Неделя молитв о христианском единстве
На протяжении тридцати пяти лет, что я участвую во встречах в Неделю молитв о христианском единстве, меня все больше поражает, как постепенно, шаг за шагом отмирала сначала враждебность, потом отчужденность. Вот уже несколько лет мы вступили в новый период, когда чувствуем, сколько у нас общего, насколько мы едины в самой основе; и мы вполне можем поставить себе вопрос: что еще можно сделать, что еще должно быть сделано? Мы можем удовлетвориться тем, что у нас есть: человеческая дружба, открытость, отмирание подозрений, готовность слушать друг друга, готовность видеть в другом, в каждом другом христианина, подлинного христианина, независимо от того, согласны ли мы с основами его веры или нет; но достаточно ли этого? В Евангелии от Иоанна Господь говорит нам, что мы должны быть едины, чтобы мир мог поверить (см. Ин 17:21). Но разве не ясно, болезненно ясно, что мир теряет веру, а не обретает ее? Наше присутствие в этом мире как будто не преображает языческий град человеческий в град Божий, в град человеческий настолько широкий, насколько глубокий и святой, что одним из его граждан мог бы быть Сам Господь Иисус Христос, Бог вочеловечившийся.
Так что нам следует задаться вопросом: что еще может быть сделано ради единства? Недостаточно жаждать его, недостаточно даже молиться о нем, потому что мы должны быть готовы трудиться ради того, о чем молимся. Недостаточно произнести: «Господи, даруй нам мир!» Мы должны трудиться ради мира в самих себе, и только если мы примирены с Богом, с собственной совестью, со своим ближним, с обстоятельствами своей жизни, если есть внутренний покой и умиренность в нас, мир может распространиться вовне. Это подобно свету: свет распространяется, и мы должны быть светом в мире; мы должны быть солью, которая останавливает гниение; мы должны быть провозвестниками, вестниками Царства Божия, которое уже зачаточно присутствует в мире.
Но как за это взяться? Этого не достичь, как мы постоянно видим, просто взаимным дружелюбием. В какой-то момент стали привычными выражения: «Мы достаточно доверяем друг другу, мы достаточно уважаем друг друга, чтобы быть в состоянии выражать истину с любовью, да и слышать ее с любовью; мы уже в состоянии спорить с ближним или излагать ближнему то, что считаем более истинным, чем его мысли или убеждения». Да, это так. Мы теперь можем, не оскорбляя, не разрывая узы любви, говорить друг другу многое, чего не могли сказать в прошлом, — нас бы отвергли вместе с нашими словами. Теперь один христианин может выслушать другого и отозваться: «Сколько правды в его свидетельстве? Что он открывает мне из того, что за годы и столетия разделения ему было открыто Господом, Духом Святым?»
Этого, однако, недостаточно. Должно быть что-то большее, и, если мы обратимся к Евангелию, мы можем найти указание, что это должно быть. Господь Иисус Христос явился десяти Своим апостолам (см. Ин 20:19-29). Одного, Фомы, не было с ними; еще один, Иуда, предал Христа и повесился. Христос явился Своим ученикам и принес уверение в Своем Воскресении, они достоверно знали, что видели воскресшего Христа. Однако, когда Фома присоединился к ним, когда они рассказали ему, что им явился Христос, что Умерший на Голгофе восстал и, значит, все, на что они надеялись и что предрекал Христос, истинно — Фома не мог им поверить. Почему? Мы привыкли говорить: «Фома неверующий, Фома сомневающийся». Это в каком-то смысле ложное обвинение. Он не столько сомневался, сколько бросал вызов. Немного ранее в Евангелии рассказывается, как Христос собирается вернуться в Иерусалим, потому что Его друг Лазарь умер. И все апостолы в ужасе отвечают: «Не ходи! Ведь иудеи собирались Тебя убить. Зачем Ты идешь?» Один только Фома отзывается: «Пойдем и умрем вместе с Ним» (см. Ин 11:7-16). Это слова не сомневающегося, это слова человека, обладающего глубокой уверенностью и непоколебимой верностью, не легковерного. Он посмотрел на прочих учеников и, вероятно, поставил себе вопрос: что случилось с ними? Насколько Воскресение их изменило? Да, они выглядят счастливыми, они ликуют, но это те же люди, которых я знал ранее. Если Христос воскрес, если вечная жизнь хлынула в мир, торжествуя над смертью, если Бог одержал победу — разве бы могли эти десять человек остаться такими же, какими я их знал многие годы? И он решил: нет, я должен сам удостовериться в Воскресении.
Не таково ли состояние окружающего нас мира? Мы твердим направо и налево, что Бог стал Человеком ради того, чтобы мы, земные, обожились. Христос воскрес и даровал нам вечную жизнь, Христос благовествовал нам Царство, сказал, что Он Сам — путь и истина и жизнь (см. Ин 14:6). И люди смотрят на нас и ставят вопрос самим себе и друг другу: «Путь? В чем их жизнь отличается от моей? Они такие же жадные, страшливые, без любовные, холодные, как прочие люди. Какой же это путь?» Мы говорим об истине; где она? Христос сказал о Себе: «Я есмь истина.» Мы предлагаем людям интеллектуальные, логические истины, утверждения, которые звучат для них (если не для нас) как согласованные утверждения, условные обозначения, выражающие, возможно, мировоззрение — одно из многих. Чем мы отличаемся? Как можем мы быть убедительными для других? Верно и то, что однажды сказал первый Генеральный секретарь Всемирного Совета Церквей, Др Виссер’т Хуфт[1]. Он говорил, что можно быть еретиком, не только провозглашая ошибочное, ложное учение, противное Евангелию, Христовой истине; можно быть еретиком самой своей жизнью, которой мы опровергаем провозглашаемое нами учение.
В богослужении православной Церкви, перед тем как весь народ поет Символ веры, священник оборачивается к собранию и произносит: «Возлюбим друг друга, чтобы единомысленно исповедовать Отца и Сына, и Святого Духа, Троицу единосущную и нераздельную». Возлюбим друг друга, потому что мы собираемся провозглашать Бога любви, Бога Единого в Трех Лицах, где любовь — не чувство, не эмоция, но жизнь торжествующая, изливающаяся ради того, чтобы другие могли жить; жизнь жертвенная, жизнь распятая. А если у нас нет взаимной любви, то мы лжем, провозглашая, что наш Бог есть Бог любви; и это может видеть каждый. Наши слова ударяют в слух людей, наши дела ударяют их в сердце, поражают ум, тело, жизнь. Сколько бы мы ни провозглашали, что наш Бог есть Бог любви, мы одновременно провозглашаем, что сами предаем этого Бога любви.
Так что перед нами задача нашего становления, задача быть тем, чем мы должны быть, чем мы по благодати Божией уже являемся: детьми Царствия. Как этого достичь? Чего нам недостает? Святой Серафим Саровский как-то сказал одному посетителю, что единственная разница между погибающим грешником и святым, через которого прославляется Бог, — в решимости. Решимость эта начинается с выбора. Кого я выбираю: себя, чтобы все строить вокруг себя самого, собирать все под себя? или я выбираю Бога, Господа Иисуса Христа, Его Отца и Его Духа Святого? Каков мой выбор? Буду ли я строить мир вокруг себя, с теми, кого я люблю, с друзьями, исключая остальных, оградив небольшое царство человеческих привязанностей и дружбы, или я готов совершить то, что в первую очередь заповедует Христос, когда говорит: «Если хочешь следовать за Мной, отвергни себя.» (см. Мф 16:24). Если посмотреть первоисточник, «отвергни себя» значит в первую очередь «отвернись от самого себя». Твоя жизнь проходит, говорит нам Христос, будто ты смотришься в зеркало и не видишь ничего другого. Если хотите другой образ, более близкий английской литературе, вот Леди Шаллот: она провела всю жизнь перед зеркалом и видела только отражение мира, никогда не взглянула на реальность[2]. Очень часто мы живем именно так. Начиная проповедь, при выходе на Свое служение, Христос произносит: «Покайтесь!» (Мк 1:15). Опять-таки, «покаяться» не означает оплакивать свое состояние, испытывать печаль, плакать. Это греческое слово означает «перемена ума»: повернись к Богу, вместо того чтобы смотреться в зеркало, разбей зеркало, забудь про себя и смотри в сторону Бога.
А когда мы обращаемся в сторону Бога, мы видим нечто дивное, чудесное. И кроме того мы обнаруживаем в каждом нашем ближнем, в каждом человеке, добром или злом, грешном или святом, образ Господа Иисуса Христа, потому что все мы сотворены по Его образу. Если бы мы это знали — не разумом, но сердцем — мы могли бы, встречая человека, кто бы он ни был, друг или враг, посмотреть на него и сказать себе: «Я встретился с образом Божиим. Как мне почтить его, как могу я послужить ему, ей?» Вспомним слова Христа: «Что вы сделали одному из малых сих, вы Мне сделали» (см. Мф 25:40).
Вот наша первая задача: отвернуться от себя и посмотреть в сторону Бога, и только в Боге мы можем обнаружить друг друга в нашей подлинности, не как неудобного соседа, но как нашего брата во Христе, как откровение Бога. Вот самое главное. Это означает, что, если мы хотим все дальше углубляться в тайну единства, мы должны открыть в каждом другом присутствие Божие, отнестись к нему с почитанием, послужить ему; я чуть не сказал: благоговейно поклониться ему, не как идолу, но как чему-то святому, священному. Положения веры, провозглашение веры родились из нашего опыта Бога, из нашего опыта человека, изнутри видения Самим Богом — Себя, человека и мира. Если мы разделены в основах своей веры, если мы думаем друг о друге в категориях разделения, истины или заблуждений, единственный путь к возвращению единства — наше врастание в такое единство со Христом, такую открытость Святому Духу, чтобы нам достигать сходного познания Бога, чтобы Дух Святой привел нас ко всей истине, единой и единственной истине. Это означает, проще говоря, что, если мы, каждый в отдельности и все вместе, не станем подлинно христианами, не может быть речи о христианском единстве. Будет содружество, дружба, близость, добрые взаимоотношения, но не то единство, какого Христос желал для нас, когда заповедал: будьте едины, как Я и Отец одно (см. Ин 17:11), чтобы Церковь была отражением, более того: явлением, обнаружением в глазах всех Бога Единого в Троице. Если этого нет, если есть что-то меньшее, это не христианское единство; нам доступно только человеческое содружество и добрая воля. Значит, мы должны быть готовы отречься себя, не искать компромисса с ближним, не искать компромисса с истиной, не должны снижать требования к себе. Единственная истина, которую мы можем принять — та истина, которую провозгласил Христос, во всей ее полноте. Апостол Павел говорит: «Если кто проповедует иное Евангелие, да будет отлучен.» (см. Гал 1:8-9). Да, ничего меньше, чем истина Божия, и мы ответственны за нее перед Богом. Мы — вестники, мы — те, кого Бог послал в мир явить истину своей жизнью и своими словами, потому что наша жизнь, а не наши слова должны быть вызовом окружающему миру.
Я принадлежу стране, которая вот уже более шестидесяти пяти лет подвергается гонениям. В ней есть люди, которые провозглашают истину только собственной личностью: они не вправе обращаться к толпам, но они могут быть светом во тьме. Вот чем мы должны быть. Есть древнее изреченье, гласящее, что никто не может поверить в вечную жизнь, если не увидит ее сияние, блеск, великолепие в глазах или на лице хотя бы одного христианина. Мы должны быть такими людьми, встречая которых, другие бывают поражены.
Вы наверно помните рассказ о том, как Моисей сошел с Синайской горы (см. Исх 34:29). Его лицо так сияло, что люди не могли вынести этого света. На каждом из нас должен бы быть хоть отблеск такого сияния, луч, светящий сквозь все, что мы делаем, все, что мы говорим. Если мы вырастем в такую меру, если мы настолько подлинно станем христианами, если готовы будем пролить кровь ради того, чтобы принять Дух; готовы отречься от себя во всем ради Бога, — Бога любви, любви распятой, жертвенной, тогда мы станем христианами в меру пока нами не достигнутую, в меру святых, тех христиан, кто, порой без всякой образованности, мог возвещать слова спасения.
Мне вспоминается один католический святой во Франции, приходской священник, предмет презрения его более образованных и ученых собратий[3]. Кто-то из них пожаловался епископу на его невежество, и тот ответил: «Я не знаю, учен ли он, но я знаю, что он просвещен». Вот такими мы должны быть — просвещенными; тогда наше единство будет подлинно единством христиан: нам не нужно будет создавать его, творить его, бороться за него. Оно станет нашим единством, потому что каждый из нас обретет внутреннее единство. Не будет той разделенности, которую все мы можем видеть, не будет колебаний воли, запутанности в мыслях, не будет расхождений между нашими благими порывами и дурными поступками. Когда мы станем едиными и примиренными с Богом, мы обнаружим единство между собой. Но это вызов каждому из нас. Это не может быть достигнуто иерархическим путем, или богословами или кем бы то ни было. Это может быть достигнуто только устремленностью к Богу, стремлением к святости, радикальным, беспощадным, без жалости к себе, подлинным мученичеством. Мученичество — это пролитие крови, но это и свидетельство. Вот наше призвание, вот, как мне кажется, единственный подлинный путь к единству.
Пер с англ.
Опубликовано: Вестник РХД, 207
[1] Др Вилем Виссер’т Хуфт (1900-1985), был избран Генеральным Секретарем ВСЦ в 1938, в Утрехте.
[2] «Волшебница Шалот» (в других переводах «Леди Шалотт», «Волшебница Шелот»), англ. «The Lady of Shalott» — баллада английского поэта Альфреда Теннисона (1809-1892). Стихотворение является основанной на средневековом источнике интерпретацией легенды из Артуровского цикла.
[3] Жан-Батист Мари Вианне, «Арский кюре» (1786—1859)