Митрополит Антоний Сурожский

О чудесах

17 августа 1986 г.
Тема: Чудеса   Место: Лондонский приход   Период: 1986-1990   Жанр: Проповедь

Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Раз за разом мы читаем и в Евангелии, и в Ветхом Завете о чудесах и, поистине, можем видеть их на протяжении веков в жизни Церкви: чудеса исцеления, чудеса обновления человеческой жизни силой Божией. И иногда люди — все мы — задаем себе вопрос: что та­кое чудо? Означает ли, что в момент чуда Бог насилует собственное творение, нарушает его законы, ломает что-то Им Самим вызванное к жизни? Нет, если так, то это было бы магическое действие, это значило бы, что Бог сломил непослушное, подчинил силой то, что слабо по сравнению с Ним, Который силен.

Чудо — нечто совершенно иное; чудо — это момент, когда вос­станавливается гармония, нарушенная человеческим грехом. Это мо­жет быть вспышка на мгновение, это может быть начало целой новой жизни: жизни гармонии между Богом и человеком, гармонии тварного мира со своим Творцом. В чуде восстанавливается то, что должно быть всегда; «чудо» не означает что-то неслыханное, неестествен­ное, противное природе вещей, но наоборот, такое мгновение, когда Бог вступает в Свое творение и бывает им принят. И когда Он при­нят, Он может действовать в Своем творении свободно, державно.

Пример такого чуда мы видим в рассказе о том, что случилось в Кане Галилейской, когда Матерь Божия обратилась ко Христу и на этом убогом сельском празднике сказала Ему: «У них вино кончилось!..» Сердца людей всё еще жаждали человеческой радости, а вещество радости иссякло. И Христос обращается к Ней: «Что между Мной и То­бой, почему Ты Мне говоришь это?..» И Она не отвечает Ему прямо; Она обращается к слугам и говорит: «Что бы Он ни сказал — то сде­лайте…» Она отзывается на вопрос Христов действием совершенной веры; Она неограниченно верит в Его мудрость, и в Его любовь, и в Его Божественность. И в это мгновение, потому что вера одного человека распахнула дверь, и для всякого, кто выполнит, что ему сказано, Царство Божие водворяется, в мир вступает новое измерение вечности и бездонной глубины, и то, что было иначе невозможно, становится реальностью.

И здесь мы поставлены перед лицом тех необходимых условий, которые делают возможной эту восстановленную гармонию. Прежде все­го, должна быть нужда, нужда реальная; не обязательно трагическая, она может быть и незатейливой, но она должна быть подлинной. И радость, и горе, болезнь и подавленность в равной мере нуждаются быть приведенными в нечто большее, чем земля, в нечто такое же просторное и глубокое, как Божественная любовь и Божественная гармония.

Должна быть также беспомощность; пока мы думаем, что мы можем что-то сделать сами, мы не даем пути Богу. Мне вспоминаются слова одного западного святого, который говорил: «Когда мы в нужде, мы должны передать всё попечение Богу, потому что тогда Он должен что-то сделать, чтобы спасти Свою честь…» Да, пока мы воображаем себя хоть отчасти хозяевами положения, пока мы говорим: «Я сам — Ты только немножко помоги» — мы не получим помощи, потому что эта помощь должна разметать все человеческие ухищрения.

И следующее — это Божественное сострадание, о котором мы слышим так часто в Евангелии: «милосердова Христос» … Христос сострадает, Христос жалеет, и это значит, что Он посмотрел на этих людей, которые в нужде, которые ничем не могут облегчить свою нужду, и испытал боль в Своем Божественном сердце о том, что вот люди, чья жизнь должна быть полнотой и торжествующей ра­достью — а они измучены нуждой. Иногда это голод, иногда — бо­лезнь, иногда — грех, смерть, одиночество: что угодно, но Божия любовь может быть только или ликующей, торжествующей радостью, или распинающей болью. И вот, когда соприсутствуют эти все элементы, тогда устанав­ливается таинственная гармония между Божией скорбью и человечес­кой нуждой, человеческой беспомощностью и Божией силой, любовью Божией, которая выражается во всяком: и в великом, и в малом.

Поэтому научимся такой чистоте сердца, такой чистоте ума, которая сделает нас способными обращаться к Богу с нашей нуждой, не пряча от Него своего лица; или, если мы недостойны приступить к Нему, то приступим, припадая земно к Его ногам, и скажем: «Гос­поди! Я недостоин, я недостойна! Я недостоин стоять перед Тобой, я недостоин Твоей любви, недостоин Твоего милосердия, но вместе с этим я знаю Твою любовь еще больше, чем я знаю свое непостоянство, и вот, я прихожу к Тебе, потому что Ты — любовь и победа, потому что в жизни и в смерти Твоего Единородного Сына Ты явил мне, как дорого Ты меня ценишь: цена мне — вся Его жизнь, всё страдание, вся смерть, сошествие во ад и ужас его, ради того, чтобы я только был спасен…»

Станем же учиться этой творческой беспомощности, которая за­ключается в том, чтобы оставить всякую надежду на человеческую победу ради уверенного знания, что Бог может то, чего мы не можем. Пусть наша беспомощность будет прозрачностью, гибкостью, всецелым вниманием — и вручением Богу наших нужд; нужды в вечной жизни, но и незатейливых нужд нашей человеческой хрупкости: нужды в под­держке, нужды в утешении, нужды в милости. И всегда Бог ответит: Если хоть немножко можешь поверить, то всё возможно.

Аминь.

 

Опубликовано: Православная община. 1992. № 6;

                           Воскресные проповеди. Минск. 1995;

Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. 2е изд.

Труды Т.1. — М.: Практика, 2002.

Слушать аудиозапись: , смотреть видеозапись: