Катехизис для родителей. Часть 7
Прот. Сергий: Но, конечно, следует приучать ребенка к «готовым» молитвам. Как современному ребенку воспринять и запомнить молитвы на славянском языке?
МА: Если брать из нашего молитвослова вечерние, утренние молитвы, можно их немножко русифицировать. Просто переводить на русский язык, думаю, неправильно, потому что когда ребенок окажется в храме, все эти молитвы будут для него чужды. Он их будет знать на одном языке, и будет слышать на другом, и растеряется. Но некоторые слова, которые потеряли свой смысл, должны быть переведены или приспособлены, — ведь это делаешь даже для взрослых. Скажем, в одном месте канона Андрея Критского говорится о «тристатах». Нормальный, обычный русский человек не знает, что такое «тристаты». Я это слово всегда заменяю, правда, не словом «тройка», что и значит «тристаты», но словом «колесницы», и становится понятно. Есть некоторые другие выражения. Скажем, «выну очи мои ко Господу». Мы все знаем, что значит «выну», но это совершенно никакого смысла не имеет для ребенка; а если заменить слово «выну» словом «всегда», тогда вдруг все делается понятным. Но надо, мне кажется, держаться как можно ближе к тексту, который он услышит в храме, чтобы этот текст, стал для него все более и более родным и естественным.
Прот. Сергий: Это, с одной стороны, «формальные» молитвы. А если он занимается импровизацией, то есть по-детски лепечет перед Богом?
МА: Слава Богу, и очень хорошо, потому что если говорить о лепете, то нет такой молитвы, которая по сравнению с Самим Богом не является детским лепетом с нашей стороны. Поэтому ребенок должен научиться с Богом разговаривать, но, как я уже упоминал, надо его воспитать так, чтобы он говорил с Богом, как с любимым человеком, но с глубоким чувством почтения, уважения, благоговения, чтобы он знал, что можно все Богу сказать, но нельзя Его просить ни о чем дурном, недостойном ни Самого Бога, ни даже того мальчика или девочки, каким, какой он, она есть, если он, она хочет быть достойным, достойной дружбы Божией.
Прот. Сергий: Мы говорим о домашней молитве и поэтому должны, конечно, сказать об иконах, домашних иконах…
МА: Нормально в православном доме есть хоть одна икона, чаще — несколько икон. И икона помогает как-то связаться с Богом. Но надо постепенно учить ребенка говорить не с иконой, а через икону — дальше. Надо научить его тому, что икона делается прозрачной. Есть место у святого Иоанна Златоустого, где он говорит, что если хочешь помолиться, стань перед иконой, закрой глаза и молись Богу… И казалось бы: зачем становиться перед иконой и закрывать глаза? Стать перед ней — это увидеть, а дальше не надо рассматривать икону, а надо говорить из глубин своей души с Богом, Которого ты не можешь себе представить даже иконописно. С другой стороны, можно объяснить отношение к иконе даже ребенку сравнением с тем, как мы относимся к фотографии любимого человека, с которым редко встречаемся. Это не самый человек, но стоит нам посмотреть — и все, что мы знаем об этом человеке, поднимается в нашей душе, как воспоминание, как опыт, как знание. И в этом смысле икона вызывает в нас все то, чему мы уже научились о Боге, о Божией Матери или о святых. И как церковное пение с первых дней может иметь влияние на ребенка, так и иконы, скажем, икона святого, в честь которого ребенок назван, имеет влияние и значение. При условии, что это не просто красивая картинка, а действительно икона, которая выражает личность, житие, сущность святого — поскольку мы его знаем и поскольку можем выразить в линиях и красках что-то невыразимое.
Прот. Сергий: Но как насчет неудачных икон — неканонических, слащавых? Их теперь довольно много…
МА: Конечно, лучше бы их не было, лучше бы, чтобы иконы были, я не сказал: уставные, а достойные того, что они должны передавать нам о Боге. Но с другой стороны, ребенок очень часто не замечает того, что шокирует взрослого человека, потому что улавливает (будь то в фотографии, будь то в иконе) существо того, кто на ней изображен, и с кем можно говорить. Порой бывает так, что очень хорошая икона древности ничего не говорит ни взрослому, ни ребенку, потому что по стилю она принадлежит эпохе, которая отошла, миру, в который ребенок еще не врос. А очень простая, незатейливая икона, которую иконописец назовет слащавой, или неудовлетворительной, может положить свою печать на душу ребенка той ласковостью, той доступностью, которая в ней есть. Это не значит, что надо потакать плохой иконописи, но это значит, что даже такая икона может донести до сердца какое-то теплое воспоминание, которое на всю жизнь останется.
Опубликовано: «Брак и семья», — М.: Медленные книги, 2020