередной раз, когда туда ехала, поняла, что не могу, потому что не написала — для меня это была нормальная работа, такой терапевтический способ. И за полтора часа езды в машине я сначала на бумаге эмоционально выложила все, что меня беспокоит, а потом стала формулировать. Сформулировав коротко, я отдала эту записку отцу Валерьяну — и для меня это было важно. Отец Валерьян никогда никого не отправляет назад  («а вдруг с тобой потом что-нибудь случится), он всех причащает. И еще на исповеди не всегда то, с чем идешь, оказывается самым главным. Вдруг самым главным оказывается то, о чем, может быть, я не очень задумывалась. Для меня это важно, что я могу вот так исповедоваться.

            Игумен Петр (Мещеринов): Хорошо. Кстати, я тоже предпочитаю записки. Потому что человек действительно перед этим проделывает работу. Большое спасибо. На этом мы закончим нашу секцию.