О литургии

Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Какие страшно-трепетные слова мы слышим в Евангелии и в молитвах церковных, и какая страшная ответственность ложится на нас, когда мы их слышим, с ними соглашаемся, их принимаем, но не живем соответственно.

Если вслушаться в Божественную Литургию, то начало ее нам дается легко. Там говорится о наших нуждах, и о том, как Бог на них отзывается; это крик земли к Богу. Но приходит момент, когда мы стоим перед Богом как Церковь Божия, а Церковь Божия, согласно православным богословам, это продолжающееся воплощенное присутствие Господа Иисуса Христа на земле, Его присутствие во спасение мира.

Первый момент, который мне кажется таким страшным, это когда, в одной из ектений, мы просим Господа освятить Дары, которые мы Ему принесли, и освятить тоже и нас. С этого момента начинается как бы двоякое освящение; мы отдаем, возвращаем Богу то, что принадлежит Ему: хлеб и вино высвобождаются из плена падшего мира, они вновь отданы Ему, свободные, незапятнанные как таковые, и способные принять в себя полноту Божьего присутствия; но в тот же момент мы молимся о себе самих, о том, чтобы посвятить себя Богу: посвятить себя вновь, потому что в крещении, этом первом акте веры, мы утвержда­ли, что приносим себя Богу, душой и телом, чтобы стать Его, но грехом мы от­пали и изменили своему обещанию. А теперь мы говорим: «Обнови нашу посвященность!».

Через мгновение после этого слышится возглас: «Двери! Двери!» — с этого момента в Древней Церкви в храме могли оставаться только те, кто допускался к Причастию, кому разрешалось возглашать Символ Веры, произносить слова молитвы Господней, приобщаться Телу и Крови Христовым. Сейчас мы все остаемся в храме; но эти двери — только ли двери храма? Не есть ли это тоже двери на­шего сердца, двери нашей жизни, нашего ума, наших воли и решимости? Это пре­дупреждение: отвори эти двери, которые ты можешь открыть Богу, и только тог­да ты сможешь войти в священную область Литургии как член Церкви, не как по­сторонний. И после этого, снова возглашение: «Возлюбим друг друга так, чтобы едино мысленно мы могли бы исповедовать, провозглашать Отца, и Сына, и Святого Ду­ха!..» Мы не можем произносить слова Символа Веры вне отношений взаимной люб­ви. Символ Веры ни о чем другом нам не говорит, кроме как о любви Божией, То­го Бога, Который возлюбил нас и все творение в бытие, Того Бога, Который от­дал Свою жизнь, чтобы искупить это бытие, Того Бога Духа, Который приходит на нашу хрупкость, на нашу слабость, нашу нечистоту, чтобы сжечь зло и сот­ворить нас в Купину Неопалимую.

И тогда — можем ли мы произносить эти слова, говорить о Боге Любви, если нет у нас любви друг ко другу? Святой апостол Иоанн в одном из своих Посланий говорит: «Если мы говорим, что любим Бога и в то же время не любим нашего ближнего, то мы лжем, и нет правды в нас.» Мы должны над этим задуматься; потому что мы не провозглашаем богословских положений, мы говорим не об общей истине, о мировоззрении, но говорим о Боге, Который сказал: «Я дал вам пример — последуйте этому примеру…»

Но в нашей ли власти вызвать любовь в своем сердце, когда оно холодно, когда оно мертво, когда оно полно смятения? Нет, мы не можем вызвать чувства любви, неудержимой радости, которая охватывает всю тварь, обнимает каждого человека как своего ближнего. Но любовь не начинается с чувства, — любовь есть действие. «Тот, кто Меня любит — говорит Господь — исполнит заповеди Мои…»

А заповеди — мы о них слышали слова апостола Павла, вдобавок ко всему, что нам возвещает Евангелие: «Люби своих врагов, молись о них, благословляй их, не проклинай никого!..» Христос, во время Своего распятия, сказал: «Отец, прости им, они не знают, что делают!..» Если только мы участвуем в Литургии как тело Христово, то именно на этих основаниях… И как страшно произносить в молитве Господней слова «Прости, как я прощаю», потому что это подразумевает: «Если я не прощаю, то и остаюсь непрощенным…» «Какой мерой вы мерите, такой и вам отмерится», говорит Господь в Евангелии.

Поэтому, видите, какие страшные слова мы принимаем, провозглашаем и соглашаемся с ними с такой легкостью! И какова же ответственность и в провозглашении их, и в принятии их, и просто в слышании их! Но тут мы мо­жем поставить вопрос, который Петр задал Христу: «Кто же тогда может спастись?» Есть надежда; надежда есть, потому что нас укрепляет благодать Господня, потому что сила Божия проявляется в немощи, потому что все Ему возможно, хотя и при одном условии: чтобы мы изо всех сил принимали Его, изо всех сил боролись и старались жить тем, что мы провозглашаем, быть Христовыми, в наших рамках, нашей ограниченности, но всей нашей волей, всем умом, всей нашей си­лой, всей нашей верой!

Будем поэтому перечитывать Литургию раз за разом, и те молитвы, которые мы употребляем, и ставить перед собой вопрос: «Является ли это для меня то­лько словами?» Соглашаемся ли мы с этими словами только умственно? Руко­плескаю ли я этим словам — и не прикасаюсь к ним никаким другим образом?

Задумаемся над этим; но задумаемся с надеждой, потому что мы знаем, что в хрупкости нашей нас укрепляет Бог; и если только есть добрая воля, если мы желаем добра, если мы боремся за него, то сила Божия явится в нас, и мы пере­растем нашу мертвость, нашу узость, нашу робость, нашу трусость, нашу неспо­собность быть Христовым собственным народом.

Аминь.