О блудном сыне

Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Как одиноко, и страшно, и холодно было Вартимею — слепцу перед тем, как прошел мимо него Христос и призвал его к жизни; и как страшно было человеческого взора, любопытного, пытливого, часто жестокого, Закхею, когда он решился встретить Христа, че­го бы это ни стоило; и вы помните, как стоял мытарь у притолоки церковной, когда увидел перед собой храм, место, где живет Гос­подь, место святое, куда никакая неправда, никакая нечистота доступа не должна иметь, и увидел себя перед лицом собственной совести — как он стоял, не смея перейти порога церковного, уда­ряя себя в грудь и только восклицая: «Господи, милостив буди мне, грешному…» Но в этих словах сказывается не только созна­ние своей греховности, но и надежда; надежда на то, что над справедливостью, над правдой, неумолимой правдой, есть состра­данье, милосердие, любовь и прощение. Этому он научился, веро­ятно, даже в своей беззаконной жизни. Много раз, верно, он встречался с тем, что человек может быть погублен законом, бессердечным, холодным законом людским, и что вдруг среди лю­дей проснётся жалость, и тогда есть надежда на спасение, тогда светлеет всё вокруг, тогда все делается возможным. И так он стоял в надежде на невозможное чудо, на то, что он, который во всём плох, и в глазах людей, и перед лицом своей совести, и перед судом Божиим, всё-таки может быть помилован, прощён, даже обласкан.

И вот сегодня мы видим другой образ — образ блудного сы­на, где мы видим воочию, что случается не с человеком только, который покаялся, но и вернулся домой в глубоком раздумье о том, какова его жизнь перед лицом Божественной святости, а видим человека, который встречен Богом; вы, наверное, обратили внимание на слова сегодняшнего Евангелия, где говорится о том, что когда блудный сын был еще далеко от отчего дома, отец его увидел и поспешил к нему навстречу, и пал ему в объятия, и це­ловал, и ласкал, и жалел его.

В рассказе о Закхее мы видим себя перед судом людей; в рассказе о мытаре мы видим себя перед судом собственной совес­ти; а теперь посмотрим на нашу судьбу перед лицом Божиим. Мы все в положении блудного сына; все мы всё получили от Бога — и жизнь, и природные наши силы ума, сердца, воли, крепость те­лесную; получили и дружбу, и семью, и всё, чем мы богаты. И од­нако, всё это, как блудный сын, мы от Бога получили и унесли в страну далёкую, туда, где мы можем всем этим пользоваться безотчётно, туда, где мы можем спрятаться от лица Божия, и всё, если нам понравится, растратить в своё удовольствие, ни перед кем не отчитываясь.

Разве мы не таковы все? Разве, постоянно, мы не берём то, что Божие и свято, с тем, чтобы это использовать для своего удовольствия, для своей жизни? То, что люди нам дают, та любовь, которая нам даётся — разве мы ее бережем, как святыню?.. Мы все уходим на страну далече, в далёкую страну, где мы можем без Бога и без суда человеческого всё расточить.

Но какой-то момент приходит, когда и до нас доходит голод, не только вещественный голод, но голод о ласке, которая была бы не куплена, голод по любви, которая была бы чистым даром, голод по тем отношениям, которые не зависят ни от чего, кроме как от того, что мы дороги кому-то и кем-то любимы. И тогда нам надо вспомнить эту притчу Христову; в этой притче изображает Он, что этот юноша, ушедший давно, как бы вычеркнув Бога, вычерк­нув отца своего, вдруг вспоминает, что у него есть Отец. Первое слово, с которым он обращается к Нему: «Отче!..» С чем он может к Нему прийти? Не с оправданием — потому что оправдания ему нет, но может он прийти, зная, что если он — блудный, не­достойный сын-предатель, то отец остался верным, любящим отцом. И вот с этим он спешит домой, туда, где есть отец, в отчий дом; и готовит он исповедь — он на всё готов, лишь бы только его допустили домой; рабом он готов быть, наёмником он готов быть — но отец на такие сделки не идёт, отец его остаётся отцом, ка­ким бы он ни был недостойным сыном, и когда сын признался в сво­ем недостоинстве, он его как сына принимает, воскресшего от смерти греховной, нового, вернувшегося, — и радость и ликова­ние вокруг.

Всё это в нас идёт шаг за шагом, и, с одном стороны, ста­вит нас перед лицом и слепоты нашей, и человеческого суда, и суда нашей совести, но напоминает нам и о том, как мы дороги Богу; как в сегодняшнем послании сказано, мы куплены дорогой ценой: всей любовью Божией, всей жизнью и смертью Христа… Вот цена, которая нам, вот, что мы для Него зна­чим… Неужели после этого мы не можем прийти к Богу с надеждой, с верой, с радостью о том, что мы будем приняты, потому что мы так дороги?

В следующий раз перед нами встанет картина о Страшном Су­де; поставим себе вопрос о том, каким образом возможно, что Бог, Отец, любящий нас беспредельной, безграничной любовью, яв­ляется для нас «страшным судом»? Что страшно в этом суде? Неу­жели наказание, неужели стыд? Нет ничего более страшного, чем поруганная любовь… Подумайте о том, как сейчас нас зовёт Гос­подь к встрече, но и о том, с чем я Его встречу? С лю­бовью — или, взглянув в лик Божественной любви, заглянув в бездонные глаза Божественного состраданья, я пойму, что потерял единственное на земле — любовь.  Аминь.