Митрополит Антоний о святости и о святых

Союзом любве апостолы Твоя связавый, Христе, и нас, Твоих верных рабов к Себе тем крепко связав, творити заповеди Твоя и друг друга любити нелицемерно сотвори, молитвами Богородицы, Едине Человеколюбче.

 Прежде чем приступить к работе нашей встречи, именно встречи, как сказал бы владыка Антоний, я хочу поблагодарить всех, за то, что вы сюда пришли, вспомнить и подумать вместе о том, что владыка Антоний для нас значит, чему мы можем у него еще научиться. Я также благодарен устроителям этой встречи, и в особенности Елене Юрьевне и ее помощникам, и их непрестанным усилиям, без которых такая встреча была бы невозможна.

Хочу также доложить вам о двух встречах, в которых мне посчастливилось участвовать. Первая –­ это большая конференция, приуроченная к столетию со дня рождения владыки Антония, которая проходила в Лондоне в ноябре прошлого года. Конференция проходила два дня в престижном королевском колледже в центре Лондона с участием митрополита  Иоанна Зизиуласа, бывшего архиепископа Кентерберийского Роуэна Уильямса и многих других.

Вторая встреча проходила в Италии в течение пяти дней, в маленьком северном курортном городке Вариготти. Здесь встретились в основном молодые студенты из Италии, России, Беларуси и Украины, чтобы обсудить духовное наследие двух выдающихся пастырей, владыки Антония и католического священника Луиджи Джуссани, основателя молодежного движения «Comunione e Liberazione». Сейчас я не буду описывать эту встречу, но хочу отметить мою огромную радость быть вместе с такими прекрасными молодыми людьми.

Третье событие, на которое, к моему большому сожалению, мне не удалось попасть, была выставка в Римини. Об этом, я очень надеюсь, нам расскажет Дима Строцев.

Итак, давайте подумаем вместе, что нам владыка Антоний говорит о святости и о святых. Эта тема тесно связана с темой нашей конференции, ибо на самом деле именно святые являются примерами того, как человек может преобразиться и стать богоподобным, преподобным, как принято называть многих святых.

Еще в совсем юном возрасте, наверно, когда мне было около десяти лет, каждую субботу, не помню в котором часу, за мной на машине заезжала семья Ани Гаррет (она дочь знаменитой переводчицы Наталии Даддингтон), чтобы отвезти в церковный дом в воскресную школу. Нас было немного, около 15 детей. Урок начинался с молитвы, и потом мы все садились за длинный стол, и владыка Антоний нам что-то рассказывал. Что именно он говорил, я помню очень смутно, но одно у меня почему-то застряло в памяти, возможно, потому, что он очень интересно рассказывал нам историю жизни и мученичества св. благоверного князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. Я уверен, что он нам рассказывал и о других великих русских святых, о святых Владимире и Ольге, о преподобном Серафиме Саровском, о святом Сергии Радонежском, которому был посвящен небольшой храм в церковном доме. После урока закона Божия были уроки русского языка, (преподавала нам Анна Соломоновна Гаккель, впоследствии принявшая монашество с именем мать Алексия, она же мать прекрасного, ныне покойного отца Сергия Гаккеля). Дальше шли уроки истории, и потом мы собирались вместе и пели русские песни (под руководством Татьяны Борисовны Бер – Татиши).

Когда я начал готовиться к этой конференции, я действительно не знал, о чем мне говорить. Елена Юрьевна начала все усерднее просить меня назвать тему, и, чтобы ее успокоить, я придумал тему Митрополит Антоний о святых и о святости, но сразу сообразил, что если быстро просмотреть беседы и проповеди владыки Антония, то можно увидеть, что эта тема не занимает особо значительного места в его творениях. Тогда на помощь мне пришла Елена Львовна Майданович и переслала ссылки на те беседы и проповеди, где владыка Антоний говорит о святых, за что я ей безмерно благодарен.

Владыка не любил всякие молебны и акафисты. Я не помню, чтобы он их когда-нибудь служил. Но во время своих поездок сюда, в Россию, он нередко должен был присутствовать на таких службах, и большинство его проповедей об отдельных святых были произнесены в России после службы в день памяти того или иного святого.

Есть некоторые темы, которые он часто повторяет и которые связаны с примерами из жизни тех или иных святых. Привожу отрывки из нескольких таких проповедей:

Апостол Иоанн Богослов:

Мы празднуем сегодня день святого Иоанна Богослова, учителя любви, апостола любви. И кажется нам, что эта любовь должна быть так пламенна и возвышенна, что она должна возноситься к небу, как бы даже не касаясь земли. А вместе с этим та любовь, о которой говорит святой тайнозритель Иоанн, написавший дивное Евангелие, имевший видение на острове Патмос, – это любовь конкретная, живая, реальная. И он настаивает на этом, подчеркивает, что если мы говорим, что любим Бога, но деятельной, конкретной, творческой любовью не любим человека, то мы лжем…[1]

 …. Подумаем о своей любви и попробуем ЛЮБИТЬ: сначала по-человечески, но по-настоящему, достойно человека; а затем будем постепенно вырастать до того, чтобы любить еще одного человека и еще лучшей любовью, ширить эту любовь, обнимать все большее и большее количество людей лаской, пониманием и жертвой нашей жизни. И тогда и мы вырастем постепенно до того, чтобы понять, что такое любовь Христова; и в какой-то день и нам, может быть, будет дано хоть одного человека, по слову апостола Павла, принять так, как нас принимает Христос! Аминь[2].

Иоанн Креститель:

Сам Господь говорит о нем в Евангелии, что он – друг жениха. Друг, который так сильно, так крепко любит жениха и невесту, что способен, забыв себя, служить их любви и служить тем, чтобы никогда не оказаться лишним, никогда не быть там и тогда, когда он не нужен. Он – друг, который способен защитить любовь жениха и невесты и остаться вне, остаться хранителем тайны этой любви. Тут тоже заключена великая тайна человека, который способен как бы не быть для того, чтобы что-то большее, нежели он, было…[3]

 И вот перед каждым из нас стоит этот образ Крестителя. Каждый из нас друг ко другу, к каждому другому послан как Предтеча, чтобы сказать слово настолько чистое, настолько свободное от самого себя, от себялюбия, от тщеславия, от всего того, что делает каждое наше слово мелким, пустым, ничтожным, гнилым; делаем ли мы это с готовностью сойти на нет, только бы из этого человека вырос живой человек, невеста вечной жизни? А когда все это сделано, готов ли я сказать с радостью: “Да, пусть совершится последнее, пусть и не вспомнят обо мне, пусть жених и невеста встретятся, а я сойду в смерть, в забвение, вернусь в ничто”. Готовы ли мы на это? Если нет – как слаба наша любовь даже к тем, кого мы любим! А что сказать о тех, которые нам так часто чужды, безразличны?

Святые первоверховные апостолы Петр и Павел:

И Павел, и Петр проявили такую человеческую хрупкость, какую при определенных обстоятельствах можем проявить все мы. Но в какой-то момент Павел встретил живого воскресшего Христа; Петр снова оказался лицом к лицу со своим Учителем, Который ему поставил вопрос. Не вопрос о том, как он мог его предать, изменить Ему, а другой вопрос, может быть, более глубинный, более страшный: «Петр! любишь ли ты Меня?»… Трижды Христос задал ему этот вопрос, трижды Петр от сердца и правдиво ответил: «Да, Господи! Я Тебя люблю. Ты всё знаешь», т.е. Ты знаешь и мою измену, и мою слабость, и мой страх — всё знаешь, но Ты знаешь, что я Тебя люблю… И с этого дня его душа никогда не поколебалась; он остался верным до конца, т.е. до мученической смерти.

Вот чему мы можем научиться от Христовых учеников, от апостолов Петра и Павла: сила Божия в немощи совершается. Это говорит Спаситель Павлу, и к нам обращено это слово: сила Божия в немощи совершается — только отдай свою совесть, душу, посвяти их правде, истине, Богу, любви, и в твоей немощи проявится вся несокрушимая Божия сила[4].

Иногда в проповедях митрополита Антония встречаются менее известные святые, такие как св. Власий Севастийский, которого он всегда поминал, так как его мощи были вшиты в антиминс на престоле в Лондонском соборе.

Древняя Церковь совершала Божественную литургию на гробницах мучеников, в тайных местах, где первые христиане хоронили тех, которые так сумели возлюбить Бога, так были Ему преданы, что не только душой, но костьми легли и кровью истекли ради веры в Бога и веры в человека; в наше время мы совершаем Божественную литургию на престолах, куда вложены частицы их мощей. И сегодня Церковь празднует день святого Власия Севастийского, которого мы поминаем за каждой службой, прося его молитв, потому что частица его многострадального, Богом подаренного и людям отданного тела находится в священном антиминсе – том плате, на котором мы совершаем Божественные Тайны[5].

Как мы все знаем, владыка Антоний страстно любил эту страну, в которой ему не было суждено жить, и поэтому ему в первую очередь были дороги великие русские святые. Он нередко говорил о святых преподобных чудотворцах Сергие Радонежском и Серафиме Саровском, а также о св. великом князе Владимире и княгине Ольге, о святых страстотерпцах Борисе и Глебе, преподобном Варлааме Хутынском. Чаще всего они поминаются в проповедях, произнесенных в России.

 Святая Ольга:

Стоит и высится перед нами во весь рост образ святой Ольги, одинокой в море язычников – не в таком обществе, которое, как наше, уже несет в себе евангельскую закваску и где у нас столько общего с нынешними язычниками. Она стояла в одиночку и не поколебалась; и, потому что она так выстояла, она смогла передать своему внуку Владимиру такое видение мира, которое никогда не поблекло и не дало ему покоя, пока он не нашел ответа. Она раскрыла перед ним новое измерение человечества и пробудила в нем голод по вещам более великим, более правдивым и более святым, чем ложные боги, которых почитал его отец со своим окружением. ….. научимся стоять в одиночку и провозглашать нашу веру – не на словах, слова больше никого не убеждают, люди наслышались слишком много обманчивых, красивых слов, но живя по Божьему, как собственный народ Христов. Аминь! [6]

 Всех тут не перечислить, но как я уже сказал, среди всех трудов владыки Антония беседы и проповеди, посвященные отдельным святым, не занимают так много места, хотя он очень часто приводит в них примеры из жития святых.

Он радовался причислению к святым Новомучеников, как и приветствовал канонизацию Царской семьи. Он ходатайствовал перед Синодом за прославление матери Марии и с ней замученных сына Георгия и о. Димитрия Клепинина.

Письмо Высокопреосвященному Ювеналию,

Митрополиту Крутицкому и Коломенскому

 Дорогой о Господе Владыко!

 Очень жалею, что мне не удалось присутствовать на торжественном архиерейском соборе сего года и принимать участие в прославлении стольких новомучеников нашей Церкви.

 Позвольте предложить Вашему вниманию и вниманию возглавляемой Вами синодальной комиссии по канонизации святых русской Православной Церкви жизнеописания «парижских» праведников нашей русской эмиграции, облик которых мне особенно дорог, а именно матери Марии (Скобцовой), иерея Димитрия Клепинина и сына ея иподьякона Георгия Скобцова.

 Их прославление имело бы особое значение для верных чад нашей Церкви на Западе, в чем я убедился уже тогда, когда являлся экзархом Его Святейшества в Западной Европе.

 С неизменной любовью во Христе,

Антоний, митрополит Сурожский

Август 2000 г. [7]

«Владыка Антоний – реальность и богословие» – такова тема нашей конференции, и как прекрасно описывает свое видение мира митрополит Антоний. По своей сути христианство есть богословие реальности, и тут уместно вспомнить слова о. Александра Шмемана, где он говорит о том, что христианство для него не религия, не «культ», а жизнь по вере во Христа. Христианство не религия, а конец всех религий. Ибо религия, любая религия есть не что иное, как слабая человеческая попытка объяснить этот мир и потусторонний мир фантастическими образами. Но воплощение Богочеловека есть вторжение божественной реальности в этот темный, падший мир, и многое из того, что говорит нам владыка Антоний, открывает нам эту новую реальность преображенного мира, мира, пронизанного божественным присутствием и светом.

Об этом владыка Антоний прекрасно и проникновенно говорит в одной беседе, посвященной теме святости, и я хочу поделиться с вами несколькими цитатами из этой беседы[8]:

«Но невозможный, немыслимый соблазн Нового Завета в том, что Неприступный стал доступным, что трансцендентный Бог облекся плотью и обитал среди нас. Святость, превосходящая всякое человеческое разумение и бывшая преградой, открылась совершенно по-иному: сама святость Божия может стать бесконечно близкой, не переставая притом быть столь же таинственной, она становится доступной, и вместе с тем мы не способны объять ее, она охватывает нас, но не уничтожает нас. В этом плане становятся понятными слова апостола Петра в его соборном Послании, что мы призваны стать причастниками Божеского естества (2 Пет 1:4). Во Христе мы видим нечто, что мог открыть Сам Бог, но чего человек не мог и помыслить: полноту Божества в человеческой плоти. Вот где сердцевина святости. Она доступна нам благодаря тому, что совершилось Воплощение. Тайна Божества от этого не становится меньше: легче постичь или вообразить совершенно трансцендентного Бога, чем Бога, явленного в Воплощении. И когда мы воображением представляем рождественские ясли или видим их макет и можем взять Богомладенца в свои руки, мы стоим перед тайной еще большей, чем тайна неприступного Бога. Как можем мы постичь, что перед нами — вся глубина Бесконечности и Вечности, сокрытая в хрупком человеческом теле и вместе с тем явленная через это тело, ставшее прозрачной оболочкой присутствия Божия?

Всякая святость есть святость Божия в нас: это святость через сопричастность, даже в некотором роде больше, чем причастность, потому что, приобщаясь тому, что мы способны воспринять от Бога, мы становимся откровением чего-то, что превосходит нас самих. Будучи сами ограниченным светом, мы являем Свет…

В Церкви присутствует двойственное видение человека: эмпирический человек и человек такой, каким он явлен в Иисусе Христе. С этим связано то, что Церковь одновременно общество в истории и вместе с тем незримо, но очевидно — тайна. С эмпирической точки зрения мы составляем Церковь такими, какие мы есть, не только такими, какими мы призваны быть, но в своей индивидуальной хрупкости и в ущербности и неполноте человеческого становления. С этой точки зрения Церковь можно определить словами подвижника IV века Ефрема Сирина: «Церковь — не собрание святых, а толпа кающихся грешников, которые, при всей своей греховности, повернулись к Богу и устремлены к Нему». С этой точки зрения справедливо сказать, что Церковь — предмет исторических и социологических исследований, поскольку в этом аспекте она принадлежит миру, потому что еще не освободилась путем святости от власти мира. Мир присутствует в Церкви через каждого из нас в той мере, в какой каждый из нас не свободен от мира в аскетическом смысле слова. Так что этот полюс святости, который связан с миром, имеет два аспекта: видение мира, каким его возжелал Бог, каким Он возлюбил его, и в то же время подвижническое отношение, которое требует от нас освободиться от мира и освободить мир от захватившего его сатаны.

Этот второй элемент, эта борьба, к которой мы призваны, есть часть, составная часть святости. Отцы пустыни, древние подвижники не бежали от мира в том смысле, как современный человек порой пытается уйти от жесткой хватки мира и найти спасительное прибежище. Они устремлялись в битву, чтобы в ней победить врага. По благодати Божией, в силе Духа они вступали в сражение. Одна из причин, почему святость кажется столь нереальной и недостижимой сегодня и почему святость Отцов и подвижников духа древности часто кажется столь далекой в том, что мы утратили это понятие борьбы. Среди сегодняшних христиан редко найдешь понимание Церкви как авангарда Царства Божия, как собрания людей, которые отдали в руки Божии даже свою слабость, зная наверно, что сама сила Божия может проявиться в их слабости, редко встретишь понятие Церкви как Тела Христова, жизнь которого не отнимается от него — которое само отдает свою жизнь. Чаще приходится видеть, что как только община или отдельный человек сталкивается с опасностью, они оборачиваются к Господу и взывают: «Господи, помоги, защити, спаси, избавь!» Не эту ли картину уже давным-давно нарисовал польский писатель Генрих Сенкевич в романе «Quo Vadis?», где в момент гонения Петр оставляет Рим и у городских ворот встречает Христа. «Куда Ты идешь, Господи?» — спрашивает Петр. И Господь отвечает: «Иду обратно в Рим, чтобы пострадать и умереть там, потому что ты его оставил». Не этого ли мы постоянно ожидаем от Бога? Как только жизнь становится опасной, не зовем ли мы в тоске и отчаянии: «Избавь меня, Господи!» Когда об избавлении говорил псалмопевец, его положение было совершенно иное, он принадлежал Ветхому Завету. Мы принадлежим Новому Завету, мы — Тело Христово, храм Его Святого Духа. Бог послал нас в мир через Своего Сына, как Он послал в мир Самого Сына Своего.

Ответы на вопросы

 Вопрос из зала: Вера – это удел подсознания. Во всех религиях – даосизм, буддизм, мусульманство, каббала в иудаизме – везде есть техники ухода в подсознание. Это закономерность, это необходимо. Но почему этого нет в христианстве?

Протодьякон Петр Скорер: Я думаю, что это есть именно в христианстве – уход в себя, уединение с Богом, молитва. Наша молитва является не только молитвой церковной во время богослужениий, а молитвой, о которой нам поведал и призвал молиться Господь, она и есть встреча с Живым Богом, встреча с Божественной природой, когда встречаются наша слабая человеческая природа и природа Божественная (как раз то, о чем я сейчас говорил и о чем рассказывал нам Владыка). И это происходит все больше и больше, особенно когда отцы пустыни, монахи, люди, которые уходят в глубину своей души, встречают там своего Создателя, Живого Бога. Так что я думаю, что в христианстве есть понятие ухода, но ухода в реальность, в реальность Богообщения и встречи с Богом.

Вопрос из зала: Это доступно инокам. Как это делать простому человеку?

Протодьякон Петр Скорер: Нет, это не так. Это доступно каждому из нас. Нам только надо посидеть пять минут, закрыть глаза, сосредоточиться и знать, что я – в присутствии Бога и Он в присутствии меня. Мы этого можем и не ощутить, но с течением времени, с годами мы можем все больше и больше научиться тому, как нам приблизиться к Живому Богу.

Вопрос из зала: Благодарю сердечно, дорогой о. Петр, за Ваш доклад. Я хотел спросить: не обнаружили ли Вы реплик, оценок, которые владыка Антоний давал святым Западной Церкви. Как он относился к реальности святости в отделенной от Православия Церкви.

Протодьякон Петр Скорер: Так как я приехал говорить в России, я больше сосредоточился на русских святых вообще и всемирных святых, но владыка Антоний очень радовался и очень поощрял возврат или, лучше сказать, поиск древних святых, которые были забыты на Западе. Как мы знаем, после Реформации мощи всех святых были выброшены, прославления святых больше не было, но святые места сохранились.

Я говорю прежде всего о времени после Реформации в Англии. После Генриха VIII пострадали монастыри, соборы, места паломничества, мощи святых просто были выкинуты, но места их погребения сохранились. И сейчас в Англии наблюдается возврат к паломничеству к святым местам, к пустым гробницам, где раньше были мощи святых. И владыка Антоний это приветствовал, он очень интересовался тем, чтобы составлялись списки древних западных святых, особенно святых Англии: бесконечный сонм кельтских святых в Уэльсе, в Корнуолле, в Ирландии, в Шотландии. Он очень поощрял это и очень любил и ценил. Были написаны прекрасные иконы. Одна из наиболее известных – икона Всех святых в земле Британской просиявших. Святым посвящена служба, она не полностью составлена, но есть служба, которую он благословил и некоторые празднуют в первое воскресенье после дня Всех святых, а некоторые – во второе воскресенье, потому что в первое празднуют всех святых в земле Российской просиявших.

Протоиерей Александр Борисов: Спасибо, о. Петр, очень интересно, а я думал, что это касалось только мощей святых во Франции во времена французской революции. Я впервые слышу, что так было и в Англии.

Протодьякон Петр Скорер: Да, то же самое произошло на двести лет раньше.

Протоиерей Александр Борисов: А Германию и другие страны не затронул этот процесс?

Протодьякон Петр Скорер: Я думаю, в тех частях, где проходила протестантская реформация, происходило то же самое. Но в католических странах Европы все, кончено, сохранилось.

[1] Митрополит Антоний Сурожский. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.  Проповеди. Клин: Христианская жизнь, 2010.С. 416 .

[2] Там же.

[3] Там же.

[4] Проповедь 12 июля 1981 г.

[5] Митрополит Антоний Сурожский. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.  Проповеди. Клин: Христианская жизнь, 2010.

[6] Там же.

[7] Архив митрополита Антония Сурожского, Metropolitan Anthony of Sourozh Foundation

[8] Беседа «Святость» напечатана в книге: МитрополитАнтоний  Сурожский. Труды. Книга первая. Изд-во «Практика», пер. с англ, С. 355.