только благодаря ушед­шему мы имели в собственных глазах некую ценность: для него мы действительно что-то значили, он служил утверж­дением нашего бытия и нашей значимости < ..>. Образовалась пустота, и эту пустоту никогда не следует пытаться заполн­ить искусственно чем-то мелким, незначительным.

Митрополит Антоний[1].

Название моего доклада основ­ано на вышеприведенных словах владыки Антония. Пустота, образовавшаяся после его ухода, может быть заполнена лишь возрастанием в том этосе, в ценностях, которыми мы жили вместе с ним, и его все умножающейся любовью, которая теперь совершенно и окончательно слилась с любовью Христовой.

Для меня несомненно очень волнующий момент — находиться здесь, среди вас, в «вечном присутствии» владыки Антония.

Я также очень тронута тем жестом духовного госте­приимства и вашей глубоко искренней щедростью, с которой вы предоставили мне, члену Антиохийской православной Церкви, возможность по-своему свидетельствовать о наследии, оставленном нам митро­политом Сурожским Антонием. Он великодушно благословил меня на жизнь в вере в этой Епархии лет двадцать семь тому назад, и сегодня вы также великодушно выразили признание моего присутствия среди вас.

Наследие радушного приема

Наследие Митрополита Антония начинается с открытой двери, открытого сердца и следующего из них гостеприимства, с которым меня приняли в эту епархию. В Успенский собор меня привела Ирина Кириллова в 1977 году; но я могла затеряться в толпе; безликая и безымянная, как бы «никто», если бы не личный, простой и теплый, прием владыки. Его радушие стало краеугольным камнем моего духовного роста — во всяком случае, той его части, что питалась в Ennismore Gardens[2]. То же самое радушие поддерживало этот маленький приход и вырастило его в епархию. Такой же прием был оказан, как я поняла впоследствии, каждому члену епархии. Я обнаружила, что митрополит Антоний знал каждого из своей паствы по имени. Он верил в личную встречу каждого из нас с Богом, и к каждому из нас он подходил соответственно: помнил наши имена, выслушивал каждого внимательно и с уважением. Владыка уделял нужное время грешнику, чтобы освободить его от вины и отпустить, как на исповеди: «Иди и больше не греши». Точно так же не жалел он времени на то, чтобы дать людям возможность, равно священникам и мирянам, выговориться и выслушать его самого, принять от него благословение «научить народы».

Митрополит Антоний неустанно стремился к тому, чтобы открыть лицо Бога-человеколюбца, признающего как недостатки, так и дарования человека, призывающего каждого по имени свидетельствовать о Нем, как Он послал свидетельствовать Марию Магдалину на рассвете пасхального дня.

Митрополит Антоний признавал уникальность каждой личности: «…может существовать бесконечно сложное pазнообpазие не только способов выpажать наши взаимоотношения с Богом, но бесконечное pазнообpазие способов, какими каждый из нас связан с Богом»[3].

Из его слов мы делаем вывод, что это многообразие принципиально важно для полноценного расцвета Церкви.

Как удавалось митрополиту Антонию уделять внимание такому множеству людей в сочетании с долгими периодами молчания и с богослужениями, с многочисленными выступлениями и другими, более официальными обязанностями епископа?

Дело в том, что митрополит Антоний никогда не переставал быть священником, первосвященником, чей дар заключался в том, чтобы быть доступным, сохраняя при этом свою отстраненность; он был в равной степени лично близок каждому из нас, как и вселенскому лику Отца. Духовное гостеприимство, которое он оказывал, было живым отголоском того внимания, с которым Христос относился к каждому, кого Он встречал на Своем пути, как сказано в Евангелии. В том, как митрополит Антоний внимательно выслушивал, терпеливо сострадал, безраздельно отдавал свое внимание, отражалось огромное уважение Христа к единственности каждого из нас. Митрополит Антоний не давал заранее заготовленных, общих категорических настав­лений: он чутко отзывался на наши особые нужды и подводил каждого к порогу брачного чертога, к Литургии, к порогу Царства Божия. И в этот момент он мудро отходил в сторону, предоставляя человеку уже по-взрослому продолжать свой путь, ведомому только светом лика Отца и любовью братьев и сестер.

Таким образом, наследие, оставленное нам митрополитом Антонием, — это прежде всего наследие радушного приема, личной встречи с Христом через руководство, учитывающее неповтор­имость каждой личности. При этом, не было у него формулы, одинаково применяемой ко всем. Благодаря этому лич­ному вниманию мы могли сказать, что Бог митрополита Антония — это Бог живых, — «жив Бог, пред Которым я стою![4]»

Живая вера

Вторая особенность его наследия заключается в том, что это наследие животворно. Автор книги «Молитва и Жизнь»[5] — врач, хирург, чувствующий биение жизни. Полный жизни, энергии, энтузиаз­ма, митрополит Антоний не терпел, когда мы вяло плелись на пути к Богу. И, несмотря на его благорасположение, он не терпел посредственность или лень. Это была не просто основополагающая черта его характера, скорее, в этом выражался его самый непосредст­венный, но при этом тщательно продуманный и глубокий отклик на зов Божий, который он всегда воспринимал как настойчивый призыв любви, требующий от нас безусловного отклика. Спеша на встречу с кем-нибудь из нас, он шел быстро, уверенно и ровно. В этом сказывалась не военная выправка, а стремление донести ту весть, которую он призван был открыть нам и миру.

В своей статье «Служение христианина в секулярном обществе»[6] он пишет: «У нас должно быть и чуткое понимание мира, в котором мы живем <…> Мы видим этот мир материальным, инертным, непрозрачным и мертвым. <…> Для верующего глубина окружающего нас мира, глубина людей и предметов — в том, что они коренятся в творческом Слове Божием, они имеют судьбу, потенциально мир столь же велик, как Сам Бог. <…> Мы знаем, что весь этот мир, а не только человек, имеет призвание, судьбу, предназначение. И ответственность за исполнение этого призвания — на нас, человек является ключом к исполнению этого предназначения. Человек стоит на грани между миром Божественным и миром того, что мы называем предметами. Человек призван вести все к полноте, исполнению. И когда человек отпадает от Бога, отходит от Бога, теряет Бога, то все творение теряет своего вождя и свой путь»[7].

Митрополит Антоний остро переживал эту ответственность: «[Мир] в трагическом состоянии дисгармонии, уродства, жестокости, разрушения и смертности, <…> ждет времени, <…> когда в человеке восстановится трезвая ясность ума, чистота сердца, когда выправится воля, — и когда будет явлена свобода и исполнение чад Божиих, не только в человеке, но в гармонии всего. <…> Ответственны все, но мы как христиане несем большую ответственность, потому что знаем мысли Божии. Вспомните, как Амос определяет пророка: это человек, который говорит от Бога, это тот, кому Бог открывает Свои мысли[8]. И это призвание, ранее принадлежавшее немногим, теперь является призванием всех христиан. Разве можем мы забыть слова Христа: Я уже не называю вас рабами, но друзьями, потому что раб не знает воли господина своего, вам же Я сказал все[9]? Если мы так богаты знанием, дарованным нам от Бога, то на нас лежит более тяжелая ответственность за все, что случается. И эту ответственность принял на Себя Сам Бог. Он взял ответственность за Свой творческий акт, когда, создав человека, не отвернулся от него в его падении и принял на Себя солидарность с человеком»[10].

Этот текст подчеркивает основы, на которых должны покоиться наша живая вера и живая молитва. Цель нашей жизни как христиан несколько раз ясно обозначена в этой же статье: осуществление предназначения каждого человека и, как следствие, обретение Царства Божия. Это осуществление основано на двух ценностях: свободе и ответственности.

Укорененные в животворящем Слове Божием, наделенные знанием, которое Христос дал нам, освобождая нас тем самым от страха и неведения, мы, христиане, несем большую ответственность в осуществлении Царства. Мы призваны принять эту ответственность в единстве друг с другом и с Христом. Это ответственность за наше становление, говорит митрополит Антоний, как личностей, как Церкви, как грядущего Царства. Такое понимание нашей ответственности позволяет истолковать наследие митрополита Антония как настоятельный призыв к необходимому и непрерывному обновлению, ведущему к обретению Царства Небесного.

Примирение

Третья часть этого наследия — служение примирения, причем на многих уровнях. Первый уровень — личностный, примирение между телом и душой; второй уровень, внутри Церкви, затрагивает отношения между клиром и мирянами, между мужчиной и женщиной, между самими священниками; третий уровень — примирение между Церковью и миром, между различными христианскими церквами и, прежде всего, внутри самой Православной Церкви, между ее различными народами и вселенским учением Православия.

На личном уровне митрополит Антоний оставил нам богатый язык и чрезвычайно актуальный подход к разбитому сердцу сегодняшнего человека, к натянутым нервам и помутившемуся зрению современного человечества, разобщенного и раздробленного. В интервью, опубликованном в 1988 году, он сказал: «Я ничего не знаю о метафизическом языке. То, что мы, православные, говорим о Христе, основано на опыте».

Как руководитель он не судил и не осуждал, он не был диктатором и не злоупотреблял своим авторитетом, но все же оставался бескомпромиссным, непреклонным и предельно ясным: он никогда не притворялся и не лгал. Он преследовал цель восстановить ту или иную человеческую личность во всей ее полноте.

Примирение не было для него компромиссом! Наименьший общий знаменатель всегда был для него неприемлем. Для него примирение означало соединение лучшего во всем и во всех. Это понимание примирения не ограничивалось простой компиляцией или сложением дарований: оно означало настойчивую потреб­ность идти дальше, идти к обновлению, вплоть до обретения Царства.

В отношении двойственности плоти и души митрополит Антоний всегда напоминал нам, что Воплощение ведет ко всеобщему искуплению. «Мы утверждаем, что Слово Божие, Сам Бог стал плотью, что полнота Божества обитала среди нас телесно[11] , во плоти человеческой, что тело Воплощения представляет собой видимое и осязаемое вещество всего тварного, которое оказалось способно стать богоносным, исполненным Божественного присутствия, не уничтожившись, не перестав быть самим собой»[12].

Что касается двойственности мужчины и женщины, митрополит Антоний ссылался на «андрогина», явленного Христом, Который является совершенным человеческим существом, исполнением любого человека, как мужчины, так и женщины. Владыка был настолько чужд какой-либо половой дискриминации, что даже ставил под вопрос богословское обоснование исключительно мужского священства, как, например, в своем предисловии к книге Элизабет Бер-Сижель «Служение женщины в Церкви»[13].

Когда его спросили, как он относится к предложению восстановить церковный институт диаконис, он ответил мне и другим: «Я против, если диакониса превратится в служанку при храме! Необходимо ответить на вопрос: что значит быть диаконисой сегодня?»

В том, что касается отношений между священством и мирянами, митрополит Антоний был «убежденным идейным приверженцем участия мирян в церковной жизни. Он всегда говорил об иерархии в смысле служения, а не власти. Он создал демократически выборные собрание и совет для управления делами Сурожской епархии в Великобритании»[14].

От этого тонкого и существенного равновесия зависит будущее участие верующих во Христе, через Церковь. У митро­полита Антония хватило смелости обратиться к этой проблеме и установить на практике активную интеграцию мирян, мужчин и женщин как активных членов Церкви. Это один из ключевых аспектов его наследия, и мы несем ответственность за то, чтобы поддерживать его в соответствии с видением, словами и жизнью Христа, которые в своей сущности обладают несравненно большей освободительной силой, чем все то, что сегодняшний демократический мир может предложить в отно­шении равенства, достоинства и свободы.

Свойство личности, которое позволяло митрополиту Антонию так широко и свободно мыслить — отсутствие у него жажды мирской власти со всеми ее играми. Все мы знаем, что в нашем обществе мужчина обладает властью и держится за нее, а священник, наделенный двойной властью, подвержен тем более много­численным искушениям.

Митрополит Антоний выбрал иную власть. Это ясно прозвучало в его выступлении 19 мая 2002 года на заседании Лондонского приходского собрания, где он говорил об опыте и образе жизни Сурожской епархии, и об ее этосе, сложившемся на протяжении пятидесяти трех лет: «Вкратце, особенности епархии заключаются для меня в следующем: прежде всего, это епархия, где священники и епископ считают себя слугами своей паствы»[15]. Цитируя отца Софрония[16], он говорил, что Церковь — это пирамида. Но пирамида перевернутая. В нижней точке ее на­ходится единое Лицо, Господь Иисус Христос, а епископ представлялся ему ниже всего.

Дух епархии — это дух служения со стороны священства и дух братства и сестричества среди мирян, а не иерархическая система.

Митрополит Антоний обладал такой внутренней силой любви и доверия в сочетании с острой проницательностью, что в его видении Церкви для иерархической власти нет места.

О двойственности Церкви и мира митрополит Антоний писал: «Извне мир видится только материальным, мертвым, инертным. Церковь видит, что он прозрачен, исполнен Присутствия, находится в динамичном продвижении к своему исполнению — динамичном, но не насильственном, хотя порой трагическом»[17].

Митрополит Антоний предостерегает против простого решения — добровольного ухода и противопоставления себя мирскому обществу. Мы долж­ны быть очень осторожны, говорит он, и не воображать наивно, что мы можем жить в мире и не иметь в себе ничего мирского. На самом деле мир не только вокруг нас, он в значительной степени внутри нас. Мы совершенно безраздельно принадлежим Царству Божию посреди чуждого нам мира. И все же это противопоставление неверно: «Мы в становлении, но еще не достигли его, а окружающий нас мир — не просто та тьма внешняя, о которой говорит Евангелие[18]. Это тоже сложная, чрезвычайно богатая среда, где Бог действует и которая часто более чутка и восприимчива к духовным ценностям, чем мы — мы, ослепленные привычкой и образом действий, унаследованным от прошлого»[19].

Что может быть яснее, чем призыв, который мы слышим в этих словах?

Последняя цитата заканчивается острой критикой того, как мы, верующие, зачастую больше привержены нашим мирским обычаям, чем Слову Божию. Эту двойственность митрополит Антоний разрешал очень просто. Много лет тому назад, когда он принял меня в лоно епархии, я выразила свою радость от принадлежности Русской Церкви. Он поправил меня: «Православной Церкви в Великобритании!» Тогда, двадцать семь лет назад, я не понимала этого, но сегодня я сознаю, что разделение на территориальные юрисдикции, как опасная болезнь, все больше и больше подтачивает православные церкви во всем мире! И снова митрополит Антоний опередил свое время, вдохнув в епархию настоящий творческий импульс открытости и причастности одновременно. Мы принадлежим Церкви там, где мы живем, — здесь, сегодня и сейчас.

Эту преданность воплощению Бога в нашей действительности так описывает Ирина фон Шлиппе: «Сурожская епархия росла естественным образом как ответ на подлинную потребность: дети русских эмигрантов, которые уже не говорили по-русски и не понимали церковно-славянского, нуждались в не-этническом окружении, если хотели остаться православными, между тем как нерусские верующие находили православие в собствен­ном богослужении и приходах. Митрополит Антоний понял это и пошел навстречу: английский язык стал использоваться при совершении служб, и, конечно же, были заказаны переводы и музыкальные аранжировки. Появились публикации на английском; первые евхаристические общины превратились в приходы».

Я снова и снова хотела бы подчеркнуть органический характер Сурожской епархии: она зародилась из прихода русских эмигрантов, которые волей истории оказались в изгнании в Великобритании; в ней служили, ею руководили священники из среды самих эмигрантов (отец Владимир Феокритов, владыка Антоний, отец Михаил Фортунато). Затем появились новые священники из числа наших прихожан нерусского происхождения. Кажется, пришло время, когда естественное, органическое развитие епархии требует рукоположения священников из числа бывших граждан Советского Союза, недавно попавших в Великобританию. Если мы намерены и дальше развиваться в соответствии с нуждами наших людей, то должны ориентироваться на потребности людей.

Заключение

Прежде чем закончить разговор на тему, которая никогда не будет исчерпана, но будет постепенно раскрываться в течение еще долгого времени, мне бы хотелось резюмировать основные черты этого наследия и поднять несколько вопросов, касающихся свежих форм обновления, к которым можно было бы обратиться в будущем.

Мы, лично знавшие митрополита Антония, несем большую ответственность, чем те, кто знаком лишь с его трудами. Мы его встретили и не можем оставаться прежними. Он затронул нашу жизнь подлинной харизмой и вдохновенным видением, ведущим нас по пути к внутреннему Царствию. Вот этос оставленного им наследия:

Открытость: он никогда не проповедовал «русское право­славие», а только Христа. Его епархия со своими обычаями и идеалами, твердо укорененная в жизни Святой Церкви, была открыта каждому, принимая, в духе трезвости и служения, православных всех национальностей.

Свобода: свободная от жажды власти и от мирских обычаев, свободная для служения, эта епархия, под руководством митрополита Антония, строго соблюдала обряды и богослужение с трезвостью, дисциплиной и спокойствием. Эта свобода позволила нам принять сострадание Христа равно ко всему человечеству. Никакая половая дискриминация, никакие мирские привилегии, никакая национальная принадлежность не могли помешать свободному доступу к Христу.

Творчество: тайна творчества заключалась в привержен­ности митрополита Антония откровению Слова Божия сегодня; он воспитывал деятельную жизнь Церкви: «Членом [ее] становишься, постольку поскольку живешь его ценностями. <…> Церкви нельзя принадлежать механически, в ней нельзя оставаться механически. Это — динамичная ситуация, это общество одновременно человеческое и Божественное, в котором человечество явлено человечеством Христа, и наше человечество привито к тому, что должно стать нашим по призванию нашему. Это общество, в сердцевине которого — Бог, «Эммануил»: Господь с нами»[20].

Переходя к теме обновления, цитирую самого митрополита Антония: «Я хотел бы сказать гораздо больше, чем сейчас могу, о том, в каких направлениях, как мне представляется, можно думать о реформе, вернее, о создании из недр церковного опыта не только личного, частного богопочитания, но и литургического богопочитания».<…> Следует помнить … что как нам ни дороги, как ни полны смысла классические и традиционные формы богопочитания, они не единственны, что Церковь выработала их постепенно, что они являются выражением ее знания, опыта Бога и ее способности выражать и передавать этот опыт и знание, выражать также те чувства и состояния сознания и души, какие пробуждает это знание Бога. Но от поколения к поколению вполне законно могут быть выработаны новые пути, они полны новизны, но столь же подлинны, как прежние»[21].

Митрополит Антоний делает здесь особое ударение на богослужении, и перед нами стоит задача понять насущность такой реформы и идти дальше, не только глубоко укоренившись во Христе, но и прислушиваясь к молодому поколению, жаждущему Бога в мире, который кажется все более безбожным. Мне кажется, я слышу его слова: «Если сегодня наших детей нет в церкви, какова цена нашему богослужению?»

Что мы знаем о Боге? Способны ли мы выразить и передать это знание другим? Этим проверяется живая молитва.

Митрополит Антоний был призван упокоиться, и значит, теперь для всех нас и для каждого в отдельности не должно быть покоя.

Для митрополита Антония каждое мгновение — это момент Воплощения: сегодняшний день — тот самый.

Разве мы не знаем, сколько литургических песнопений начинается словом «Днесь», утверждая близость Спасения? Возьмите один лишь праздник Святой Троицы!

Вот некоторые вопросы, которые могли бы пробудить в нас творческий интерес к поискам новых форм православного присутствия в сегодняшнем мире.

Как сохранить дух укорененности и открытости в нашей епархии? Как оказать радушный, но трезвый прием новым ее членам и дать им представление об опыте и жизни епархии, приглашая их принять участие в шествии к обретению Царства?

Можем ли мы представить себе новый порядок исповеди, при котором братья и сестры во Христе помогали бы друг другу признать свои слабости и поддерживали друг друга в процессе исцеления?

Почему женатый священник может быть рукоположен в епископы лишь в том случае, если он овдовел или если его жена приняла постриг? Это не догмат, а только практика и традиция!

Что значит быть диаконисой сегодня? Священники перегружены работой, между тем как обязанности женщин в нашей Церкви ограничены. Во всем мире сегодня женщины принимают все больше участия в жизни мирского общества. Почему, выполняя в мире самую различную работу, они по-прежнему отстранены от проповеди православной веры, хотя вполне способны на это?

В каких новых формах можно свидетельствовать о реабили­тации женщин, которую Иисус осуществил Своим рождением, жизнью и Воскресением?

Не теряет ли мир чувство Бога? Митрополит Антоний говорил: «Потеря чувства Бога, острое восприятие мира являются — или должны являться — предметом заботы Церкви»[22].

Как нам сохранить единство, столь дорогое сердцу Христа, ибо оно было Его последним желанием: Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе[23]? И как при этом признать непо­вторимый и особый вклад каждого из нас, как бы мал он ни был, и внести его в сегодняшнюю жизнь Церкви?

Эти простые вопросы — лишь немногие из тех, что могли бы оживить присутствие Православия в сегодняшнем мире. К некоторым из них и ко многим другим обращался митрополит Антоний. Если мы, подобно ему, глубоко укоренены в учении Церкви и в живом Слове Божием, то Святой Дух, Божия любовь к нам и молитвы митрополита Антония приведут нас к правильным ответам.

Наследие, которое мы получили от него, — это наследие открытости по отношению к другим, к грешникам, к новообращенным из инославия или иных православных традиций. Для этого мы должны быть сильны во Христе, не упорствовать и не замыкаться в рамках наших культурных традиций. Мы должны молиться о помощи в освобождении от оков наших традиций, от личных амбиций, от местных ограничений. Митрополит Антоний обладал даром проникновения в суть вещей. Это особый дар Святого Духа; он знал, как отличить вечное от преходящего, существенное от случайного, сосредоточиться на одном, не пренебрегая при этом другим. Его взгляд был неотрывно и собранно устремлен на главное, но его слух был открыт для плача страждущих. Основную свою задачу он видел в том, чтобы сделать вселенскую вечную основополагающую любовь Бога к человечеству значимой для всех нас сегодня и сейчас.

Митрополит Антоний нес слово Божие так, как и подобает епископу, не только проповедуя и принимая людей в лоно Православия, но и будучи сам живым примером православного христианина. Для этого блаженного человека не было разрыва между тем, что он говорил, чему учил, и тем, как он жил. В конце жизни мы будем судимы именно по этому разрыву.

Можно ли одинаково судить рыбака и богослова? Единственная мера — этот разрыв между их знанием, их сознательностью, с одной стороны, и их искренностью и верностью — с другой. А мы тем более ответственны, поскольку слова митрополита Антония пробудили в нас большую осознанность.

Может быть, если и мы будем помнить о разрыве между тем, что мы слышали и знаем, и тем, как мы действительно живем и в чем выражаются наша жизнь и вера, мы тоже сможем стать вдохновляющими и вдохновенными руководителями, ведущими к полному осуществлению предназначения мира и Церкви, к обретению Царства Божия?

[1] Труды. М., 2002. С. 71—72.

[2] Ennismore Gardens — адрес Успенского собора в Лондоне; Владыка не только служил, но и  жил там последние лет тридцать своей жизни.

[3] Труды. М., 2002. С. 455

[4]  И сказал Илия [пророк], Фесвитянин, из жителей Галаадских, Ахаву: жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою!.. 3 Цар., 17.1

[5] Издана на рус. яз. неоднократно. Напр.: Клин, 2005; Сб. Школа молитвы. Клин, 2004.

[6] Труды. М., 2002. С. 447—456.

[7] Там же. С. 450.

[8]  См.: Ам 3:7.

[9] Ин 15:15.

[10] Труды. М., 2002.  С. 451

[11] Кол 2:9.

[12] Труды. М., 2002. C. 451—452.

[13]  Э.  Бер-Сижель. Служение женщины в Церкви.  Пер. с фр. М.: ББИ, 2002. 

[14]  A. Walker. Obituary // Independent. 2003. August the 8^th. Перепечатано в  “Sourozh” N. 93, 2003,  August.

[15] Cathedral Newsletter. 2002, June. N. 365. P. 17.

[16] Архимандрит Софроний (Сахаров), известный духовный наставник, с 1958 г. жил в Англии, основал там православный монастырь.

[17] Труды. М., 2002. С. 451.

[18]  Мф 8:12

[19] Труды.  М., 2002.  С. 448.

[20] Труды. М., 2002. С. 454.

[21] Там же. С. 455, 447—448.

[22] Труды. М., 2002.  С. 449.

[23] Ин 17:21