Кризис бессилия. Выход из тупика

Сначала я хочу рассказать вам коротко одну историю, которая, как я думаю, может быть метафорой моего доклада. Я психолог-консультант, работаю в реабилитации наркоманов и алкоголиков. Недавно в группе выздоравливающих наркоманов я проводила тренинг. Один из участников принес важную личную вещь – в этом случае это были часы, — и я увела его в другую комнату и завязала ему глаза. Я спрятала часы на глазах у остальной группы так, что их невозможно было найти.  Потом я вернула в комнату героя и предложила найти часы. Он думал, что это обычная игра в «холодно-горячо» и ждал подсказок группы. Группа молчала. Он стал искать, перебирая все, что было вокруг, он был упорен, но поиск был безнадежен. Однако герой не знал, что у него был некто – назовем его «Ангел-хранитель», — выбранный нами в его отсутствие. Задач у «Ангела» было три: оберегать героя, помогать найти часы и не быть замеченным. Это было очень трудно. Группа наблюдала за тем, как «Ангел» старался изо всех сил, придумывал разные ухищрения – но герой был глух к его действиям, сосредоточен в собственном поиске. Шло время. Наконец, герой встал посреди комнаты и сказал: я не смогу. Это невозможно. Сказал как бы себе. И тут он услышал тонкий звук: «Ангел», махая веточкой, еле-еле слышно звал его к часам. В тихом дуновении… Еще некоторое время герой учился слушать и слышать, и наконец часы были найдены. В обсуждении процесса в группе было замечено много важных деталей, и, наконец, сам «Ангел» – выздоравливающий наркоман, на самом деле – удивился и сказал: Понял. Мне в моей зависимости нужно было сдаться, чтобы Бог мог мне помочь.

Действительно, известная сегодня довольно широко программа реабилитации алкоголиков и наркоманов «12 шагов» начинается именно с этого парадоксального утверждения своего бессилия перед зависимостью, и от того, насколько честно этот факт принят в свою жизнь, зависит успех выздоровления. Может показаться, что это частный пример, но давайте послушаем, как Владыка Антоний говорит на эту тему (мой перевод):

«Отчаяние приводит нас к новой духовной жизни, если мы обретем мужество пройти глубже и дальше, осознавая, что то, почему мы унываем, не финал, но средство, которое мы можем использовать, чтобы достичь победы. Тогда мы отталкиваемся от твердого дна, и все совершенно по-другому. Бог может вернуть нас к путям и средствам, которые мы уже пробовали, но которые, тем не менее, мы можем успешно использовать. Всегда должно быть подлинное сотрудничество между Богом и человеком, и тогда Бог даст понимание, мудрость, силу действовать правильно и достигать правильных целей.»

И в другом тексте о том же:

«Если у человека есть хоть немного энергии, надо продолжать бороться… но если человек больше не может бороться, если отчаяние, безнадежность или просто крайняя усталость овладели им, я скажу: дойди до дна своего отчаяния, усталости и безнадежности. Не пытайся всплыть, давай вниз!  Дойди до твердого дна, оттолкнись и всплывай…

Это то, чему мы должны научиться. Одна из главных вещей, которым нам нужно научиться, это то, что христианская надежда – по ту сторону отчаяния. Христианская надежда – это не наивные утешения: все будет хорошо, Бог не допустит беды – допустит, как допустил уже миллионы раз для других людей. Он допустил разгул ада в жизни многих людей, и в вашей, может быть. И это неважно. Важно то, что христианская надежда начинается там, где ни я со всей своей силой, ни кто-то другой со всей его заботой и любовью – никто не сможет помочь мне. Нет никакой надежды, только Бог. И это надежда, которая не постыжает.

Итак, я скажу, погрузись в свое отчаяние, дойди до состояния, когда ты обнаружишь, что никто не может помочь тебе, кроме Бога, и тогда, от твердого дна отчаяния позови: у меня не осталось надежды, помоги мне Ты!».[1]

Но здесь есть одна трудность. Бывает так, что человек не принимает факт своего кризиса. Он очевидно в нем находится, очевидно для всех—кроме него самого. И гибнет в своем отрицании кризиса. Вот метафора, эту историю рассказывал мне очевидец ситуации: на стройке крановщик манипулировал бетонной плитой, недалеко стояли люди. Кран опускал плиту вниз, и крановщик не видел, что под плитой стоит человек. Плита опускалась медленно, и человек мог легко выйти из-под нее, но он сжимался, склонялся под ней, не принимая грозящую ему смертельную опасность. Вокруг все замерли, потом кто-то махал крановщику. И только один человек, пробежав под плитой, вытолкнул из-под нее человека.

Можно поставить вопрос: что нужно делать человеку рядом с тем, кто находится в кризисе и отрицает его? Как можно помочь человеку принять кризис? Обратимся к опыту Вл. Антония: помните, как он сидел с умирающим солдатом. Меня тогда поразила его первая фраза этому солдату: «Вы умираете». Это страшные слова, называющие кризис своим именем. И после Вл. Антоний говорит: Хотите, я буду сидеть с Вами? Он был рядом с умирающим, когда он уходил в вечность. Назвать кризис своим именем и быть вместе, рядом, в контакте с человеком в кризисе, насколько это возможно (потому что это невозможно в полноте), не заставляя его, но помогая ему преодолеть свою защиту от признания факта своего кризиса.

Возопих всем сердцем своим щедрому Богу,

И услыша мя от ада преисподняго,

И возведе от тли живот мой.[2]

Это слова о том же переживании, не правда ли? Но этот кризис своего бессилия, обрушения всех своих надежд; планов, бессилия всего того, на что мы опирались, кризис своего представления о собственной жизни. Это переживали многие, если не все из здесь сидящих. Этот кризис оказывается судом над нашими уверенностями – они несостоятельны. Например, смерть близкого человека. Понятно, что люди смертны. Понятно, что есть обязательства перед тем, кто уходит и перед всеми остальными. Понятно, что делать с больницами, моргами, похоронами… Чаем воскресения мертвых и встречи… Да. А как же теперь жить? Без него жизнь другая, и я не умею ей жить. ВСЯ прежняя жизнь кончилась, что бы там ни говорили доброхоты. Началась какая-то другая. В которой никого из прежних нет, все стали другими. Похоже на то, как я смотрю на жизнь в другом ракурсе, и все другие, к прежнему возврата нет. Неизменным остается только Бог. Но меняются мои отношения с Ним. Я вдруг понимаю, что Он – единственный инвариант в моей жизни. И отсюда есть выход в Жизнь Вечную. Тут даже нет утешения. Есть Присутствие, как взгляд Звенигородского Спаса. И все меняет свой размер и значимость.

Это понимание – нет, переживание, как переживание всем своим существом – может скоро пройти. Суета затянет, вечный бег, обязательства, необходимость соответствия и мелкие желания, а может, и не очень мелкие, если вспомнить слова Христа о тех, кто по правую, и кто по левую руку в конце… Потом поймем. Но остается строй вокруг того, что это переживание было, и оно есть где-то внутри, и вокруг него строится дальше жизнь уже совсем иначе. Поэтому я об этом сейчас и говорю.

Ты Тот, Кто кротко рушит над нами

То, что мы строим,

Чтобы мы увидели небо —

Поэтому я не жалуюсь.

Иозеф фон Эйхендорф

Поэтому действие Бога в моей жизни были не только помогающими и спасающими, или останавливающими. Они были разрушительны. Однажды я потеряла возможность работать на полтора года, они были ужасны. В другой раз была близка к смерти. Умирали любимые близкие люди. Предавали друзья. Оказывается, это разрушение было нужно, не просто неизбежно как смерть, но это выстраивало в душе правильную навигацию. Появилась возможность прощения. Появились молитвы как отношения с Богом, а не список просьб и покаянных фраз, как раньше. Мой духовник говорит: в жизни все смертью меряется. И вот получался настоящий размер. Невеликий. Но возникло ощущение бытия, жизни в Присутствии, и это был драгоценный бисер.

Классический пример, конечно, Иов. Он выстоял, праведник перед Богом, хотя Тот позволил дьяволу испытывать Иова сколь угодно жестоко: только душу его не трогай. То есть ценностные и волевые установки не меняй. Не своди его с ума. Кризис жизни Иова был столь очевиден, что это выстроило определенным образом и людей вокруг него: друзей, которые искали грехи Иова, искренно желая ему покаяться (часто наш способ общения, правда?);  жену, которая сказала: прокляни Бога и умри уже (часто наш способ предавать своих близких, не перенося их страдания)… Кризис жизни Иова был преодолен не Иовом, который нашел «правильный ответ», как можно было бы ожидать — а именно Богом в бессилии Иова перед Ним.

Но давайте подумаем: вот Иов в начале книги, богатый праведник перед Богом и молитвенник. Вот Иов в конце – опять богатый праведник, да вдвое богаче против прежнего, и молитвенник, даже детей «новых» дал ему Бог. Но тот ли Иов в конце, что был в начале? Он исповедник? Да. И был им. Главное, может быть, в тех небольших добавлениях: Бог говорит его друзьям: принесите жертвы, и пусть Иов помолится за вас, ибо Вы не говорили истины обо Мне, а Иов говорил, и «только лице его приму». «Погубил бы вас, если бы не его ради». В славянской Библии о нем есть добавление, что он будет среди тех, кого воскресит Господь – надо думать, для Царства Небесного. Отношения Иова с Богом стали особенными: Иов выстрадал правду о Боге и стал близок – можно ли так сказать? – Богу. Потому и ходатай за остальных.

Владыка Антоний пишет так об отношениях Бога и Иова: «Еще до откровения Христова мы находим в Священном Писании пример человека, который, … стоял на грани … ведения Бога в категориях сыновства и отцовства; это Иов. … Из-за спора его с Богом он – одна из самых поразительных фигур Ветхого Завета. Три человека, убеждающие его, знают Бога как своего Владыку: Бог вправе делать то, что Он сделал с Иовом, Бог прав во всем, что бы Он ни делал, потому что Он Господь всего. Но именно этого-то Иов и не может принять, потому что знает Бога иным. По своему духовному опыту он уже знает, что Бог не просто властелин. Он не может согласиться, что Бог обладает произвольным могуществом, что это всесильное Существо, которое может и имеет право делать все, что Ему нравится» …

Иов с обличением обращается к Богу и говорит: Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на нас обоих (Иов 9: 33)»…. Именно человек, стоящий в кризисе перед Богом, может быть таким дерзновенным и прийти к такому смирению, которое открывает перед ним истинное Всесилие Бога.

«В древности, за много столетий до Христа, Иов стоял перед Богом и из глубины изболевшегося сердца ставил Ему вопрос о правде земной жизни и о правде Божией. Не мог он примириться с тем, что он пережил, что он видел вокруг себя; он требовал от Бога ответа. И в какое-то мгновение Господь ему повелел: «Встань передо Мной, препояшься и отвечай…» (Иов. 38:3). И в это мгновение Иов предстал перед Богом, как на суде. Он Бога вызывал на суд: Ты ответь мне, объясни, оправдайся!.. – И Бог, без слова оправдания, раскрыл перед Иовом судьбы и пути Свои. И когда Иов лицезрел эти Божий таинственные пути, он только мог поклониться в благоговении перед Богом. Это был суд, суд над ним, но суд спасительный; он предстал перед всем величием Божиим, он лицезрел неописуемую Божию красоту, и он принял все, все без остатка».

Смирение – ключ ко спасению, это мы видим у Иова, величайшим примером, и тут мы должны вспомнить, как Владыка Антоний говорил о смирении: «На самом деле смирение — состояние человека, когда он до конца про себя забыл и отдал себя в руку Божию. Западные слова, переводимые как «смирение», происходят от латинского корня humus, означающего плодотворную землю. Смиренный человек подобен плодотворной почве. О почве никто не вспоминает: по ней ходят, и она безмолвствует, на землю бросают все — и семя, которое принесет плод, и все ненужное — и она не оскверняется, а приносит плод. И она лежит перед лицом неба и под ногами людей, безмолвная, отданная, открытая и плодотворная. Сила Божия совершается именно в таком смирении, о таком смирении, я думаю, говорит и апостол Павел, когда, взмолившись, чтобы Господь его освободил от того, что лишало его крепости и силы, услышал голос Христов: Довольно тебе Моей благодати; сила Моя совершается в немощи (2 Кор 12:9). И, вдруг поняв это, апостол восклицает: да, и отныне я буду радоваться только немощи моей, чтобы во всем была только сила Господня!…»

Тут я еще вспомню обращение Савла: он ослеп (Деян. 9: 8-18). Слепцом он был приведен в дом Иуды Дамасского, и по молитве Анании, посланного к нему Господом, прозрел и крестился. Бессилие слепца почти абсолютно. Он как бы начинает жить сначала, наставленный учениками, — уже Павлом, не Савлом. Вернемся к тексту Владыки.

«Но это не немощь бессилия, это не немощь лени, расслабленности — это другая немощь; ее, может быть, можно уловить на нескольких образах. Когда ребенка начинают учить писать, мать вкладывает в его руку карандаш, берет его руку в свою и карандашом водит по странице, и ребенок с удивлением видит, как красиво, гармонично ложатся линии — прямые, округлые, — до момента, когда вдруг он поймет, что это делается его рукой. Когда он думает, что понял, он начинает, как ему кажется, помогать и дергает материнскую руку с карандашом невпопад, не туда, и все делается путаным узором. Так бывает и с нами: пока мы просто отдаемся на волю Божию, пока мы прислушиваемся и не только делаем то, что понимаем, но даем Богу действовать в нас, тогда все хорошо. Это — немощь плодотворная, творческая. В других областях это называется вдохновением, в духовной жизни, во внутреннем возрастании это — одухотворенность.

Другой пример. Как хрупка, тонка перчатка хирурга — ее можно прорвать ногтем, и потому, что она такая тонкая, потому, что она такая хрупкая, рука в ней все может чувствовать и действовать свободно и творчески, замени ее тяжелой перчаткой — ничего нельзя сделать… И еще пример: парус на лодке — самое хрупкое, что в ней есть, но направленный верно, этот парус может быть охвачен ветром и нести лодку к цели. Если мы подумаем, что на древних языках ветер и дух — одно и то же слово, то легко поймем, что стоит внутри себя иметь такую хрупкость, такую гибкость, которая может быть захвачена дыханием Духа, и Он нас повлечет к цели, а цель всегда — Спаситель Христос, всегда — жизнь преизбыточествующая, жизнь ликующая, о которой говорит Иоанн Златоуст в своем пасхальном послании[3]».

Говоря о бессилии Иова, стоит сказать и о бессилии Самого Бога, идущее от любви Божией, от понимания того, что тех, кого Он спасает – Он не может спасти без них самих. Страшно сказать, но Бог тогда Сам находится в кризисе бессилия перед волей человека. Мы это ясно видим, когда зависимость властвует над человеком настолько, что помрачает его разум, волю, духовную сферу – и он не хочет спастись от нее. Это бессилие Кая из сказки «Снежная королева» Андерсена, который не хочет, чтобы Герда его спасла, и только бессильные слезы Герды так обожгли Кая, что он заплакал, закричал от боли – и слезы вымыли осколок бесовского зеркала из его глаза и души. И он увидел – а дальше все было уже просто. Сила Божия совершилась в бессилии Кая и Герды… а бабушка Кая в далеком Копенгагене читала Евангелие. Я думаю, что здесь не только спасительное действие Бога, неотвратимо сильное, как можно было бы подумать, по молитвам Герды и бабушки. Здесь еще и вера Бога в человека, о которой так решительно говорит Владыка Антоний. Вера в Кая и Герду, бессильных в противостоянии мертвящему злу, но имеющих в себе нечто, что выше их самих, что Божие. «Когда Бог смотрит на нас, он видит в нас Свое, Божие». В какой-то момент это может включиться, когда надежды от ума – нет, когда все кончено. Есть в человеке невероятная глубина, беспредельность, которая может вместить беспредельного Бога, по слову Максим Исповедника, на него ссылается Владыка, когда говорит об этом. Эта глубина может отозваться согласием Богу на спасение – и тогда оно совершается Богом, не человеком. Вот это запинание, неспособность молиться и просить, вероятно, переживали многие из нас, может быть, и как холод души, маловерие и отчаяние. И все же далеко в глубине души пробивается этот крик в Богу, как тоска по Нему, как невозможность быть без Него – как любовь, конечно. И тогда спасение осуществляется. Бог долго ждет нас в Своем бессилии перед нами, настолько Он уважает и верит в человека. Эта вера Бога в нас контрапунктом звучит во многих проповедях Владыки, и сам Владыка Антоний потому так же верил в каждого, кто приходил к нему, об этом пишут многие его чада.

А в наших простых ежедневных делах выздоровления человек тоже как слепец, начинает жизнь заново и расцветает. Его бессилие делает его открытым благодати Божьей, которая не медлит. Мы же притом счастливые свидетели продолжающегося чуда выздоровления.

[1] Despair is conducive to a new spiritual life when we have got the courage to go deeper and farther, realising that what we are despairing about is not the final victory but the means we have employed to reach it. Then we start at rock bottom in quite a new way. God may bring us back to one of the means we have already tried, but which, under him, we may be able to use successfully. There should always be real cooperation between God and man and then God will give intelligence, wisdom, power to do the right thing and achieve the right goal….

If there is any energy left in him I would say, if there is any manliness in you, you try again and again. …If the person is beyond trying, if despair, hopelessness or simply tiredness has overcome him, I will say, “Go to rock-bottom of your despair, of your tiredness, of your hopelessness. Don’t try to keep afloat, drown.” … (Молитва и жизнь)

Well, this is what I think we must learn. One of the main things which we must learn is that Christian hope is not this side of despair — the other side of despair. Christian hope does not consist in naively saying to oneself or to others, “No, this will not happen to you, God will not allow it.” Indeed, He will because He has allowed it millions of times in the lives of other people. He has allowed hell to be unleashed in the lives of many people and in yours also perhaps, one day. It doesn’t matter. What matters is that Christian hope begins when I have realised that neither myself with all my energies, nor anyone with all his concern and love can help me. There is no hope but God. And this is the hope that never fails us.

So that I would say, go down into your despair, come to the point when you will discover that apart from God no-one can help and then from rock-bottom turn to God and say, “There is no hope left, can You help?” (Meeting with God, 1969)

[2] Ирмос Великопостного канона св. Ефрема Сирина.

[3] «Что такое духовная жизнь», Беседа на Рождественском говении 30 декабря 1978 г., Лондон. Публ.: «Человек перед Богом».