О литургии

          Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Святая Божественная литургия — это пир  божественной любви и взаимной заботы. Бог для нас накрыл стол, и чтобы это сделать, Он стал одним из нас, разделил с нами всю траге­дию нашего человеческого положения; Он, Царь славы, взял на Себя зрак раба, Он принял оскорбление и уничижение и крест­ную смерть, унизительное наказание, назначавшееся только для преступников. С начала до конца литургии следуют одна за другой ектении, в которых опять и опять, с новыми оттенками, с более глубоким чувством, с возрастающим сознанием значения крестной и жертвенной любви Божией, мы молимся друг о друге, о всех человеческих нуждах в различных обстоятель­ствах. В ряде прошений мы молимся о живых и об умерших, о праведных и о грешных, о наших надеждах и о нашем отчаянии; мы объединяем все человеческое в любви, которая выше челове­ческой, когда мы молимся с той же глубокой заботой и сокру­шением равно о друзьях и о врагах. Литургия должна бы быть пиром человеческой любви, исполненной Божественной любовью, которая выражается в конкретном, ласковом, личном внимании друг ко другу, и которая должна бы расцвести в каждом жизненном поступке и внутри, и вне церкви.

На фоне такого описания я хочу сказать несколько слов, которые могут показаться суровыми и грустными, которые могут звучать сурово и печально, потому что мы хо­тим, чтобы литургия была безоблачным пиром, а безоблачным пиром она может быть, только если любовь и забота в ней очевидны.

Я просил не один раз, чтобы люди не приходили на исповедь утром перед службой, потому что это неподходящее время. Во-первых, потому что если служит только один священник, то все пришедшие на пир должны ждать бесконечно, иногда ценой того, что они не смогут остаться до конца службы; но главным образом, потому, что когда священника отрывают от престола, он не в состоянии молиться о всех тех, которые настоятельно – и правильно! — просят его молиться о них перед лицом Христова распятия и воскресения. И сегодня, потому что многие из вас были не­внимательны к священнической молитве, один из наших священников был лишен с начала до конца участия в бБожественной ли­тургии. Все, что он успел сделать, — это причаститься, дей­ствительно на этот раз причаститься жертвенному Христу, Кото­рый все забывает ради того, чтобы спасти, исцелить, вернуть заблудшую овцу. Так ли мы являем человеческую любовь и заботу? Разве это допустимо, разве это приемлемо в контексте литургии, которая есть встреча всех лицом к лицу с Самим Богом? Где же забвение себя? Где же забота о другом? Поистине, только со стороны того священника!

Все это я говорю не только в защиту священника, его права молиться о вас и принимать участие в Божественной литургии, как и всякий другой христианин; это обращено и ко всем тем, кто пришел на исповедь. Исповедь — это встреча лицом к лицу с Богом; к исповеди надо приготовиться, и она должна быть как та последняя исповедь, которую мы принесем Богу в наш смертный час. На такой исповеди нельзя спешить, зная, что времени в обрез. Да, действительно, срок истекает, жизнь истекает, смерть и суд ко всем нам приближаются. Но к испо­веди надо внимательно подготовиться, не считая, что излив свою душу Богу, исповедав грехи, мы можем идти с миром. Иногда надо что-то сделать между исповедью и причастием: надо исправить отношения, попросить прощения и с сокрушенным сердцем приготовиться к молитве. Когда вы думаете найти для этого время, если вы исповедуетесь в течение литургии, прямо перед причастием? Что если священник скажет, — как он обязан — что он не может дать вам разрешения, пока вы не помирились, пока вы не покорили ненависть, пока вы не начали новую жизнь?

Подумайте обо всем этом и приходите в субботу вечером. Тогда, после службы, будет время для исповеди; между исповедью и причастием будет время подумать, время заново оценить жизнь в свете божественного прощения и милости и любви. Вы успеете попросить прощения у тех, кого вы обидели; вы успеете приготовиться к встрече со Христом по-новому, не как с судьей, а как со Спасителем. В этом, отчасти, заключается тайна жизни Церкви; в это входит истинная забота о своем спасении; а за пределом собственного спасения, забота о том, чтобы кровь Христова не была пролита даром из-за нашего равнодушия и не­внимания. Ведь любовь к Богу неразрывно связана с любовью к ближнему и заботой о нем. Пир бБожественной литургии — это тайна любви, и эту любовь надо осуществить и исполнить в каж­дой подробности: в молчании, позволяющем людям спокойно мо­литься, в приличном поведении, в заботе друг о друге, включая и священника. И только тогда станет эта любовь способной из­литься из Церкви на холодный и жадный мир, внося в него новое измерение заботы, любви и жертвенности. Вот, о чем нам говорит литургия. Давайте, примем это к сердцу и исполним так, чтобы Бог мог радоваться о Своей жизни и смерти, о том, что Его примером и через Его смерть мы получили полноту жизни и понимание путей любви. Аминь.