Круглый стол. Ведущий – Протодьякон Петр Скорер

Участвуют: инокиня Анастасия (Метвен), Борис Сергеевич Братусь, Фредерика де Грааф, Амаль Дибо, Ольга Григорьевна Клодт, Елена Львовна Майданович, инокиня Маргарита (Хохевауд), Александр Александрович Мелик-Пашаев, протоиерей Христофор Найт, протоиерей Сергий Овсянников, Елена Юрьевна Садовникова, Елена Евгеньевна Утенкова-Тихонова, Келси Чешир, Анна Ильинична Шмаина-Великанова.

Протодьякон Петр Скорер: Итак, мы приступаем к круглому столу. Елена Юрьевна попросила меня заведовать им и задала мне невероятно сложную задачу – определить направление нашего круглого стола сообразно с пожеланиями участников. Многие просят, чтобы каждый из нас – а мы выбрали людей, которые лично встречали и знали владыку – свидетельствовал о своей живой связи и о живом контакте с владыкой.

Свидетели – это то же слово, что и апостолы, которые были избраны Спасителем и были свидетелями Его жизни. Мы не апостолы, не все, особенно я – я не считаю себя достойным апостолом моего дорогого владыки. Но в какой-то мере мы тут собрались именно потому, что в нас сохранилась какая-то память, какое-то знание, близость и любовь к нашему владыке. И поэтому я хотел бы попросить в первую очередь очень коротко каждого из нас, кто собрался за круглым столом, сказать о том, что глубже и сильнее всего подействовало на нашу собственную жизнь. Как наша жизнь изменилась после этой встречи. Чему мы научились и как мы дальше живем тем, чему мы научились у владыки через эту встречу. Это может быть один взгляд, может быть слово, может, он просто положил руку на плечо, и это перевернуло нас. А другие, кто его не видел живым, к нему обращается, потому что мы, христиане, верим в вечную жизнь, мы верим в Воскресшего Христа. Как мы обращаемся к святым, так же мы можем обращаться к близким учителям нашим, таким, как владыка Антоний. Некоторые из нас встретили его через книгу, через беседу, услышали о нем от друга, услышали какое-то его слово. Может быть, вы сможете сами рассказать, почему вы оказались здесь, что вам владыка дал, как вы с ним познакомились не только физически, но и душевно.

Если начать говорить о себе, то я встретил владыку, когда мне было 5 лет. Я ходил к нему в воскресную школу, он меня шлепал, когда я плохо себя вел. Я его знал как друга, а не как епископа. Это просто был хороший, милый, веселый, очень радостный, энергичный священник. И потом, в какой-то период моей жизни, когда мне было 14-15 лет, благодаря обстоятельствам, о которых сейчас нет времени говорить, я начал его обожать. Я из него сделал идола – не было ничего выше, не было ничего дороже, не было ничего лучше.

Три-четыре года спустя после этого, нам нужно было ехать куда-то очень далеко на машине, мы застряли, был длинный-длинный разговор, во время которого он стал очень подробно рассказывать про свою жизнь. И тогда он перестал быть моим богом, и вдруг стал моим другом. Вновь я увидел в нем человека. И это был невероятный поворот в моей жизни – можно было с ним подружиться, и можно было его считать своим близким другом. Так и осталось на всю жизнь. Мне посчастливилось с ним встретиться, когда мне было 5 лет. Мне выпала огромнейшая честь, потому что я вел его похороны, когда мы хоронили его на кладбище – я шел перед ним с ощущением, что я веду его в Царство Небесное.

Протоиерей Сергий Овсянников: Это было 25 лет назад. Здесь уже было сказано, что 25 лет назад митрополит Антоний рукоположил меня во священники. А дело было так. По чину рукоположения дьякона подводят другие дьяконы к царским вратам. И у царских врат ставленника встречают священники, и они уже должны вводить его в алтарь, водить вокруг престола, объяснять, куда нужно кланяться, что целовать. Владыка встретил меня сам в царских вратах, что было неожиданно, остановил, положил руки мне на плечи, внимательно посмотрел в глаза и сказал: «Запомни, навсегда запомни. Отныне ты будешь стоять на том месте, на котором никто из людей стоять не может. Это место, на котором может стоять только сам Христос. Входи».

Келси Чешир: В своем выступлении я уже говорила о том, что для меня было очень важным – это способность владыки передавать любовь. Отец Сергий говорил, что это слово стало растиражировано, мы уже не совсем понимаем, что за ним скрывается, люди стали возражать против его использования. Но тем не менее, я буду его использовать, потому что именно с любовью я встретилась на службах владыки. Когда он служил Божественную Литургию, происходило что-то необыкновенное. Он передавал эту любовь своим голосом. Это была необыкновенная глубокая обволакивающая любовь. Это была любовь, которой я никогда раньше не знала и ничего подобного не переживала. Я не говорю о какой-то страсти, эмоциях – это было что-то совершенно другое. Когда он был в алтаре, то предстоял перед чем-то необъятным, он, несомненно, был в присутствии Христа, его голос менялся. Он своим голосом передавал бесконечную Божественную любовь, любовь-огонь и одновременно любовь-нежность, наполненную молчанием. Мы говорили о том, что иногда можно встретить такую красоту, от которой приходишь в ужас. Красота, с которой я тогда соприкоснулась, была чем-то таким, что абсолютно невозможно впустить в себя или найти внутри себя. Но когда слышишь это – это единственное, ради чего стоит жить. Красота, которую я встретила на службах владыки, глубоко затронула меня и помогала мне жить и справляться с трудностями. Это было даже больше, чем свет вечной жизни, о чем так часто говорил владыка.

Елена Евгеньевна Утенкова-Тихонова: Хочется рассказать о том, что невозможно забыть. Я всегда встречалась с владыкой только в России. Первый раз я увидела его, когда была еще девочкой, на встрече в одной из московских квартир – владыка, идя по коридору, благословлял людей, и, когда он благословлял тебя, ты оказывался как будто в луче света. И каждому (это говорили многие) становилось страшно, потому что в этот момент ты оказывался полностью самим собой.

Взгляд владыки был как луч-рентген. Этот взгляд всегда был радостный, открытый, выражающий интерес к тебе, т.е. это была предельная честность и предельное присутствие его в этот момент. Этот взгляд забыть невозможно. И еще я сейчас вспомнила – когда владыка подружился с моими родителями, он приезжал уже к нам домой, где и организовывались встречи с ним. И так получилось, что встречи проходили в моей комнате. У нас была трехкомнатная квартира, везде были люди, а мою комнату закрывали, и в ней беседовали с владыкой по очереди.

Я с ним разговаривала – и это тоже было полное совпадение тебя и человека, который смотрел на тебя в данный момент, – это же отмечали и другие люди. Но потом у меня было какое-то удивительное ощущение, что моя комната изменилась. Встречи кончились, все ушли, и я, войдя в свою комнату, чувствовала – что-то в ней не то. Те же фотографии висят, те же вещи валяются, книжки стоят. Было даже как-то удивительно радостно спать. Это длилось примерно дня два. И у меня было полное ощущение, что в комнате был Христос. Такого ощущения у меня не было даже в храме – может быть, это мои проблемы. После ухода владыки было физическое ощущение присутствия какого-то света и глубины.

Инокиня Анастасия: Все началось в 1975 году, когда я приехала в Англию. Тогда я была бедной эмигранткой, вынужденной уехать из своей страны, два года жила в Лондоне в очень трудных условиях. Однажды я пришла в собор, а там служили Всенощную. Я вошла туда и оказалась в совершенно другом мире. Я почувствовала, что я попала домой. Сейчас, когда я это все вспоминаю, могу сказать, что вся служба была необыкновенно прекрасна, и хор, и служение владыки. В начале я приходила туда инкогнито, просто приходила, молилась, иногда плакала, к владыке не подходила. В какой-то момент я почувствовала, что мне нужно к нему подойти, поговорить с ним и попросить о встрече. Он принял меня очень радостно и сказал: «Конечно, мы встретимся». Мы смогли встретиться только через несколько воскресений, затем эти встречи продолжились.

Когда владыка приходил в собор, он общался с людьми, которые его ждали и благословлял их, и иногда назначал встречи в уединенном месте, выделяя полтора часа, чтобы с каждым человеком поговорить серьезно. Это было очень важное время. Мы приходили с тяжелыми чувствами, от которых хотели избавиться, рассказывали о самом сокровенном, а он в ответ мог пошутить, и от него исходил такой свет, что мы уходили успокоенные. Я стала много времени проводить в его присутствии, стала ездить на все его беседы, например, он читал лекции в Школе медицины о жизни и смерти. Еще один очень важный момент – это исповедь. Это очень глубокий опыт, который нельзя передать словами. Как всегда, исповеди приходилось ждать, многие хотели к нему попасть. После исповеди, когда он мне что-то говорил, я старалась все запомнить, но не всегда это удавалось, потому что это была просто беседа. Я шла домой, стараясь все припомнить, записывала все в книжку, так что у меня сохранились записи обо всем, что тогда было. Встреча с владыкой – это настоящее чудо на моем жизненном пути, и я очень благодарна Богу за это чудо, чувствую, что меня просто благословили.

Амаль Дибо: Я познакомилась с владыкой в 1977 году, когда приехала в Кембридж, чтобы обучаться на диктора. Но у меня началось воспаление глаза, и тогда Ирина Кириллова отвела меня в собор к владыке. В тот момент мы общались с ним по-французски, у меня не было никакого желания им восхищаться, он был другом моих друзей. Но это случилось. Я с ним стала постоянно общаться, потому что он меня попросил выступать на конференциях, которые он проводил с 1977 года. Когда он умер, я приехала на похороны, спала у Келси на полу. И у всех нас, несмотря на то, что это было похороны, было ощущение, что это Пасха.

Ольга Григорьевна Клодт: В 1980-м году, вскоре после крещения, ко мне попал самиздатовский сборник проповедей владыки Антония. Прочитав их, я поняла, что это совершенно родной, близкий для меня человек. А потом было тысячелетие Крещения Руси, владыка приехал в Москву. Так случилось, что в нашей четырехкомнатной квартире чудом уместилось сначала 65, а потом 80 человек. Я училась иконописи, было трудно, было непонятно, смогу я заниматься этим или нет. Он меня благословил, и после этого все качественно изменилось, все у меня пошло по-другому. В 1991 году я попала в Англию, где у меня были беседы с владыкой и где появилось много близких друзей. В 1993 году, по просьбе моей подруги Джудит Белопопски, которая занималась распространением икон в приходе, я привезла туда много икон и подарков для друзей. Джудит должна была меня встретить, был будний день, но в аэропорту Хитроу она меня не встретила. Я с большим тяжелым чемоданом, а был июль месяц, жарко, не знала, что делать, понимая, что произошло какое-то недоразумение.

Подождав час, позвонив Фреке, еще кому-то, и никого дома не застав, я увидела, что в метро, сев на прямую ветку, я доеду до храма. Главное, мне хотелось избавиться от чемодана, а потом найти Джудиф. Когда я приехала к храму, а это была пятница, храм был закрыт. Я села на ступеньку, и загрустила от мысли, что не надо было сюда приезжать на метро. Прошло 10-15 минут, и вдруг открывается боковая дверь, и оттуда выглядывает владыка. Я бросаюсь к нему, а он ко мне. С ужасом вижу, как он хватает мой тяжелый чемодан, несет в комнату и затем начинает поить меня чаем.

Я мысленно благодарю Бога за опоздание моей подруги Джудиф. Потом появляется она, в ужасе, как это так получилось, что она, англичанка, может опоздать, а я говорю ей: «Благодарю тебя, что так вышло». Владыка благословил, и путешествие после этого было потрясающее. Во мне было глубокое чувство благодарности владыке и желание что-то сделать. И я ему предложила сделать фильм для русского телевидения. Он сразу сказал: «Только не про меня». «Нет, – ответила я, – это будет цикл его бесед и проповедей». Потом, в 1995-м году, мы приехали уже с мужем и с дочерью, и был цикл бесед владыки, который почему-то по нашему телевидению шел по понедельникам в 8 часов утра, так, чтобы меньше народу могли смотреть. Потом он уже стал расходиться на кассетах, на видеокассетах. Благодарю Господа всю жизнь за такой подарок и такую встречу.

Протодьякон Петр Скорер: Ольга, спасибо большое. Есть люди, без которых мы, вероятно, не имели бы никаких книг владыки Антония, ни записей, ни бесед и не проходили бы конференции, связанные с его именем. Это люди, которые посвятили свою жизнь владыке и его наследству. Я хочу попросить Алену Майданович, которая вместе со своей сестрой Таней проделала огромную работу. И Алена продолжает это делать. Алена, пожалуйста.

Елена Львовна Майданович: 1966 год, Москва, частный дом. Перед владыкой стоит девушка, благочестивая, в платочке, смиренно смотрит вниз. Владыка меня благословляет, потом берет за подбородок, немножко приподнимает и смотрит в глаза. И происходит встреча, которая за пределами описаний и слов, но через какое-то время рождается сознание, желание, что этим надо делиться. Поделиться встречей невозможно, поделиться владыкой невозможно – надо делиться его словом. Вот и все.

Фредерика де Грааф: Когда я первый раз его встретила, в 1975 году, в университете, я его боялась. Он был весь в черном, я первый раз видела священника и очень хотелось уйти. Но удерживала какая-то интрига – кто он. Это было начало встреч. Встреча с ним всегда была радостью. Это просто легкость и радость, и, если были вопросы, они иногда отпадали, просто после радости встречи. Помню, у нас была беседа, не со мной, а общая, и люди сидели друг за другом. И вдруг я вижу, как он смотрит на человека, который сидит за мной. И в его глазах такое сострадание, такая боль, что я даже не могла смотреть, это было почти интимно. Он просто принимал человека, который за мной сидел, его горе, его страдание прямо в себя. Это было невыносимо глубоко и неприлично смотреть. Даже страшно стало от этого. Он это почувствовал, потом он улыбнулся, и все было нормально.

Анна Ильинична Шмаина-Великанова: Я слушала всех с такой радостью, и у меня возникала мысль: «Вот об этом я скажу» – но это уже сказала матушка Анастасия; «Вот об этом я скажу» – последнее было буквально то, что говорила Фреки.

Я тоже была свидетелем, вернее, я рассказывала ему о горе человека, которого он никогда не видел. И вдруг лицо владыки исказилось, и он закрыл лицо руками. Он пережил боль человека, о котором он только что услышал, точно, как этот человек. Была и радость общения с ним, о которой тоже уже многие говорили. Это радость такого свойства, что я прихожу к владыке в состоянии тяжелейшего отчаяния, на пороге просто самоубийства, и причины не сказать, что шуточные или надуманные, и ухожу от него, через 45 минут, абсолютно счастливой. И дело даже не том, что он мне что-то сказал. Потому что сказал он, что положение безвыходно, что я могла знать, никуда не едучи. Но его присутствие до такой степени делало человека счастливым, что он думал: «Какие глупости! Ну умирает – умрет. Воскреснет». Владыка тут – и все ясно.

Я думаю, что через это можно было понять, как жили апостолы, откуда они брали силы на свои путешествия. Когда Он рядом, все ясно. А потом они разбежались. Также я могу сказать о себе – выходя от владыки, я попадала в точно такое же состояние отчаяния и тогда припоминала: «А про это я почему не спросила?! Ведь в следующий раз это будет, уже Бог знает когда». Но теперь, когда вся жизнь изменилась, когда его уже так не спросишь, не позвонишь, не напишешь, оказывается, что это переживание абсолютной уверенности, полного знакомства с Христом через него, с Ним, ближайшим Его другом, оно важнее. Оно дает дальше силы уже самому справляться. И мне кажется, это касается и всех тех, кому не выпало счастье видеть этот взгляд – что ты один на свете, ты дороже всех. И это есть и в книгах его, и в голосе, и в фотографиях, в образе его служб, и мы все можем этим делиться.

Инокиня Маргарита: Впервые я встретила владыку в Голландии, но тогда это встреча никак не отразилась в моем сознании, я о ней даже не думала. Но когда я переехала в Великобританию, я о нем вспомнила, и мы пришли в собор с детьми, чтобы посмотреть на православный храм изнутри. В соборе на тот момент владыки не оказалось, нас встретил отец Михаил. И когда мы вошли, в соборе людей не было, но тем не менее, ощущалось присутствие, как будто нас кто-то встречал. Меня это не поразило, я подумала: «Это же храм Божий, здесь живет Святой Дух, ничего особенного». Затем, через какое-то время я опять вернулась в собор, уже сама. И тут произошла встреча с владыкой. Это было Прощенное воскресение.

Людей было очень много, все его теребили, и я очень удивлялась такому отношению людей, ведь было совершенно очевидно, что он очень устал, у него такой большой груз, а люди беспардонны. Я к нему не подошла в тот момент, чтобы поговорить. Потом была или беседа, или библейское чтение, я пришла в собор и подошла к праздничной иконе, чтобы к ней приложиться. Когда я это сделала, вдруг откуда ни возьмись материализовался владыка, мы посмотрели друг другу в глаза, и он сказал: «Пойдем со мной, дитя». Я пошла, мы вошли во внутренний дворик, сели и стали разговаривать. Он спросил: «Как ты думаешь, мы можем стать друзьями?». Я даже ничего не могла на это сказать. Мы поговорили, и у меня было такое ощущение, что произошел медленный взрыв, который продолжается до сих пор. Он жив, у меня с собой его фотография, и я могу с ним говорить, задавать вопросы. Вот мы все сегодня встретились – и он тоже с нами.

Александр Александрович Мелик-Пашаев: Я, в отличие от других, знал владыку немножко, а он меня не знал. Была одна возможность домашней встречи, как раз, по-моему, в вашем доме, Оля, но тогда у меня так болела мама, что оставить ее больше, чем на 20 минут, я не мог. Узнавали мы о нем по самым различным самиздатовским текстам, поэтому то, что я могу рассказать, отличается от рассказов тех, кто был осчастливлен личным знакомством. Что меня удивило, потом я это как-то осознал – его способность отвечать на вопросы, на которые, в общем-то, ответить нельзя. То есть, как ни ответишь, будет плохо. Такие вопросы задавали Спасителю: платить подать или не платить, побивать блудницу или не побивать. И следует ответ, который заставляет всех умолкнуть.

Другой пример – из протоколов процесса Жанны д’Арк. Когда ее спросили: «На тебе есть благодать или нет?». Причем было известно, что человек этого знать не может – значит, что бы она ни сказала, будет виновата. И она ответила: «Если благодати на мне нет, то я прошу Господа ее мне дать, а если она есть – прошу не отнимать». Им пришлось умолкнуть. Когда владыка приезжал, он же приезжал в советское время, он выступал перед семинаристами, перед священством, и ему задавали вопросы, может быть, тоже провокационные. Один вопрос, я помню, был такой: «Можем ли мы предполагать, что то, что я скажу на исповеди, потом сообщат в какие-то соответствующие места – как быть в таком случае». Меня поразил его ответ: «Если у Вас есть серьезные основания так думать, то не обременяйте слишком совесть священника. Расскажите то, что можно сказать, а все остальное – перед Христом». Он не лукавил ни на малейшую йоту, он сказал то, что действительно думает, хотя, казалось бы, его тоже загнали в тупик.

Протоиерей Христофор Найт: Прямых контактов с владыкой у меня было немного, но тем не менее, я встречался с ним. Как-то раз мы оказались с ним в одном помещении. Я почувствовал незримое присутствие Божье, как будто я оказался в Царстве Небесном. И оглядываясь назад, я вспоминаю, фразу, которую он многократно повторяет в своих книгах: «невозможно встретиться с Царством Небесным, если не увидишь его свет в глазах хотя бы одного человека». Я думаю, владыка и был одним из таких людей.

Я встречал и других подобных людей, и это печально для нашей христианской жизни, что таких людей так немного. Но они существуют и являют собой то, о чем говорила святой Ириней Лионский: «Слава Божья – это человек, который по-настоящему полностью жив». Думаю, когда мы находим кого-то, кто абсолютно жив, то значение имеет не то, что он говорит (и это важно), а сам факт того, что он просто говорит. И в случае владыки, думаю, что часто это было именно так.

Елена Юрьевна Садовникова: Прошу прощения, я уже много раз это рассказывала, может быть, кто-то уже это слышал. Одна из самых потрясающих вещей о владыке – это то, что между тем, что он говорил, во что верил и как жил, не было практически никакого разрыва. Он не только так жил и живет, но еще и вокруг него люди, увлекались этим течением, как рекой, – во всем укладе приходской жизни проживалась Евангельская весть. А пример такой, скорее, не о нем, а о его приходе. После довольно долгого пребывания в приходе мне пришлось стоять за свечным ящиком и открывать собор по воскресеньям. Это пример того, как многому меня это научило. Вообще, любая встреча с ним – она, как притча, многогранна.

Открывание собора – это совершенно замечательная вещь. Ты приходишь очень рано, когда еще сумерки, холодные, сырые, обходишь все помещения, открываешь цепь – это целая большая процедура. Выкладываешь просфоры, раскладываешь записки, потом начинают появляться люди, это все очень красиво. Потом открываешь тяжелую бархатную занавесь, потом вдруг из собора распахиваются тяжелые дубовые двери, и врывается холодный лондонский воздух. Это начинается с раннего-раннего утра, затем Литургия, затем встреча какой-нибудь группы, потом нужно закрыть библиотеку и так далее, и так далее. И где-то уже часам к пяти, когда уже смеркается, в зимний вечер я помню, что я бегаю по собору с кучей ключей, практически ничего не соображая – тяжело, приехали какие-то люди, нужно было их утешать, кому-то надо было рассказывать о порядке богослужения, кому-то еще что-то и так бесконечно.

И вот я бегу, закрываю все, и в голове у меня прокручивается: так, библиотеку закрыла, цепь на стеклянную дверь повесить, свет выключить, телефоны включить, титаны отключить. И стоит группка – знаете, бывают люди, которые уходят последними, они разговаривают. Я бегу мимо них, а они разговаривают. О чем вы думаете? Как выяснилось, о рукоположении женщин. Я бегу мимо, у меня в голове «титан не забыть, титан не забыть», они меня ловят и говорят: «Слушай, но ведь правда несправедливо, что женщин не пускают в алтарь». А у меня в голове «сейчас еще надо эти просфоры не забыть, в холодильник» – и тут они со своим «правда, несправедливо, что не пускают в алтарь». И я думаю: «Боже, еще и в алтарь!». И задним числом я подумала, что служение – это все-таки не почет, а служение.

Протодьякон Петр Скорер: Есть ли кто-то в зале, кто хочет поделиться своими воспоминаниями – это может быть одна встреча, один взгляд, который перевернул жизнь. Пожалуйста.

Борис Сергеевич Братусь: Скажу сразу, что у меня ни встречи, ни взгляда не было. Я из того поколения, которое владыку не видело и даже, к сожалению, я, как Александр Александрович Мелик-Пашаев, в то время не имел возможности и радости быть на каком-нибудь домашнем семинаре. Но, тем не менее, владыка сыграл огромную роль не только в моей жизни как верующего, но и в образовании целого направления в науке, которое называется христианская психология. Потому что одна из первых его официальных публикаций в 90-х годах была публикация в «Вопросах психологии». И для того, чтобы она прошла, надо было написать предисловие к этой работе, которое я и написал. И потом, когда после советской власти выходил первый сборник под названием «Начало христианской психологии», с которого началась христианская психология, я послал с нарочным в Англию, в Лондон письмо владыке с просьбой благословить этот труд. Но нарочный по неизвестным мне причинам это письмо не передал, но, правда, отец Сергий сказал, что можно считать, что письмо дошло и что благословение есть.

И второе, что я хотел сказать, – поблагодарить от лица рядовых участников за замечательную конференцию, за тот дух, который в ней царил. Это действительно дух самого владыки через всех тех, кто выступал, кто его знал. И Бог предусмотрел так, как сказано в одной книге, чтобы люди учились от людей. И через вас мы как-то приобщались к владыке. Я очень рад, что завтра некоторые из вас любезно согласились прийти в Российский Православный Университет на факультет психологии, который тоже существует в известной степени благодаря владыке.

Мне бы хотелось отметить одну очень важную вещь этой конференции. Высшая форма организации, когда не видно никакой организации. Шла конференция, были кофе-брейки, один за другим выступали люди, и нигде не было видно тех усилий, которые лежат за всем этим. А это очень большие усилия – и это высший класс. Я бы хотел поблагодарить прежде всего Елену Садовникову, Наталью Ликвинцеву, а также Елену Львовну Майданович – благодаря ее многолетнему подвижническому труду и ее приснопоминаемой сестры Татьяны, владыка в таком обилии и таком качестве пришел к православным верующим.

Реплика из зала: Я хочу в двух словах рассказать о нашей последней встрече с владыкой. Это было в 2003 году, в первых числах марта. Мы пришли в храм, он не знал, что мы придем. Мы знали, что он болен. Был пустой храм. Был хор. И вдруг владыка вышел из своей комнаты и увидел нас – мы сидели просто на скамеечке – и подсел. «Как я рад, что вы пришли. У меня только что была операция, и мне говорили, что все хорошо, все прекрасно, но я сам врач, и я знаю и понимаю, что ничего хорошего нет. Что у вас в Москве?». Мы говорим: «Пожалуйста, помолитесь о Шмаиных, которые потеряли работу, потеряли квартиру, и им негде жить». «О Шмаиных? Вы мне не говорите, они у меня в сердце». Через несколько минут мы попрощались. Он был все-таки больной, после операции, это все было ясно. И вдруг через некоторое время владыка Василий предоставил в Москве Шмаиным квартиру.

Реплика из зала: Много было разных встреч, но я радуюсь, что успела сказать владыке, что я его люблю, и успела спросить его, как любить Бога. И это, наверное, тот фундамент, который будет держать всю оставшуюся жизнь. Мы ответственны за каждое слово, за каждое движение души и чувств. Владыка был очень ответственным. И нам нужно очень ответственно нести эту любовь, нести эту память о нем.

Протодьякон Петр Скорер: Думаю, нам нужно заканчивать нашу встречу. В течение многих лет владыка устраивал в Англии конференции, которые в конце концов, превратились в трехдневные большие съезды Сурожской епархии, куда съезжалось человек 150. Многие фотографии, с которыми вы знакомы, сняты именно на этих конференциях. Владыка всегда был главным докладчиком, но было и много других. Помню, к нам несколько раз приезжал блаженнейший владыка Владимир (Сабодан), который был временно нашим экзархом, из Америки приезжал отец Александр Шмеман и другие. И в конце каждого нашего съезда владыка всегда говорил какое-то напутственное слово.

Теперь я хочу перейти немножко на другую тональность. Владыка над собой часто издевался, особенно когда это относилось особенно в ранние годы к его знанию английского языка. Он любил рассказывать о тех ляпсусах, которые он несколько раз совершил. Он ходил читать лекции в разные школы и в одной очень шикарной школе для девочек закончил свой доклад словами: «Now I have told you all about love. Go out and make it». Думаю, переводить на русский язык не надо. Но, что я хочу сказать. Напутственное слово владыки именно в этом и заключается. Мы слышали много о любви. Мы слышали много о той свободе и о той радости, которую мы все где-то испытали – или во время личной встречи, или в книгах, или на этой замечательной конференции. Мы должны, конечно, хранить это в наших сердцах, но если мы хотим действительно выполнить то задание, которое он нам дает, мы должны пойти в мир. И нести эту весть. Нести весть о нашем Спасителе, об Иисусе Христе и о той любви, которой мы у него научились.

(дальше следуют благодарности всем помощникам, переводчикам, Дому Русского Зарубежья, благотворителям и т.д.)